Мартин Эмис - Лондонские поля

• Название: Лондонские поля
• Автор: Мартин Эмис
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-23783-8

Этот роман мог называться «Миллениум» или «Смерть любви», «Стрела времени» или «Ее предначертанье — быть убитой». Но называется он «Лондонские поля». Это роман-балет, главные партии в котором исполняют роковая женщина и двое ее потенциальных убийц — мелкий мошенник, фанатично стремящийся стать чемпионом по игре в дартс, и безвольный аристократ, крошка-сын которого сравним по разрушительному потенциалу с оружием массового поражения. За их трагикомическими эскападами наблюдает писатель-неудачник, собирающий материал для нового романа…

Впервые на русском.

---

— Ба-бах! — сказал Кит.

— То, что сотворили там американцы, — одно из величайших преступлений в истории человечества. Если со всего мира собрать самых отъявленных мерзавцев, самых ушлых злодеев, они все вместе не смогли бы переплюнуть то, что случилось с Бикини, не придумали бы ничего гаже. Ну и как же, Кит, увековечили мы это преступление? — Она указала на две узенькие полоски своего одеяния. — Некоторые дамочки просто-таки тащатся от такого вот фуфла. Оно так и пропитано двадцатым веком, не находишь?

— Да, просто дьявольски.

— А ты знаешь, что эти коралловые лагуны останутся зараженными радиацией еще сотни лет?

— Да уж… болезнь хроническая, — сказал Кит, пожимая плечами.

— …Ты, Кит, выглядишь сегодня совершенно в ладах с самим собою, — сказала Николь — тоном, который вполне мог показаться приязненным. — Да и прикинут что надо.

— Да уж, нынче у меня дела на мази, — сказал он. — Играю сегодня… — Он непроизвольно опустил в смущении голову, затем снова поднял взгляд и улыбнулся. — Дартс, однако…

— Что, Кит? Дартс?

Он кивнул.

— Ну да. Дартс. И уверенности мне хватает. С лихвой. Весь так и сочусь уверенностью.

Кит продолжал распространяться о своих надеждах и мечтах, связанных с игрою в дартс; поведал ей, что в скором времени собирается прорваться на арену мировых состязаний по метанию дротиков. Николь с милым видом задавала ему язвительные вопросы, и Кит отвечал на них с определенной долей грубоватого красноречия.

— Знаю-знаю, эти придиры от злости кипятком писают, но сегодня этот спорт стал очень даже престижным. Очень даже. Финал дают по ТВ. Если я отведаю вкус победы, то покажусь перед телекамерами рядом с самим Кимом Твемлоу — это первый номер в мире. Да, Ким Твемлоу… для меня он все равно что бог.

— Понимаю. Что ж, я, Кит, уверена, что ты преуспеешь. Желаю тебе удачи.

— Я… это, как его… принес все твое барахло — слышь, Николь? Все починено, все налажено. В итоге, правда, вышло недешево. — Он вытащил накладную — или листок с начертанными на нем цифрами — из своего подсумка для дротиков. — Но об этом забудь. Все за мной.

— Да ну, ерунда.

И она встала. Кит отвернулся. Она приблизилась к нему. Почти соприкасаясь плечами, они, глядя поверх исходящей паром кровли, обозревали верхний этаж этой жизни, его чердаки и комнаты для прислуги, развешенное для просушки белье, цветочные ящики, стеклянные крыши-фонари и полоски земли, лачужки, палатки и спальные мешки, а позади всего этого воздвигался одинокий шпиль многоквартирной башни, похожей на открученную ногу гигантского робота.

— Глянь-ка! — сказал Кит и ткнул по-младенчески согнутым указательным пальцем туда, где возле наполовину затененного поребрика, обегавшего весь периметр крыши, скопилась дождевая вода. В лужице плескались птички. Кит добродушно ухмыльнулся.

— Вроде как… они вроде пташек, что резвятся в воде.

— Почему — вроде, Кит?

— Да понимаешь… Девчонки. Играются в бассейне.

— А, ясно!

Николь подумала о видеокассете, которая могла случайно попасть в Китовы руки. Белая вилла, чистейшая голубая вода облицованного мрамором бассейна, стайка «играющихся» худышек-англичанок (все до единой — топлес) — как они резвились на трамплине для ныряния и на надувных матрасах! Это было что-то… Потом, когда музыка меняла тональность, одна, две или три из них норовили улизнуть прочь (порой в обществе садовника Маноло, порой без него) ради обильной сиесты, от которой потом ломило в пояснице.

— Давай-ка спустимся, — сказала она.

Они вступили в мир черноты и тяжело продвигались сквозь жару из одной комнаты в другую. Оказавшись в прихожей, поочередно опробовали кофемолку, пылесос, утюг. Все работало — все было «починено и налажено». Все, разумеется, снова сломается в течение нескольких часов — и оба они об этом знали. Потому что парни в задней комнатушке «Доброй Починки» были художниками судьбы: мало того, что они на скорую руку налаживали реальность, — они еще на свой манер выгибали будущее, дабы оно служило их нуждам.

Николь спросила у Кита, сколько она ему должна, а тот только распростер руки, как индус. Оставив его в коридоре (и по пути чувствуя на своем крестце давление лучей, испускаемых его голубыми глазами), она вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Достала из-под матраса тугую и толстую пачку пятидесятифунтовых банкнот, а затем сунула ноги в белые туфельки, стоявшие наготове возле кровати, — с самыми высокими каблуками, какие только у нее были. Глядя на себя в зеркало, она в быстрой последовательности почувствовала себя девицей из кордебалета, лошадью и карикатурой. Внезапно она прыснула от смеха — столь же неудержимого, как чих, и ей пришлось зажать рот ладонью, чтобы хоть как-то его приглушить. Смех был корчащимся, свербящим, исполненным ужаса — но то определенно был смех, смех со всеми признаками схождения с катушек и потери управления. Была ли она просто безумна? В этом ли заключалось все дело? То же тело, то же зеркало, та же пара глаз: слезы и смех в пределах сорока пяти минут; все это очень опасно, опасно. Через дорогу стояло мертвое здание с окнами, забранными рифленым металлом. К входной двери его была приколочена белая вывеска с красными буквами: «ОПАСНОЕ СТРОЕНИЕ». Таким было и ее тело. Таким был и ее замысел.

