Владимир Волосков - Где-то на Северном Донце.

• Название: Где-то на Северном Донце.
• Автор: Владимир Волосков
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1974

В книгу включены четыре повести. Три из них — «Синий перевал», «Трое суток невидимой войны». «Где-то на Северном Донце» — посвящены событиям Великой Отечественной войны, героическим подвигам советских людей на фронте и в тылу. Повесть «Рядовой Петр Малышкин» рассказывает о современной жизни армии, о высоком моральном облике и душевной красоте советского воина.

---

Но Малышкин не замечает миролюбия следователя. Как насмерть перепуганная ночная птица, он мечется из угла в угол и упрямо бормочет:

— Я отказываюсь! Слышите? Она тут ни при чем! Я отказываюсь!

— Ну, хорошо. Дело ваше. — Галич видит, что Малышкин возбужден до крайности, что он испуган и растерян. Но чувствует и другое — подследственный в самом деле не будет говорить на эту тему, и он, лейтенант Галич, допустил большую оплошность.

Следователь начинает собирать свои бумаги.

10

Оставшись один, Малышкин никак не может успокоиться. Он продолжает метаться по камере и не может привести мысли в порядок. Невинный вопрос Галича застал его врасплох и вдруг осветил все случившееся с ним, с Малышкиным, с совершенно иной стороны. Теперь Малышкина совершенно не волнует его собственное будущее и даже та таинственность, с которой исчезла проклятая сиреневая пачка. Его потрясла сама неизбежная возможность того, что Еленка в конце концов узнает обо всем и сочтет его, Малышкина, бесчестным человеком. А это клало конец всем его сокровенным мечтам, радужным надеждам, это было концом всему, связанному с Еленкой…

У Малышкина со школьных времен как-то не клеились взаимоотношения с девчонками. Не то, чтобы он был грубее, хулиганистей или несимпатичней прочих школяров, а вот не хватало чего-то. Наверное, инициативы. Не шибко общительный сам по себе, он и в мальчишеской компании всегда оставался в тени, а о девчонках и говорить нечего. Мало что изменилось и в техникуме. Молчун Малышкин всегда был вне поля зрения своих сокурсниц, но, насколько сам помнит, не очень огорчался этим.

Правда, уже на заводе, случилось у Малышкина какое-то подобие романа с нормировщицей Нюрой Маркиной, но развалилось это «подобие» так же тихо и безболезненно, как и случилось.

Познакомили их сослуживцы на веселом загородном пикнике. Малышкин проводил застенчивую Нюру до дому. Потом они несколько раз сходили вместе в кино. Нюра даже провожала Малышкина в армию. Но было в их взаимоотношениях что-то такое, что всегда тяготило обоих. Они не знали, о чем разговаривать, никак не находили общих слов, молчали при встречах или обменивались настолько казенными фразами, что обоим было тошно и неловко. Прощался с Нюрой. Малышкин всегда с большим облегчением, как человек, избавившийся от неприятной повинности. С таким же чувством шел на очередное свидание, которое опять-таки назначал.

А зачем назначал — сам не знал. Наверное оттого, что все соседи и сослуживцы считали их идеальной парой. Пожалуй, и скучно-то Малышкину было оттого, что Нюра в самом деле была идеальной. Не балаболка, серьезная, аккуратная и на службе, и в домашних делах, она была образцом добропорядочности, домовитости и основательности. Улыбалась когда надо, говорила тоже когда надо, о всем судила практично, в соответствии с мудрым опытом старших.

При проводах Нюра очень серьезно обещала писать. И написала несколько писем. Подробных, деловых, с аккуратным перечислением всех заводских новостей и показателей, от которых у Малышкина почему-то возникал зуд в голове. Если заменить «Здравствуй, Петя» на шапку «За отчетный период…» — ни дать ни взять — настоящий производственный отчет. Отвечать на такие письма-сводки при всем своем канцелярском образовании Малышкин был не в состоянии, и потому переписка как-то сама собой прекратилась.

Совсем недавно Перехватов получил письмо от одного из своих заводских приятелей, в котором сообщалось, что капитан заводских футболистов, бузотер и весельчак Митька Сведецкий женился на нормировщице Нюре Маркиной. Узнав об этом, Малышкин с облегчением вздохнул. Ему лишь непонятно было: чего хорошего нашла тихоня Нюра в сорвиголове Митьке? Но, поразмыслив, он самокритично решил, что нашла она в Митьке то, чего недоставало и недостает и ей, и самому ему, Малышкину, — умения быть необходимым людям.

А с Еленкой все получилось иначе.

В прошлом году, когда выезжало все соединение в летние лагеря, поручил командир роты Малышкину отнести в штаб какую-то срочную бумагу. Дорога недальняя — штаб (вернее, лишь его нестроевые отделы) размещался в большой деревне, километрах в двух от лагеря, — и Малышкин охотно отправился выполнять поручение. Прогулка была особенно приятной, так как новобранец Петр Малышкин со дня призыва еще ни разу не бывал в увольнении.

