Леонид Словин - Искатель. 1974. Выпуск №1

• Название: Искатель. 1974. Выпуск №1
• Автор: Леонид Словин
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1974

На 1-й и 4-й стр. обложки — рисунок А. ГУСЕВА.

На 2-й стр. обложки — рисунок П. ПАВЛИНОВА к повести Глеба Голубева «Секрет «Лолиты».

На 3-й стр. обложки — рисунок В. КОЛТУНОВА к рассказу А. С. Табба «Бессменная вахта».

---

— Конечно, шаровая молния, — кивнул Лунин. — Она остается во многом еще совершенно загадочной, для ученых и может порой творить поразительные вещи. Я давно интересуюсь природой шаровой молнии и собираю все сообщения о ее «проделках», какие попадаются. Позвольте в подтверждение полной вероятности моего рассказа привести несколько примеров из этой картотеки по пунктам. Способна ли шаровая молния аккуратно прожечь отверстие в дверце каюты или проделать в стекле дырку, похожую на пулевую пробоину? Цитирую: «22 июня 1914 года шаровая молния проникла на веранду гостиницы в Генеклее. Шел сильный дождь, и все окна были закрыты. Шар непонятным образом проник через верхнее стекло. В стекле осталась маленькая трещина с оплавленными краями». А расплавить мимоходом оловянное распятие? — продолжал профессор. — Вполне, Сергей Сергеевич подтвердит. Вот случай из моей картотеки: «В 1936 году английский ученый профессор Гудлет наблюдал, как огненный клубок размером с хороший апельсин упал в бочку с водой. Вода закипела…»

— Энергия этой небольшой шаровой молнии лежит где-то в пределах между четырьмя и шестнадцатью тысячами килоджоулей, — сказал Волошин, быстро сделавший подсчет на клочке бумаги. — Точнее определить трудно из-за расплывчатости приведенных данных.

— Да, примерно к такому же выводу пришел и профессор Гудлет.

— А удельная теплота плавления олова всего шестьдесят тысяч джоулей на килограмм. Н-да, такой «апельсинчик» свободно мог бы расплавить не только распятие, — покачал головой Волошин.

— Думаю, примеров достаточно? — спросил Лунин, поглядывая на слушателей поверх очков. — Могу привести их еще немало, но не стоит отнимать у вас время. Желающие могут узнать подробнее о причудах шаровой молнии и современных гипотезах, пытающихся объяснить ее природу, хотя бы из научно-популярной книжки Имянитова и Тихого «За гранью закона». Она есть, как мне сказали, в судовой библиотеке.

— Возражений не будет? — спросил Волошин. — С вопросами немножко подождите. Попросим сначала Андрияна Петровича изложить картину событий, как он ее представляет, развернувшихся на шхуне до пробуждения ошалевшего от непонятной чертовщины капитана.

— Пожалуйста, — кивнул Лунин. — Началась гроза. На мачтах шхуны вспыхнули огни святого Эльма. Моряков, как я уже говорил, они не пугают. Картежники продолжали резаться в покер, остальные члены команды наблюдали за игрой, слушая песенки.

Как вдруг в каюте капитана раздался выстрел — на самом деле сквозь дырку, пробитую в стекле, влетела шаровая молния и, расплавив по дороге распятие на столе, двинулась, подхваченная током воздуха, к двери.

Потрясенные матросы увидели, как из двери капитанской каюты, беззвучно пробив аккуратное круглое отверстие, вдруг выскочил багровый огненный шар. Покачиваясь, он полетел на корму, откуда раздался дикий вскрик рулевого, вдруг оборвавшийся…

Шхуна начала рыскать. Что случилось с рулевым? Осторожно, подбадривая друг друга, матросы двинулись на корму и нашли рулевого мертвым, валяющимся на палубе возле беспорядочно вращающегося штурвала.

В воздухе отчетливо пахло серой.

Ничего не понимая, матросы в ужасе попятились. Как вдруг из-за угла рубки неторопливо и бесшумно выплыла целая цепочка огненных шариков и начала надвигаться на них.

Матросы заметались по тесному закутку на корме. Куда бежать? Дорогу преграждали огненные шары. Покачиваясь в воздухе, они приближались медленно и неотвратимо. И казалось, каждый из них уже выбирал себе жертву…

Матросы попрыгали в шлюпку, забыв о капитане. Ну а ход дальнейших событий, с момента появления капитана на опустевшей палубе, я уже изложил, — закончил профессор Лунин. — Кажется, я ничего не упустил и постарался объяснить все загадки и странности, отмеченные в отчете: и признаки явно поспешного бегства с исправного судна, и происхождение отверстий в окошке и двери капитанской каюты, так же как и застывшей на подносике лепешки расплавленного олова, и почему валялся на палубе крис — малайский кинжал. Если у кого-нибудь есть вопросы, прошу.

