Василий Алексеев - Россия солдатская

• Название: Россия солдатская
• Автор: Василий Алексеев
• Жанр: О войне
• Год: 1954

Повесть о судьбах русских солдат второй мировой войны, ненавидевших советский режим, но вынужденных воевать за Сталина против Гитлера. По-видимому, повесть не автобиографическая, но написанная по личным воспоминаниям автора.

---

— Едва ли наши сумеют скоро ров докопать, — покачал головой Григорий. — Начались заморозки, рыть труднее, а рабочие разбегаются. Кстати, что наша Вера с подругами тоже собралась бежать?

— Сухарей насушили и все шепчутся. Только бы их на станции не поймали! Там, говорят, милицию поставили, чтобы задерживать бегущих рабочих, — ответил Розанов.

Толстый партиец из Калинина, Зускин и еще какой-то незнакомый человек с серым лицом, в черном пальто и кепке, сидели за столом. Комната напоминала барак. В середине стояла железная печка, но стенам деревянные скамейки.

Собралось около двадцати человек, все мужчины. Женщин было всего две: табельщица и Катя, жена прокурора. Сам прокурор сидел среди десятников, как всегда скромный и приветливый.

Однако, много нового народа понагнали! — подумал входя Григорий.

Зускин вел собрание уверенно, толково, с увлечением. Началось с речи прораба.

— Товарищи, — начал он нервно. — Наше строительство ненормально затянулось. Основной объект — противотанковый ров — не закончен, а мы роем его уже больше двух месяцев. Спрашивается: почему это происходит? Почему норма выработки в среднем не превышает пятидесяти процентов, почему около сорока процентов рабочих разбежалось? Мы обращались к сознательности, создали красную доску почета и черную доску для злостно невыполняющих норму выработки. Видимо, этих мер мало. Во время войны наша партия не хочет прибегать к репрессиям, но мириться с настоящим положением нельзя. Нам дан контрольный срок закончить все работы в течение двух недель. Побеги надо прекратить. О всех подобных случаях десятники и бригадиры должны сообщать немедленно. Контроль на станции будет увеличен. Задержанных при попытке самовольно вернуться домой будут судить. Но одних репрессий мало. Мы должны обсудить вообще все меры, могущие повысить производительность труда и поднять трудовую дисциплину. Я прошу высказаться по этому вопросу всех бригадиров и десятников.

Водворилось молчание. — Любопытно, что главные партийцы отыгрываются на Зускине, — подумал Григорий, — он ведь только комсомолец… а эти мерзавцы норовят остаться в тени.

Рукавиц нет, товарищ прораб, — нерешительно начал один из бригадиров, — по утрам заморозки, без ломов копать трудно, а голыми руками разве наработаешь?

Зускин замял неприятный разговор о рукавицах и не без труда заставил бригадиров начать высказываться о способах улучшения организации работ. Высказывания не привели ни к каким результатам. Уроки с самого начала раздавались индивидуально, занесение па черную доску не помогало. Вопрос явно упирался в нежелание рабочих работать. — Любопытно, что о срезывании пайка за невыполнение нормы вопрос не поднимается, — отметил Григорий, — власть определенно стала бояться народа, а народ перестает бояться власть.

После двух часов напрасных разговоров, несмотря на всю толковость Зускина, собрание закрылось, оставив только одно впечатление: кого-то из беглецов поймают и устроят показательный суд, укрепленная линия все равно не будет построена к сроку. После собрания Зускин кивнул Григорию, чтобы он остался.

— Мне с вами надо поговорить, — сказал прораб, — пойдемте вместе ужинать в столовую И.Т.Р.

Столовая И.Т.Р. помещалась в бывшей школе, не возобновившей занятий после летнего перерыва. Григорий и раньше знал, что так называемых штатных работников — верхушку технического и политического руководства — кормят отдельно и лучше, чем остальных. Зускин посадил Григория за маленький столик, накрытый скатертью, не очень чистой, но скатертью. Ужин выдавали по специальным талонам и он состоял из хорошего супа с куском мяса, жареной свинины и сладкого пирога с чаем. Григорий не без усилия сдержался, чтобы не наброситься на еду, как голодный зверь. Уже месяц, как он недоедал, месяц, как не хватало хлеба и картошки.

Я хотел предложить вам штатное место, — дружески заговорил Зускин. — Нас скоро перебросят на новый участок работы, глубже в тыл. Это освободит вас от армии и даст относительно обеспеченное существование. Как старший десятник земельных работ, вы будете получать немногим меньше техника. Со сверхурочными это составит до 500 рублей. Кроме того, военный паек и спецодежда.

