Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

Свидетельства об окончании техникума, так же как и дипломы высших учебных заведений, якобы будут направляться по месту назначения на работу, а не выдаваться на руки: отработаешь положенный срок — тогда и получишь. Что это было — постановление, неосуществленное намерение или только слухи — теперь сказать не могу, но когда мы об этом услышали — забеспокоились: скоро выпуск, а мы ничего не знаем о наших назначениях. Ловим директора, но он вечером бывает не всегда, в канцелярии и преподаватели ничего не знают. Изъян и я поделились нашим беспокойством с Рубаном и Байдученко и услышали, во-первых, что мы здесь работаем на местах своего назначения, и, во-вторых, — язвительные отзывы о руководстве техникума, которое при направлении на работу даже не удосужилось поставить нас об этом в известность. Вдруг поползли слухи, что нашему курсу свидетельства выдадут на руки. Откуда эти слухи, на чем основаны — никто не знает, но слухи упорные, а великовозрастные улыбаются и говорят: «Получим. Никуда они не денутся». Сдаем текущий зачет, в нашей бригаде на вопросы отвечают двое пареньков и я, великовозрастные отмалчиваются, зачет — всей бригаде. После зачета — домой, мне по дороге с двумя великовозрастными, и у них хорошее настроение. Один, высокий, обнимает меня за плечи.

— Не журись, Гарилоїд! Вважай, що диплом у тебя в кишенi.

— Не трепись. Будто это от тебя зависит.

— А вот и зависит.

— Ну, ладно. Ты лучше скажи — откуда вы это знаете?

— А зачем тебе? Диплом получишь, и ладно!

— А ну вас! — Он все еще обнимает меня за плечи, и я резким движением освобождаюсь от его руки.

— Да ты не обижайся. Тут такое дело, что лучше не рассказывать.

— А, по-моему, Гарилоиду сказать можно, — говорит другой великовозрастный. — Он парень надежный. Ты что, сомневаешься?

— Да не сомневаюсь я. Но тут такое дело, что лучше никому не рассказывать. Ну, ладно. Но только смотри — никому, даже своим дружкам. Обещаешь?

Не успел я пообещать, как они, перебивая и дополняя друг друга, — чувствовалось, что им самим хочется, — стали рассказывать. Великовозрастные во время семинара курили в туалете. Зашел директор, обрадовался старым собеседникам, и, задав пару вопросов, принялся ораторствовать. Кто-то сходил за табуреткой и поставил ее перед директором. Директор поблагодарил и, поставив на табуретку ногу, принял любимую позу. Великовозрастные окружили его, по их выражению — зажали, и потребовали, чтобы свидетельства об окончании, они говорили — дипломы, были выданы нам на руки. Подробностей не помню, да и тогда они были не очень ясны, но закон и веревку ребята ему припомнили, и выдать свидетельства на руки он обещал.

— А вы ему и поверили! Да ему обмануть — раз плюнуть.

— Не вважай нас за дурнiв, — говорит один мой собеседник. — Мы ему пригрозили и так, что никуда он не денется — побоится не отдать.

— Мы ему сказали, — говорит второй, — что если только не отдаст — пожалеет, что на свет родился. А он трус. Ты что, сомневаешься? Но только смотри — никому ни слова.

12.

Если свидетельства получим на руки, как воспользоваться свободой? Несмотря на тяжелые и продолжающие ухудшаться условия жизни, несмотря на воцарившуюся жестокость, несмотря на самые идиотские извращения почти во всех сферах жизни, мы видели и чувствовали, что вся страна мощным рывком сорвана с устоев и куда-то устремилась. Не случайно же это все сделано! Мы верили, что догоним и перегоним передовые капиталистические страны, наступит счастливая жизнь и тогда, если на нас и нападут, воевать будем малой кровью и только на территории врага — это обещал Сталин. Мы поверили и популярному публицисту Карлу Радеку, написавшему в «Правде», что скоро наступит время, когда не мы будем опасаться интервенции, а капиталистический мир будет дрожать, боясь нашей мощи. Конечно, мы хотели активно участвовать в строительстве новой жизни и считали, что в Харькове творятся всякие безобразия, но где-то далеко, на больших стройках, царят порядок и энтузиазм, о котором пишут газеты. Куда-то туда мы и решили поехать. Мы — это Токочка, Пекса и я. Птицоида будет пытаться попасть в ХЭТИ, а Изъян спит и во сне видит, как он расщепил ядро атома.

Мне же казалось, что сейчас главное — не каким делом заниматься, а как им заниматься, и таилась надежда на то, что там, где интересно, работа меня так захватит, что пробудит и интерес к технике. Надо попробовать.