Передав по назначению пакет, бодро топал рядовой Малышкин назад в лагерь и вдруг на развилке дорог повстречался с чудесным видением.

Над землей справлял свой радостный, беззаботный пир безоблачный, жаркий летний день. В прозрачно-золотистой синеве чистого неба самозабвенно заливались жаворонки, в душистых клеверах выводили свои трескучие трели невидимые кузнечики; и лес, и поля были заполнены таким звоном, счастьем жизни, что Малышкину до жжения в ступнях захотелось скинуть сапоги и гимнастерку, подставить спину под живые лучи благодатного солнца, погрузить вспотевшие ноги в теплую пыль прогретого проселка.

Он уже собирался сделать это, как вдруг увидел ее. Она стояла возле громоздкого чемодана с оторвавшейся ручкой и вытирала платком потное лицо. Малышкин шагнул к девушке, поздоровался, хотел предложить помощь, если ей по пути, но почему-то поперхнулся и разом забыл о подготовленных вежливых словах.

Девушка опустила руку с платком, и оторопевший солдат увидел огромные прозрачно-синие — точь-в-точь, что летнее небо, — ясные глаза, нежное лицо в золотистом обрамлении отсвечивавших солнцем пшеничных волос. Голубое платье девушки тоже отливало небесной глубью, стройные ноги светились зрелым пшеничным загаром, и Малышкин не удивился бы, если б вдруг залилась она невесомым поднебесным жаворонкам.

Но девушка рассмеялась обычным земным смехом: «Почему вы так на меня глядите?», чем повергла Малышкина в еще большее смущение.

— Странно, — как бы размышляя вслух, произнесла девушка, оглядела себя, одернула платье, а потом пожаловалась: — Проклятый чемоданище! Надо же оборваться ручке! От самой станции на плече тащу…

«Ого! Пять километров!» — поразился Малышкин и наконец сказал давно заготовленное:

— Вам куда?

— Мне в деревню. В Меркушино. Решила отдохнуть от цивилизации. Как говорится, стосковалась по естеству. Надоели городская копоть и трамвайное бренчание.

Несмотря на явную усталость, в огромных глазах девушки не было и облачка уныния.

— А вам туда же?

У Малышкина было в запасе время, но ему, аккуратисту, непривычно сворачивать с полагающегося маршрута. Тем более что капитан Ковальчук ждал расписку из штаба. Пока он с обычной обстоятельностью прикидывал в уме как быть, девушка взялась за чемодан.

— Ну, не туда так не туда! Донесу.

И словно кто-то в спину подтолкнул Малышкина.

— Что вы! Мне туда!

Глазомер не обманул Малышкина. Чемодан действительно оказался тяжеленным. Удивляясь про себя, как могло нести его целых пять километров такое хрупкое, небесное создание, он протащился с грузом на плече всего несколько сот метров и почувствовал, как немеют спина, шея и начинают подрагивать ноги. Стыдясь своей мужской немощи, он протопал из последних сил еще немного, а потом опустил чемодан на траву. И обреченно покосился на спутницу, ожидая насмешки.

Девушка действительно улыбнулась, села на придорожный камень и с уважением произнесла совсем неожиданное:

— А вы сильный. Я так через каждые десять шагов отдыхала. Даже зареветь хотела от злости. Этакая тяжесть! — Ив полном противоречии с произносимым большущие глаза ее смеялись.

От этих обыкновенных слов и веселого сияния глаз в Малышкине вдруг произошло нечто такое, отчего исчезла скованность, он почувствовал себя так хорошо и свободно, как не чувствовал доселе ни с одним человеком.

— Да, хорош гроб! — с почтением похлопал он по чемодану. — Будто кирпичами набит!

— Не говорите. Это все моя маман. Наказала привезти и то, и другое, и третье. Еле влезло.

— Что же она вас не встретила?

— Не люблю, когда встречают и провожают. Особенно родственники. Охи да вздохи, наказы да наставления. Тошно. Люблю приезжать внезапно, застать, как говорится, врасплох…

— Но все-таки с таким грузом…

— А-а… Ерунда. Откуда я могла знать, что не окажется оказии да вдобавок оторвется эта проклятая ручка? Зато прогулка какая! День-то сегодня какой праздничный! Благодать! В городе такого не увидишь.

— Не увидишь, — охотно согласился Малышкин, ничуть не сомневаясь в искренности девушки.

— Да что это мы все экивоками всякими. Давайте познакомимся, — вдруг предложила она и протянула тонкую руку: — Еленка.

— Петр… — с обычной официальностью произнес Малышкин и тут же сконфузился, поняв всю неуместность такого казенного тона. — То есть Петя…

— Ой, какой вы серьезный! — весело наморщила свой тонкий красивый носик Еленка. — Петр… В этом действительно есть что-то каменное, а вот Петя — другое дело. Петя-петушок, золотой гребешок… Звучит? Звучит!