Томас Нэш - Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона

• Название: Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона
• Автор: Томас Нэш
• Жанр: Европейская старинная литература

---

Но это еще не все; в башмаки его напихана тафта, как у стариков; ежели хочешь, я открою тебе тайну: она не только предохраняет пальцы ног, но и служит в качестве стельки. Он вояка и хвастун (это твердо установлено). Он шествует, приплясывая, ступая на носки и подбоченясь. Стоит вам заговорить с ним, и он начнет превозносить Испанию и втаптывать в грязь родную страну, но ежели вы станете у него допытываться, в чем же состоит превосходство Испании, он только сможет сказать, что у испанцев хлеб попышнее нашего; а на деле-то эти голодные черти накрошат в воду хлеба полную тарелку, сделают тюрю и уписывают за обе щеки, ибо у них не достанешь ни кусочка порядочного мяса, и они круглый год довольствуются соленой треской (если же и едят мясо, то круглый год вместе с треской), а главное, испанцы бедны как церковные крысы и валяются по ночам на вонючей соломе.

Италия, этот земной рай, где вкушают небесное блаженство, воспетое Эпикуром, — чему научится там молодой англичанин? Научится целовать себе руку, как обезьяна, изгибаться в поклонах, как нищий, выклянчивающий кусок хлеба, выделывать всевозможные па и размахивать шляпой вместо приветствия. Он постигнет там науку безбожия, привыкнет жить в роскоши и распутничать, обучится искусству отравления и противоестественной любви. Как ни достойна презрения эта страна, пожалуй, там можно усвоить нечто хорошее, а именно, науку раболепства и стать отменным придворным шаркуном; другими словами, изысканным подхалимом и непревзойденным лицемером. В настоящее время в кругу порядочных людей в ходу такое выражение; ежели они хотят поставить клеймо на каком-либо отменном негодяе, то говорят: "Он побывал в Италии".

С датчанами и голландцами я не стал бы встречаться. Эти славные люди, подобно дочерям Даная, только и делают, что наполняют вином бездонные бочки, и уже за вторым блюдом пьяны вдрызг и начинают громко храпеть. Человек, посетивший эти страны, наносит ущерб своему кошельку, зато может надеяться на спасение души, ибо виноторговцы, пивовары, солодовники и продавщицы эля будут молиться на него.

Плати сполна, плати скорей
Молиться будут горячей!

А не оплатишь счет,
Тебя проклятье ждет!

Впрочем, едва ли будет толк от их молитв, ведь они ужасные грешники, — большинство из них смешивают различные вина, особенно этим грешат виноторговцы.

Ты спросишь: почему я позволяю себе эти шутки, ведь я веду такую серьезную, поучительную речь? Я подвергся изгнанию и должен был покинуть родину, хотя и связан узами крови с самыми знатными особами: я природный граф, но сейчас, как ты видишь, нищий. Много лет прожил я в Италии на положении изгнанника. Некоторое время я получал приличную пенсию от папы, но сие продолжалось недолго, ибо он скончался, а его преемнику не было дела ни до англичан, ни до своих соотечественников. Пришлось мне подбирать крохи, падающие со стола кардиналов, вымаливать помощь и милостыню у всех герцогов Италии; все эти годы я влачил жалкое существование и тысячу раз предпочел бы смерть подобной жизни.

Cum patriam araisi, tune me perisse putato[73].
Утратив родину, я жизнь утратил.

Вода — родная стихия для рыб; извлеки рыбу из воды, и ей уже ни дышать, ни жить — она тут же погибает. Так же бывает и с птицей, ежели ее вырвут из воздушной стихии, где ей предназначено жить, и с четвероногими, коли их оторвут от земли, — так случилось и со мной, когда я был выброшен из Англии. Насладится ли теленок молоком волчицы? Подобно злополучному теленку, питаюсь я волчьим молоком, или же меня можно сравнить с эфиопами, обитающими в окрестностях Мэроэ, кои питаются только скорпионами; привычка — вторая натура, однако вдесятеро был бы счастливей человек, ежели бы он сохранил свою коренную натуру. Поверь мне, ни воздух, ни хлеб, ни огонь, ни вода не идут на пользу вдали от родины. Растения северных стран, пересаженные на юг, не приносят плодов и погибают, гибнут и тропические растения, пересаженные на север.

Жалок тот, кто ради суетных наслаждений откажется от счастья дышать воздухом в краю, где он рожден на свет. Возвращайся домой, милый юноша, и пусть твой прах мирно почиет в склепе предков твоих; живи до глубокой старости, управляя своим имением, и считай своим долгом закрыть глаза своим родным. И дьявол и я равно утратили надежду — он на возвращение на небеса, я на возвращение на родину.

