Владимир Волосков - Где-то на Северном Донце.

• Название: Где-то на Северном Донце.
• Автор: Владимир Волосков
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1974

В книгу включены четыре повести. Три из них — «Синий перевал», «Трое суток невидимой войны». «Где-то на Северном Донце» — посвящены событиям Великой Отечественной войны, героическим подвигам советских людей на фронте и в тылу. Повесть «Рядовой Петр Малышкин» рассказывает о современной жизни армии, о высоком моральном облике и душевной красоте советского воина.

---

Пулеметчики, завидя внизу камышовую речную благодать, столпились у съезда, запереглядывались, завздыхали. Лейтенант без слов понял их. И вправду — в самый бы раз искупаться истомленным, упревшим людям, отмахавшим с двойной выкладкой более семи километров по жаркой степи.

Но купаться не пришлось. Откуда-то прибежал запыхавшийся подполковник-штабист, еще издали закричала:

— Пулеметный? От Лоскутова?

— Так точно!

— За мной!

* * *

— Вот позиция. Окапывайтесь, обстраивайтесь. Советов не даю. Размещайте огневые средства по своему усмотрению, — сказал подполковник Лепешеву, приведя взвод к длинной кирпичной конюшне, высившейся на окраине хуторка, у самой береговой кручи. — Имейте в виду — отступать некуда. Сзади мост и штаб дивизии. — Подполковник махнул рукой в сторону приземистой мазанки, приткнувшейся к задней стене конюшни. Там было малолюдно, из дома и в дом лишь изредка пробегали командиры.

Лепешев огляделся. Позиция ему понравилась. Конюшня господствовала над хуторком и двумя дорогами, бегущими к нему из увалистой, изрубленной балками степи. Между конюшней и крайними домами около ста метров свободного пространства. Хуторок разделен двумя прямыми — метров двести длиной — улочками. И это пришлось по вкусу лейтенанту. Излучина реки надежно прикрывала с флангов. Плохо только, что там, на выезде из селения, — обширные сады. Немецкие автоматчики обязательно ими воспользуются.

Все это Лепешев оценил сразу, с привычным автоматизмом бывалого солдата, еще не делая для себя каких-либо выводов. Но и с первого взгляда было ясно — лучшей позиции не сыскать. Кирпичное здание конюшни будто специально построили здесь для прикрытия спуска к реке и моста, наведенного через нее. Хутор и опушка садов простреливались отлично.

— Глинин! Остаетесь за старшего. Осмотрите помещение, оборудуйте позицию! — скомандовал Лепешев, а сам решил пройти по хутору, чтобы оглядеться на новом месте получше.

В Глинине лейтенант не сомневался: пулеметы разместит как надо. У бирюка удивительный нюх на это дело. Двух слов подряд сказать не сможет, а огневой рубеж выберет получше другого кадрового офицера. Самому Лепешеву не раз нос утирал. Впрочем, лейтенант не в обиде. Исполняет свое дело Глинин ненавязчиво, без упрямства. Разместит пулеметы и молча ждет, согласится с ним командир взвода или нет. Лепешев почти всегда соглашался. И не жалеет. Потери в его взводе самые малые.

Бойцы во взводе тоже привыкли, что командир часто оставляет за себя Глинина. Так случилось, что в первых боях выбыли из строя все сержанты, и Глинин как-то незаметно для всех, в том числе и для самого Лепешева, превратился в неофициального помкомвзвода.

* * *

Только обойдя хуторок, понял Лепешев всю серьезность положения. Напрасно ругал лейтенант штабников и майора Лоскутова. От стрелкового и артиллерийского полков практически ничего не осталось. Эти полки приняли на себя основную тяжесть контрударов противника, пытавшегося уничтожить или хотя бы задержать вырвавшуюся из окружения дивизию. Возле разрушенных мазанок, в огородах, у поваленных немецкими снарядами плетней лежали раненые.

Жителей Лепешев не встретил: они, видимо, давно ушли за реку.

Спустившись к садам, Лепешев увидел картину еще более безотрадную. Разбитые грузовики, несколько сгоревших бронемашин, дюжина исковерканных пушек, развороченная взрывами земля, брошенное русское и немецкое оружие, и всюду трупы. Жестокая была в садах схватка. Под деревьями перемешались выгоревшие гимнастерки, серо-зеленые фашистские мундиры, русские и немецкие каски… И над всем этим синее небо, жаркое солнце да сладковатый, дурной трупный запах… Видывал виды Лепешев, и все же стало ему нехорошо.

Обочиной дороги, откуда-то из степи, тянулась к хуторку бесконечная вереница бойцов с носилками. Лепешев вышел на дорогу и долго глядел на бескровные лица раненых, на потных санитаров. Там, откуда несли носилки, изредка постреливали.

Наконец Лепешев вспомнил о своих срочных делах и заторопился наверх, к конюшне. По пути помог добраться до хуторка прихрамывавшему артиллерийскому старшему лейтенанту. От него Лепешев узнал, что ночью у хуторка в рукопашном бою был разгромлен сильный немецкий заслон — моторизованный и саперный батальоны, — а также захвачена наведенная ими переправа.