Григорий на мгновение задумался. — Конечно, Зускин не знает, что я сидел в концлагере, но сейчас, в этих условиях, на старую судимость не обратят внимания. Соглашусь — избавлюсь от постоянного страха ареста, не попаду рядовым на фронт, останусь жить. Но зато полный отрыв от Кати, а, в случае взятия немцами Москвы, отступление в тыл вместе с Красной армией. Нет, это не для меня, — решил Григорий почти без колебаний.

Внимательные глаза прораба смотрели на него с удивлением. Видимо, Зускин предполагал, что Григорий ухватится за предложение. Григорий продолжал молчать, ища наиболее подходящий ответ, чтобы не вызвать подозрений Зускина.

— Разрешите мне подумать, — наконец, сказал Григорий. — Дело в том, что у меня уже в течение двух недель нет писем от жены, я боюсь, не заболела ли она.

Ответ был неудачен, хотя писем от Кати, действительно, давно не было и это очень беспокоило Григория.

— Подумайте, — поднял брови Зускин, — только думайте скорее. Я должен иметь ваш ответ не позднее, чем через неделю. Пока можете обедать в этой столовой: я уже договорился и вам дадут карточку.

— Чего это он меня полюбил? — соображал Григорий, шагая к дому. — Вообще странный человек: с одной стороны, искренний идеалист, с другой стороны, ест минимум в четыре раза лучше мобилизованных девчонок и, кажется, этого не замечает.

Григорий ясно вспомнил комсомольские идеи эпохи гражданской войны. Главным мотивом отрицания старого строя было отсутствие в нем равенства. Через двадцать лет пришли к еще большему неравенству, неравенству рабов, которым хозяин дает лишнее за усердие и квалификацию, но больше всего за преданность. — Нет, не пойду я к ним на теплое местечко! Лучше риск, голод, но внутренняя свобода. Скорее бы попасть на ту сторону и начать работать! С немцами или помимо них, но против большевиков и за Россию, а не за этот безликий СССР.

Григорию не спалось. Слева от окна дуло, справа мерно дышал Александр Владимирович, дальше, плечом к плечу, до самой входной двери, посапывали на все лады девушки. Все спали, не раздеваясь, на верхней одежде, подложив под голову вещевые мешки. В комнате было душно и, если бы не щель в окне, из которой непрерывно змеилась холодная струйка воздуха, трудно было бы дышать.

Уже три недели нет ни одного письма от Кати. В чем дело? — мучился Григорий. — Кто их знает, может быть, начали чистку в связи с приближением немцев. Леночка тоже ни слова, но она сама не сразу узнает, если с Катей что-нибудь случиться. Странно, хотя бы Катины родители написали! Надо так или иначе попасть домой.

Григорий подумал о предложении Зускина. — Все-таки парень не плохой. Надо учитывать, что ему, как еврею, еще труднее сделать ставку на победу немцев, чем, скажем, мне. Хотя трудно поверить, что немцы будут всерьез уничтожать евреев, вон, даже партийцев и тех не трогают… Но предложение Зускина принимать нельзя… Катя… и потом надо во что бы то ни стало попасть в Москву не позже немцев, в крайнем случае вместе с ними… Наверное они обойдут ее г двух флангов и сначала окружат. Вернее всего, кольцо будет очень широким… Уход за линию Октябрьской железной дороги отбросит в советский тыл. Переживать с большевиками агонию совершенно бессмысленно, судьба России решится на оккупированной территории. Немцы в самом худшем случае не смогут контролировать всю территорию — у них просто не хватит людей на это. Стало быть, можно будет действовать. Шутка сказать, одних пленных наверное больше миллиона набрали…

В противоположном конце комнаты послышалась возня и тихий шопот. Вера и подруги собирались бежать.

Вечером, придя с совещания, Григорий рассказал девушкам об усилении контроля на станции. Они выслушали молча и никак внешне не реагировали, но о милиции они знали раньше и, по-видимому, решили идти на другую станцию. Это значило, что дорога удлинялась верст на пять. — Значит, они будут идти часов пять; важно, чтобы их отсутствие заметили как можно позже. Сейчас, вероятно, часа три, — прикинул Григорий, — к восьми они могут дойти, а их отсутствие на работе обнаружится в восемь. Можно их искать в деревне часов до десяти и только потом сообщить в канцелярию. Пока позвонят на станцию, будет одиннадцать, а то и двенадцать. Кроме того, они могут выйти на шоссе и уехать с попутной машиной. Хорошо им! — с завистью подумал Григорий, — паспорта у них чистые и подозрение в шпионаже и диверсии они не возбуждают… Мне надо быть очень осторожным. Одно то, что мужчина призывного возраста не в армии, уже плохо…

Шум усилился и шопот перешел в разговор вполголоса. Девушки шлепали по полу босыми ногами, собирая вещи. Григорий не шевелился, представляясь спящим. Потом девушки долго шептались в кухне и только через полчаса хлопнула выходная дверь.