— Есть, причем несколько, — сказал Иван Андреевич Макаров, и хитрые глазки его от предвкушаемого удовольствия совсем спрятались в щелочках под нависшими густыми бровями. — История занимательная, но в ней есть кое-какие неувязочки. Во-первых, как объяснит уважаемый Андриян Петрович то, что на палубе валялся топор «со следами — я цитирую акт — возможно, крови на лезвии?» Во-вторых…

— Стоп, Иван Андреевич. Ты нарушаешь правила, — остановил его Волошин. — Мы ведь договорились: на первой стадии — никаких критических замечаний. Только вопросы о том, что показалось неясным в самой гипотезе. У тебя же, Иван Андреевич, не вопросы, а критические замечания по уязвимым, с твоей точки зрения, местам в рассказанной истории. Так?

— Ну, допустим.

— Отложи их до подведения итогов конкурса.

— Ну, валяющийся топор, открытый люк и другие мелочи — просто признаки бесхозяйственности, царившей, судя по всему, на шхуне, — сказал Лунин, убирая очки.

«Ловко он разделался сразу с несколькими загадками», — подумал я.

— Других вопросов нет? Мне кажется, в данном случае все отлично оправдано Андрияном Петровичем, — произнес Волошин. — Тогда поблагодарим его и не станем терять времени.

Он пожал профессору Лунину руку, и тот отошел в сторонку и сел среди слушателей.

— По-моему, мы успеем заслушать до отбоя хотя бы еще одного рассказчика, — сказал Сергей Сергеевич. — Кто жаждет?

— Я, — поднялся со своего места Геннадий Бой-Жилинский.

Он кандидат биологических наук, занимается зоопсихологией и проблемами бионики. Очень талантливый, по общим отзывам, исследователь. Немножко нервный, вспыльчивый, но и отходчивый, веселый и остроумный, Геннадий сочиняет неплохие иронические песенки и сам исполняет их вечерами под гитару. От него тоже можно ждать оригинальной выдумки. Что-то он сочинил?

— Пожалуйста, Геннадий Петрович, — пригласил Волошин.

Бой-Жилинский пробирался к столику. Тощий, привыкший сутулиться, как все слишком высокие люди, он держал под мышкой большую подшивку газет и какую-то толстенную книгу, а в левой руке свернутые трубочкой бумаги.

— «У Генри Киллинга не удалась жизнь. С детства он мечтал стать капитаном. А вместо того вот уже какой год плавал коком на грязной шхуне «Лолита», сновавшей между одними и теми же надоевшими островами, вывозя с них вонючую копру.

Генри уже стукнуло тридцать два. Никаких надежд изменить неудавшуюся жизнь и выучиться на капитана или купить собственное судно уже не осталось. Жизнь не получилась. Он все отчетливее понимал это. Наверное, от мыслей об этом у него с каждым годом заметно ухудшался характер. Он становился все завистливей, злее, раздражительней. Иногда с ним происходили странные припадки: во время раздражавшего его разговора Генри вдруг бледнел, замолкал и на несколько секунд застывал, бессмысленно глядя перед собой. Или вдруг начинал совершать какие-нибудь бессмысленные движения: расстегивать и застегивать пуговицы, кружиться на одном месте. А иногда падал и на несколько минут вообще терял сознание. Потом приходил в себя и продолжал разговор как ни в чем не бывало. У него слабела память, он становился медлительным в движениях. Готовил Генри невкусно и, ворча сквозь зубы, швырял тарелки со своей стряпней на грязный стол с таким видом, словно делал большое одолжение.

И головные боли стали донимать его последнее время все чаще. Иногда он целыми днями молча валялся на койке, в кубрике, отвернувшись к стене, или на матрасе возле камбуза. И никто не решался подойти к нему в такие «плохие дни»: пырнет, того гляди, кривым малайским кинжалом или тяпнет топором, которым он прямо на палубе, где придется, с явным наслаждением рубил головы неистово кудахтавшим курам, чтобы приготовить из них пересоленную до горечи или, наоборот, совершенно пресную похлебку… С ужасной болью, от которой, казалось, вот-вот расколется голова, Генри проснулся и нынче на матрасике, брошенном прямо на палубу, в узком проходе возле рубки, — продолжал Бой-Жилинский. — Было рано, наверное, около пяти. Рассвет только еще занимался над притихшим океаном, и от воды тянуло бодрящей прохладой.

Кок полежал некоторое время, посасывая сигаретку и размышляя, не проваляться ли так весь день, послав и капитана, и всех на свете к черту. Потом выругался, швырнул окурок за борт, нехотя поднялся. Опять надо разжигать примус, готовить завтрак… Настроение у Генри было такое, что он разорвал бы на куски каждого, кто подвернулся бы сейчас под руку и решился ему сказать хоть словечко. Нынче был явно «плохой день».

Но никто ему не попался, и никто ничего не сказал. На палубе не было никого, даже вахтенного у руля. Штурвал крутился из стороны в сторону, шхуна моталась и переваливалась с волны на волну, как пьяная.