Джейн Вигор (Рондо) - Письма леди Рондо

• Название: Письма леди Рондо
• Автор: Джейн Вигор (Рондо)
• Жанр: Биографии и Мемуары

Воспоминания Джейн Рондо, супруги английского посланника при российском дворе в царствование Анны Иоанновны. Представленные в виде писем к английской подруге, содержат в основном бытовые наблюдения и дворцовые сплетни. Являются ценным источником сведений о людях императорского Двора "из первых рук".

При подготовке электронной книги использовано цензурное издание 1836 года.

---

Во время путешествия из Москвы госпоже Г. и мне нужно было переменить белье, потому что мы уже несколько дней были в дороге; мы вошли в одну крестьянскую избу, в которой мы видели одних только женщин; мы попросили наших мужей, чтобы они прогулялись, пока мы переменим белье. Так и сделано. Я уже разделась, моя подруга готова была тоже сделать, но взглянула вдруг на печь и увидела там спящего мужчину (что часто бывает в жестокие морозы); она закричала; мужья наши, беспокоясь не обижает ли кто нас, взошли в комнату. Они захохотали и воротились назад, но после стали смеяться, что при нашем туалете участвовал элегический пастушок; это взбесило меня, и я при их насмешках приняла важный тон, и вот тогда он назвал меня чопорною. Кажется, Вы меня уже спрашиваете: а точно ли мужик на печи спал? Да, я так думаю, впрочем он смотрел так глупо, что это все равно. Мое письмо наполнено болтовнёю какой нибудь кумушки; впрочем, это некоторым образом ко мне идет. Уже три месяца, как я разрешилась от бремени [74] и ещё не выхожу; но так как я не страдаю в душе, то надеюсь что скоро совершенно выздоровею. Правда, это первые роды, но будь сказано между нами, я боюсь ужасно, если мне должно быть ещё раз в таком состоянии [75]. Спустя день после разрешения, один русский вельможа посетил г-на Р. и настоятельно требовал видеть меня. Он взошел на минуту в спальню и поздравив меня, подал червонец, убеждая принять его тем, что по общему верованию, умрет или мать или дитя, если монета не будет принята. Это меня весьма развеселило, потому что я в это время была ни жива ни мертва; но все прошло благополучно. Ваша и пр.

ПИСЬМО XVI

Милая моя,

В этом письме я намерена писать вам о турках, татарах и китайцах; потому что из этих стран прибыли сюда послы [76]. Турок говорит по-французски; посещает всех Министров, чего ни один из его единоземцев доселе не делал; этот посол, напротив, говорит, что если бы двор стал ему в этом отказывать, то сделано будет то же и с русским Министром в Константинополе [77]. Недавно он обедал с нами и пил вино, несмотря на то, что он окружен был многочисленною свитою. Кто-то в одном обществе пил за здоровье славной парижской красавицы, и он сказал вслух: «Саr elle est fort de mes amis.»[78] Он красив собою, высок ростом, одевается со вкусом, в разговорах отличается французскою живостью и остротою.

Татарский посол напротив весьма нескладен, с весьма плоским лицом, что у татар считается

величайшею красотою. Один из них княжеского рода и прибыл сюда с женою и детьми, просить у Её Величества защиты от своих соседей [79]. Они магометане и весьма малорослы, едят лошадей: я сама однажды видела, что к ним въехали на двор три или четыре воза с этими припасами. Китайцы [80] по очертанию лица весьма походят на татар. В тот день, как им давали аудиенцию (это было поутру), при дворе был бал. Когда собрались гости, то они, вошедши в зал со своими переводчиками, казалось, замечали всякую безделицу с любопытством явных невежд. Её Величество спросила у главного из них (их было тут трое), «какая дама здесь прелестнее всех?» он отвечал: «смотря на небо в звездную ночь, можно ли сказать, которая звезда более блестит?» Но видя, что императрица желает решительно знать, кого он предпочтет, он вежливо поклонился Великой Княжне Елизавете и сказал: «из числа всех этих прелестных дам я почитаю эту прекраснейшею, и, если только у нее были не так велики глаза, то никто бы не мог взглянуть на нее, и после жить». Во всякой стране свои понятия о красоте. По нашему вкусу, у Великой Княжны прекраснейшие глаза. Её Величество спросила посла: «из всего того, что ты здесь видишь, что более всего поражает тебя несходством с обыкновениями твоей страны?» «Видеть женщину на престоле», — отвечал он. После этого они введены в придворный маскарад, и когда спросили их, не кажется ли им это странным, они отвечали: «нет, потому что для нас здесь все маскарад.» Их подвели к иностранным Министрам и наименовали Государей, от которых они сюда посланы. Когда их подвели к Р., они сказали: «мы знаем с детства англичан, потому что многие из них были у нас в отечестве и называли нас братьями.»