Кит с легкостью принял деньги, сложил их пополам и упрятал в карман своих тореадорских штанов. Пятясь, он сделал один шаг вниз по лестнице, остановился и окинул ее с головы до ног с предельно возможной наглостью.

— Ну-с, — медленно проговорил он. — Теперь с этим все. Все я тебе наладил. Может быть… может быть, ты хочешь, чтобы я еще что-нибудь для тебя сделал?

— Ты имеешь в виду секс? — сказала Николь, бросая взгляд на часы. — Поживем, Кит, увидим. Всему свое время. Сперва несколько вопросов. Ты ведь женат.

— Не то чтобы всерьез. Скажем так. Жена моя полагает, что она замужем. Что до меня, я в этом не уверен.

— Дети?

— Не-а. Ну так, только дочурка. Ей еще и годика нет.

В этот миг раздался звонок интеркома — застенчиво-краткий, похожий на одиночный сигнал азбуки Морзе. Николь, не обратив на него внимания, сказала:

— Я так полагаю, Кит, ты найдешь, куда истратить кое-какие деньги, особенно теперь, верно?

— Угу, ясен пень.

— Кит, а ты умеешь держать язык за зубами? Или ты не можешь без того, чтобы побежать к приятелям и доложить им обо всех своих подвигах?

Кашлянув, он сказал:

— Да ни в коем разе. В жизни со мной такого не бывало.

— Ладно, — строго сказала она. — Тебя, Кит, ждут невообразимые удовольствия. Таких блюд ты еще не пробовал. Забудь обо всем, что было у тебя прежде. Это будет совсем другой класс. Миленький, оставь-ка этот свой встревоженный вид! Я буду кое-чего ждать от тебя в ответ. Ты знаешь, что я имею в виду. Мне, Кит, понадобятся такие твои качества, как терпение и хладнокровие, — думаю, без них ты никак не преуспел бы с дротиками. Ты готов мне довериться? Все это мы будем проделывать с моей скоростью. Идет?

— Заметано.

— Возьми-ка вот эти вещицы, — велела она, протягивая ему аксессуары для душа и книгу в мягкой обложке. — Делать с ними тебе ничего не надо. Это так, бутафория. Просто реквизит.

— Кто это? — осторожно спросил Кит, кивая на звонок: тот снова коротенько брякнул.

— Первый твой экзамен на благоразумие поднимается по лестнице, — сказала она, вдавливая большой палец в кнопку, открывающую доступ в подъезд. — Помни вот что: почему это все деньги должны быть у него? Вот, смотри-ка! — С ошеломляющей решимостью она скрутила пачку денег, сунула ее себе в бикини и похлопала по ней. — А, Кит?! Это похоже… это похоже на…

— Да уж.

— Это похоже на… — Пять минут назад она была на грани истерики. Но сейчас все истерические нотки, хоть они и терзали ей слух, она подпускала в свой голос совершенно сознательно. — Это похоже на ствол пистолета в кобуре, а, Кит?!

— Н-ну… да, наверно.

— Сюда.

Медленно, как бы в оцепенении, он потянулся вперед тыльной стороной ладони. Пальцы у него дрожали.

— Не прикасайся, — сказала она, вложив в эти слова всю свою твердость.

И он к ней не прикоснулся. Он дотронулся лишь до материи и до денег.

Устраивая по телефону эту встречу с Гаем, Николь уделила особое внимание вопросу синхронности действий — того рода, какой практикуют коммандос и грабители банков («Когда люди не пунктуальны, меня просто подкашивает. Знаю, это утомительно. Приют, возможно…»); но это не помешало ей продержать его в ожидании добрых пятнадцать минут («Присядьте, пожалуйста! — крикнула она из спальни. — Прошу меня простить…»). Ей нужны были пятнадцать минут. Одна — чтобы укрыть свое бикини под простеньким хлопчатобумажным платьем, тоже белым. Другая — чтобы причудливо переворошить постельное белье. Как это звучала та прелестная фраза из «Лолиты»? «Греховный беспорядок гостиничного белья, внушающий мысль о сатурналии, устроенной бывшим каторжником с двумя жирными старыми шлюхами», — так, кажется? Остальное время требовалось Николь для того, чтобы наложить грим. На свет божий явилась артистическая палитра, в дело пошли артистические флакончики. Глубокий и беспокойный посткоитальный румянец — вот чего добилась она в итоге. Она даже присовокупила к нему отпечаток удара кулаком или тяжелой пощечины на правой своей скуле. (Это, конечно, переходило все мыслимые границы; но ведь в этом же и заключался весь замысел, правда же, — чтобы перейти все мыслимые границы?) Затем она с силой взъерошила свои волосы. В этом была откровенная ирония, милая такая ирония, напоказ: ведь за пятнадцать минут она могла привести в порядок и постель, и волосы, если бы они нуждались в приведении в порядок, а также начисто запудрить все синяки и кровоподтеки, которыми сейчас непристойно и прихотливо изукрасила себе лицо. Но таково уж искусство. Оно всегда только подобие — и никогда не реальность. Таково уж искусство.