Тут он умолк и залился слезами. Обрадовавшись, что он наконец дошел до точки, я обещал ему принять к сведению его советы, добавив, что по мере сил постараюсь его отблагодарить. Сейчас меня призывают крайне важные и спешные дела, но я надеюсь еще с ним встретиться. Он не хотел со мной расставаться, но я столько наговорил ему о своих неотложных делах, что наконец он меня отпустил; он поведал мне, где его можно найти, настоятельно просил заходить к нему без церемоний как можно чаще.

"Ну и морока! — подумал я, очутившись на свободе. — Это почище, чем получить здоровую порку".

Ежели бы я, этакий шалопай, опамятовался, я, конечно, прочитал бы сотни раз "Ave Maria" за человека, который дал мне столь мудрые советы. Господь наказал меня за то, что я отверг его строгие, отеческие наставления и посмеялся над ним.

Выслушайте же рассказ о самом ужасном из моих злоключений. Я рыскал по городу в поисках своей возлюбленной до поздней ночи, и вот что со мной стряслось. Облака, словно напившись за день допьяна, вдруг стали изливать потоки воды; спасаясь от ливня, как вор от стражника, очутился я возле дома некоего еврея Цадока и забился под навес, под коим находился вход в подвал. Дверь подвала оказалась открытой; не разглядев ее в темноте, я полетел вниз головой, как человек на корабле, не приметив открытого люка, падает в трюм, или подобно тому, как во время землетрясения разверзается земля и слепец, что бредет, нащупывая посохом дорогу, вдруг падает в бездну и оказывается в преисподней. Я здорово расшибся и принялся кататься по полу, пока не утихла боль, затем стал оглядываться по сторонам, желая определить, под каким континентом я нахожусь, и вдруг — о, злой рок! — я увидел свою куртизанку, которая целовалась взасос с каким-то подмастерьем.

После падения у меня сильно болели спина и бока, но тут кровь ударила мне в голову, и она разбухла, как от ушиба. Я уже готов был обрушиться на куртизанку с отборной бранью, как вдруг хозяин, коего разбудил шум моего падения, стремглав спустился по лестнице в подвал и поднял тревогу. Сбежались его слуги, он велел связать меня и мою возлюбленную, обвиняя нас, что мы вошли в заговор с подмастерьем и ворвались в его дом с намерением его ограбить.

В то время в Риме существовал закон, по коему всякий человек, который схватит грабителя, ворвавшегося к нему в дом, или разбойника, напавшего на него на большой дороге, имеет право сделать его своим рабом или повесить. Цадок, корыстолюбивый, как все евреи, живо смекнул, что для него не будет никакого толку, ежели он столкнет меня в петлю с лестницы, и в голове у него созрел хитроумный план. Он отправился к доктору Захарии, папскому лекарю, своему соплеменнику, и сообщил, что может предложить ему самую что ни на есть выгодную сделку.

— Мне небезызвестно, — сказал он, — что приближается день, в который вы ежегодно производите анатомирование трупов, и вам надлежит заранее раздобыть подходящее для вскрытия тело, иначе вашей коллегии грозит штраф. В городе свирепствует зараза, и едва ли вам удастся достать труп человека, умершего не от болезни. Вы мой соплеменник, посему я пришел первым делом к вам. Да будет вам известно, что ко мне попал в рабство вломившийся в мой дом юноша восемнадцати лет, высокого роста, стройный и писаный красавец. Слушайте же! Вы почтенный человек, один из рассеянных по лицу земли сынов Авраама; я уступлю вам его за пятьсот крон.

— Покажите мне его, — отвечал доктор Захария, — и ежели он мне подойдет, я заплачу вам, сколько следует.

Цадок послал за мной, и меня повели по улице в оковах, со связанными за спиной руками. По дороге я проходил под окнами некоей Джулианы; то была маркиза, родом из Мантуи, развеселая особа легкого поведения, одна из наложниц папы; окно у нее было приоткрыто, она выглянула наружу и увидала меня.

Ее сразу же пленило мое юное, безбородое лицо, отнюдь не похожее на лицо закоренелого преступника. Она послала мне вслед служанку разузнать, кто я таков, в чем провинился и куда меня ведут. Сопровождавшие меня слуги ответили на все вопросы. Узнав, в чем дело, она прониклась ко мне состраданием, к коему примешивалось вожделение, стала горько сетовать, что я попал в руки к иудеям, этому проклятому племени, и стал их рабом, — и принялась изыскивать средства к моему спасению.

Но сперва я поведаю вам, что случилось со мной, когда меня привели к доктору Захарии. Подслеповатый доктор напялил на нос очки и стал пристально разглядывать мое лицо; потом он приказал раздеть меня донага и принялся осматривать и ощупывать с головы до ног, желая удостовериться, что я не страдаю никакой болезнью и у меня на теле нет следов заразы. Потом он уколол мне руку, чтобы посмотреть, как циркулирует у меня в жилах кровь. Закончив свои опыты и исследования, он уплатил сполна Цадоку и отослал его, а меня запер в темную каморку, где я и должен был сидеть до дня, назначенного для анатомирования.