Недавно г. Р. и я прогуливались в летнем саду; вдруг приехали эти послы посмотреть на сад; когда мы встретились с ними, они начали обнимать г. Р.; один из них открыл маленький кошелек, висевший на стороне и подал из него мне сверток с какой-то материею, похожею на японскую землю — я догадалась, что это был самый лучший черный чай. Они сказали г-ну Р.: «мы думаем, что англичане весьма благоразумно сделали, позволив женщинам выезжать из государства и располагать собою свободно»; далее они говорили, что чрезвычайно рады видеть меня, потому что прежде не видали ни одной англичанки, и что они знают, что у меня было столько любви и бодрости, чтоб решиться вдали от своей родины вступить в брак.

Сюда ожидают также персидского посла, и если я буду в состоянии что-нибудь сказать о персах, то постараюсь доставить Вам это удовольствие. Но ни один Министр так не удивил меня, как польский [81]: когда он сделал мне первый визит, то вбежал к нам как бешеный и когда он хотел целовать у меня руку, то я испугалась, что он выбьет мне зубы; но он вдруг остановился и стал как вкопанный, так что я опустила руку — короче, он и я смешались. Здесь мой Р. мне изменил, надо мной стали шутить.

Я весьма бы желала видеть Вас здесь, хотя бы на один месяц; здесь весьма много замечательного, но Вы робки и вместе любопытны; мне остается только уверить, что я есмь и пр.

ПИСЬМО XVII

Милая моя,

Благодарю за присылку сколков для вышивания [82]; я их получила, они чрезвычайно хороши. Теперь умею класть тень и делать канелевые полосы [83]. Вы удивляетесь, что я хочу заниматься такою работою; правда я её весьма люблю (в свободные часы она доставляет мне величайшее удовольствие). Но я бы никогда бы не подумала просить у Вас таких огромных фигур: это для графини Бирон, для которой работает множество рук. Она величайшая охотница до шитья золотом, и когда услышала, что у меня есть шитье моей работы, то хотела непременно его видеть. С тех пор она присылает за мною два или три раза в неделю, чтобы работать с нею. Это послужило мне к двойной пользе: во-первых, выгодно для г-на Р. по его делам, во-вторых доставило мне случай так хорошо видеть Государыню, как никому другому не удастся; потому что она всегда приходит в комнату, в которой мы работаем — её апартаменты смежны с комнатами графини, она часто ходит мимо и приходит к нам нарочно в послеобеденное время, не извещая никого о своем приходе и не желая, чтобы мы вставали, часто сама садится с нами за работу. Много раз она спрашивала меня об Англии, особенно о королеве. Она сказала мне однажды: «Я весьма желала бы видеть Её Величество у себя в России: я встретила бы её на половине дороги.»

Ей нравится, когда я делаю попытки говорить с нею по-русски и так милостива, что всегда поправляет меня, когда я делаю ошибки, что случается со мною весьма часто, потому что я говорю по-русски весьма мало, хотя и понимаю все, о чем говорят. Мне весьма приятно, что я нашла столь человеколюбивою и кроткою эту жену, которая облечена столь великою властью. В комнате при ней бывает обыкновенно пять иди шесть дам, и один или два кавалера; все говорят весьма свободно. Хотя она принимает участие в разговоре, и говорит наравне с другими, но всегда сохраняет своё достоинство, впрочем, так, что прогоняет и малейшую робость. Я не один раз видела её обливающеюся слезами, когда рассказывали ей какую-нибудь печальную историю. Она показывает непритворный ужас при малейшем знаке жестокости, так что можно сказать, её душа одарена самыми любезными качествами, какие только можно найти. Я уверена, Провидение явило России особенную благость, вручив власть над нею такой женщине; если бы я говорила о ней как о частном лице, то сказала бы, что в этой женщине больше здравого ума, нежели остроумия. Если когда у неё вырываются короткие сатирические ответы, то они всегда умеряются такою добротою, что её острота не оскорбляет никого. Она владеет мужеством, презирает робость, она говорит весьма раздельно, и голос её чист. Я часто удивлялась любопытству, свойственному каждому человеку — все хотят узнать нрав государей; характер их собственно важен для их подданных; действия их как государей не касаются других частных лиц; правда, жизнь их есть самый блестящий пример для общества, но этот пример скрыт для большой части народа и потому имеет мало влияния; и при всем том у нас есть любопытство!

Мне открывается случай скоро писать Вам из другого климата и о других предметах; прошу не бояться, когда Вы получите письмо из военного лагеря. Я не могу вам теперь подробно описать этого случая, меня заменит вам мой брат; будьте уверены, что при всех переменах, я есмь и проч.

ПИСЬМО XVIII

Милая моя,