В нормальных семьях для детей самые лучшие на свете люди — родители и другие близкие родственники. Подрастая, дети с удивлением и болью обнаруживают недостатки своих близких, и это приводит в лучшем случае — к критике и разочарованию, в худшем — к долгому отчуждению, пока дети, повзрослев, не наберутся с годами мудрости.

Я давно чувствовал себя отчужденным от мамы, не говоря уже об Аржанкове, и ото всех Кропилиных, не делился с ними ни мыслями, ни чувствами, ни планами. Другое дело — Гореловы, не только те, с которыми я жил, все Гореловы! Я чувствовал их глубокую порядочность, не видел у них никаких недостатков, ну, разве что — отдельные смешные мелочи, еще чувствовал их искренне теплое отношение к себе, крепко к ним привязался и крепко их любил. И вдруг будто спала повязка с глаз, и, — так мне тогда казалось, — я увидел их общий недостаток: не понимают значения происходящих событий, видят только их дурные стороны и стараются держаться от них подальше, беспокоятся только о своем благополучии и этим ничем не отличаются от своих друзей, знакомых, Кропилиных, Аржанковых и, возможно, даже большинства населения. Моя жизнь стала отделяться от жизни семьи: у них — свои интересы и заботы, у меня — свои.

Ну, насчет интересов и забот — они всегда были разными. Дело в другом: мы все меньше и меньше ими делимся. Но об этом я не заговаривал и старался не проявлять недовольства, понимал, что это приведет лишь к осложнению отношений и взаимному отчуждению. Я любил их по-прежнему и надеялся, что со временем, когда жить станет легче, все образуется. Никакого желания уйти из семьи у меня нет, но я смотрю на нее теперь другими глазами, этот взгляд не препятствует стремлению на какое-то время уехать.

Когда я, придя с работы, сказал о том, что мы втроем хотели бы поехать на какую-нибудь большую стройку, за обедом только об этом и шел разговор.

— Не сможете вы никуда поехать. Вы работаете по направлению, и вряд ли вас отпустят, — сказал Сережа. — Ты сам говорил, что техников у вас не хватает, а Андрей Владимирович сказал мне, что вы хорошие работники.

— Поедем, если свидетельства об окончании выдадут на руки. Есть такая надежда.

— На чем она основана? — спросил отец.

— К сожалению, только на слухах.

— Так это еще бабушка надвое гадала, — сказала Галя.

— Бабусю, ти вже гадала? — спросил я.

— Петр, веди себя прилично, — сказал отец. Стало очень тихо.

— Пробачте, будь ласка, — сказал я.

— Та то нiчого, — ответила бабуся.

— Несет вас нелегкая неизвестно куда! В такое тяжелое время, — сказала Лиза. Ее поддержала бабуся:

— Зараз краще всiм бути дома, хто зна що може статися.

— А почему вам хочется уехать? — спросил отец.

— Надеемся на интересную работу. Пекса говорит, что готов поехать к черту на кулички ради настоящей работы.

— А здесь ненастоящая? — спросила Галя.

— Очень уж однообразная. Скучно.

— А в институт поступить не хочешь?

— В какой?

— Это ты меня спрашиваешь?

— Вот если окажется на стройке интересная работа, тогда буду поступать в ХЭТИ.

— А если окажется неинтересная?

— Тогда не буду поступать в ХЭТИ. Засмеялись.

— Остряк-самоучка, — сказала Галя.

— Ну, что ж, поезжайте, — сказал отец. — Посмотрите белый свет.

— Белый? — переспросил Сережа. — Черный он, а не белый.

— Какой есть, — ответил отец.

— Гриша, да как ты можешь! — сказала Лиза. — В такое время!..

— А ты надеешься на лучшее время? Боюсь — не дождемся. «Вот, вот, — подумал я. — А все из-за непонимания происходящего».

— Хуже, чем здесь, на стройке не будет, — продолжал отец. — Возможно, даже лучше. Я имею в виду материальную сторону. Этим стройкам сейчас уделяют наибольшее внимание. И потом, в случае чего — кто помешает ему вернуться? Его же не мобилизуют. Меня немного смущает другой вопрос, моральный. — Отец обратился ко мне. — Вы обязаны после техникума отработать по направлению — вас учили бесплатно. Ты имеешь понятие о чувстве долга?

— Да какая разница — где мы отработаем? Ведь отработаем же!

— Ну, это уже похоже на анархию.

— А у нас сейчас всюду анархия, — сказал Сережа.

Какая там анархия! — воскликнул отец. — Во всем чувствуется железная рука, а ты — анархия!

— Железная рука творит произвол, произвол ведет к растерянности, растерянность порождает хаос...