— Слышишь? — Старший лейтенант мотнул головой в ту сторону, где постреливали. — Там, в балке, остатки заслона отсиживаются. А у нас в соседней балке армейский госпиталь. С собой из окружения вытащили. Там еще человек семьдесят тяжелораненых. Успеем ли вынести их оттуда?..

— Надо успеть, — хмуро сказал Лепешев.

— Надо-то надо… Все, кто здоров, с утра эвакуацией раненых занимаются, но сам видишь… А фрицы ждать не станут. Вот-вот подойдут подкрепления. Тогда…

Лепешев не хуже старшего лейтенанта знал, что будет «тогда». Он заспешил к своему взводу.

III

По тому, с каким ожесточением пулеметчики вкапывались в сухую горячую землю, Лепешев понял, что они все знают. Лейтенант с облегчением передохнул. Не надо ничего объяснять, не надо в приказном порядке заставлять уставших, разморенных жарой людей делать тяжелую солдатскую работу.

Подошел Глинин, козырнул, подал листок бумаги, на котором была вычерчена схема огневой позиции взвода. Лепешев посмотрел, одобрительно крякнул. Бирюк с поразительной для рядового бойца обстоятельностью предусмотрел все.

От конюшни к пулеметам, размещенным на обоих краях высокого мыса, крыльями расходились оборудованные стрелковыми ячейками траншеи. От задней двери конюшни ход сообщения вел вниз (прав дотошный молчун! — пригодится выносить раненых под огнем, а может быть, и отступить).

Лепешев огляделся. Работа шла полным ходом, подгонять кого-либо нужды не было. Посмотрел на конюшню, с которой уже была содрана камышовая крыша. И это тоже понравилось лейтенанту. Ясное дело, немцы первым делом ударили бы зажигательными по сухой, как порох, кровле. Обороняйся тогда в огненной каменной ловушке!

Подошел подполковник-штабист, что недавно встретил взвод. Похвалил:

— Молодцом, лейтенант! — И, озабоченно вскинув к глазам бинокль, стал вглядываться в волнистую степь.

Лепешев поглядел на его напрягшуюся фигуру и обеспокоился еще больше. Где-то там, за голубовато-зелеными увалами, рос и ширился неясный гул. Лепешев вслушивался, стараясь разобраться, идут ли немецкие танки или это отголосок той далекой канонады, что вторые сутки в минуты тишины доносится с юга, от города Изюма.

— Прут, сволочи! — Подполковник сплюнул. — Сколько же у них подвижных войск?.. Бьем-бьем — и конца им не видно!

Лепешев подумал о том, что для возвращения потерянной переправы и сам подполковник рискнул бы спять с любого участка любые части, но вслух сказал:

— Ничего, когда-нибудь выдохнутся!

Он еще не знал, что впереди будут Сталинград, Курская битва, большие и малые котлы, в которых на его глазах испустит дух гадючая фашистская сила, но с убежденностью много раз убиваемого, однако остававшегося в живых обозленного солдата твердо верил — конец этой фашистской силе придет.

— А-а… — огорченно махнул рукой подполковник, опустив бинокль. — Земля-то, земля наша, матушка, не ждет… — И столько горечи, слез было в голосе его, что Лепешев мотнул головой.

Он посмотрел на штабиста и впервые почувствовал огрубелым своим сердцем незнакомую доселе жалость к человеку в военной форме, какую носил сам. Подполковник был худ и костляв. На его изможденном лице лежали синие тени многодневной бессонницы, огромной усталости и глубокого внутреннего страдания.

— Ничего, все равно выдохнутся! — мрачно повторил Лепешев.

— Н-да… — Подполковник помолчал, потом спохватился: — Вот что, лейтенант… Мы можем выделить вам только два расчета бронебойщиков. Больше у нас ничего нет. Сами видите…

— Вижу.

— И еще. Командир дивизии передает в ваше распоряжение два отделения автоматчиков из комендантского взвода. Они будут прикрывать вас с обоих флангов у реки. И это все. — Подполковник махнул рукой, от штаба подбежали два сержанта. — Вот командиры отделений.

Сержанты представились.

— Как с боеприпасами? — спросил подполковник.

— Маловато! — привычно вздохнул Лепешев.

— Вон там в саду разбитая полуторка. В кузове должно быть около двадцати ящиков патронов и гранат. Весь наш боезапас. Сколько вам?

— Все! — отрубил лейтенант.

Молчаливо стоявший рядом Глинин удовлетворенно засопел.

Лепешеву стало веселее. И не столько от приятного сообщения подполковника, сколько от того, что рядом находятся такие вот, как его боец, надежные люди, которых он мог понимать даже по сопению. Без всего — без хлеба, даже без воды — может обойтись солдат в тяжелую минуту, но только не без боеприпасов. Лепешеву самому уже много раз пришлось испытать горькое солдатское бессилие, когда пуст становился диск автомата, и потому ему была люба лютая жадность Глинина к каждой лишней гранате, к каждой лишней обойме патронов.