Ричард Паттерсон - Степень вины

• Название: Степень вины
• Автор: Ричард Паттерсон
• Издательство: Изд-во «Новости»
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-7020-0816-2

В основе сюжета этого увлекательного триллера — судьба журналистки Марии Карелли, ставшей жертвой шантажа. Защищаясь, она убивает шантажиста. Полиция арестовывает Марию, она должна предстать перед судом. С помощью адвоката Пэйджита ей удается пройти через все тяжкие испытания.

---

Ночью, накануне того дня, когда они должны были давать показания в сенате, Мария позвонила ему.

— Я должна видеть тебя, — сказала она.

Был час ночи, а Пэйджит все никак не мог уснуть. Всего два месяца назад она делила с ним постель — теперь это было невозможно.

— Почему бы не поговорить по телефону? — возразил он.

— Мне нужно видеть тебя, Крис.

— Что именно тебе нужно? Все уже сказано.

— Это не о Ласко. — Ее голос был холоден и решителен. — Это личное.

Он смотрел в темноту комнаты, в ничто.

— Где? — наконец спросил он. — У меня?

— Я не хочу, чтобы нас видели вместе — двух главных свидетелей, как раз накануне дня показаний. Подумают, мы обсуждаем, что мне говорить. — В ее голосе сквозила ирония. — Жди меня у памятника Джефферсону. Ты как-то говорил, что тебе там нравится.

Ночь была по-осеннему холодной. Обрамленный полукольцом вишневых деревьев, купол был темен, в бледном свете одиноким каменным изваянием стоял Джефферсон, всматривался вдаль, как будто ждал кого-то, кто, может быть, никогда не придет. Пэйджит повернул к зацементированной площадке возле Тайдл Бейсн, приливного бассейна. Вода была как черная тушь; дальше, в центре прямоугольного газона длиной в добрую милю[11], темнел памятник Вашингтону, и вершина его исчезала в ночи. Дальний край прямоугольника мемориала Линкольна был так далек, что выглядел как на туристской открытке. Пэйджит был один.

— Привет, Крис.

Он обернулся. Мария была одета в темные шерстяные слаксы, шелковую блузку, на плечах — строгий жакет, серебряные серьги в ушах. В лунном свете лицо ее казалось очень загорелым, а волосы отливали глянцем, как только что вымытые. Она словно пришла на свидание.

— Как я понимаю, — начала она, — ты был занят последние два месяца. С нашего последнего разговора.

— Как и ты, я слышал. — Он помедлил, всматриваясь в ее лицо. — Интересно, что же мы с тобой должны уладить.

— О, я сгораю от смущения.

Пэйджит едва сдержал невольную улыбку и снова посмотрел на нее.

— Я беременна, Крис.

Он замер, ошеломленный.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

Он отвернулся, уставил неподвижный взгляд на воду бассейна. Потом взглянул ей в глаза:

— От кого?

На мгновение она как будто окаменела, потом слабо улыбнулась.

— Едва ли это приятно слышать.

Пэйджит пожал плечами:

— Последние два месяца начисто вышибли из меня всякую романтику.

Мария смотрела в сторону.

— Настолько, что ты забыл наш последний уик-энд?

— Ты все прекрасно понимаешь, — сказал он после продолжительной паузы.

Она придвинулась к нему:

— Горькая правда в том, Крис, что в тот уик-энд мы забыли о многом.

Он скрестил руки на груди:

— Почему ты решила сообщить мне свою новость сегодня ночью? Именно сегодня ночью?

— Потому что раньше или позже я должна была сказать тебе это. — Мария помолчала. — Думаю, потом ты поймешь, почему ты должен был узнать это сейчас.

— Зачем интриговать меня?

Она расправила плечи:

— Затем, что это моя тайна.

Пэйджит пристально посмотрел на нее:

— Ты, должно быть, шутишь?

— Нет, — решительно отрезала она. — И не забывай: я — католичка.

И, хотя Пэйджит был озадачен и сконфужен, он едва не рассмеялся:

— Ты все твердила мне, что хочешь избавиться от «пут» — родителей, церкви, мужа-троглодита, который требовал, чтобы ты нарожала детей и «дома использовала свое образование». И у меня совершенно не укладывается в голове, что ты можешь руководствоваться глубоким религиозным чувством. Или, может быть, в то воскресенье, когда мы занимались любовью, тебе явился ангел, который потребовал тебя к мессе?

Мария нахмурилась:

— Ты всегда был очень умным. Но я действительно католичка, к счастью или нет. Оценить те или иные обстоятельства можно, лишь попав в них. Мне кажется, есть тысяча вещей, которые ты не в состоянии понять.

Пэйджит поймал себя на том, что смотрит мимо нее.

— Мария Карелли, — прошептал он. — «Христова невеста».

Вновь обратился к ней взглядом. На ее лице было лишь настороженное внимание.

— Не взыщи, что не готов к такому обороту дел.

В темноте фигура Марии казалась жалкой и ссутулившейся. Пэйджит хотел спросить, как она себя чувствует, но она снова выпрямилась и сухо заявила:

— В данный момент едва ли имеет значение то, что ты думаешь.

В этих словах была окончательность и необратимость случившегося, они переводили его в иную реальность: у этой женщины, и ни у какой другой, будет его ребенок. Оба молчали, и он непроизвольно осматривал ее, ища изменения, которых еще не могло быть.

— Ты устала? — наконец спросил он.

Она опустила взгляд:

— Немного. Не смертельно.

— Может быть, тебе присесть?

Сели на скамью у бассейна, над самой водой, в нескольких футах друг от друга. Еще чувствительнее показался холод ночи.

— Что ты хочешь от меня?

Ее лицо в профиль — она улыбалась черной воде.

— Свадьбы, конечно. Домик на ранчо, где-нибудь на Потомаке.

Он молча ждал, пока ее улыбка не погасла.

— Ничего, — выдохнула она. — Просто хотела, чтобы ты знал. Чтобы в будущем ты сделал все, что нужно.

— В будущем? — повторил он. — Из твоей логики следует: время ты выбрала совсем не случайно.

— Думай, как хочешь. — Мария не отрывала взгляда от воды. — Это зависит от того, какое значение ты придаешь тем или иным вещам. Единственное, в чем я уверена: у меня скоро будет ребенок.

Пэйджит прищурился.

— И в том, — добавил он, — что завтра ты даешь показания в сенате.

— Разумеется. — Она по-прежнему не смотрела на него. — Не думаю, что в этом своеобразном мужском клубе дают освобождение матерям-одиночкам.

Пэйджит осознал вдруг, что прямо перед ними, где-то там, вдали, скрытый ночной мглой и безлистными деревьями, Белый дом.

— Тогда нам лучше идти.

Мария повернулась к нему, всматриваясь в его лицо.

— Да, — ответила она. — Нам лучше идти.

Ее «фольксваген» был припаркован в тени полукольца деревьев. Пэйджит провожал ее до машины, держа руки в карманах. Потом наблюдал, как она открывает дверцу.

Скользнув на сиденье, она взглянула на него снизу вверх:

— Ночь впереди еще долгая. Для меня, по крайней мере.

Он смотрел на задние огни ее машины, пока они не исчезли.

На следующее утро в зале заседаний Мария выглядела как обычно, будто ничего не произошло.

Оставив своего законника, она прошла к Пэйджиту в конец зала. То, как она держалась, свидетельствовало о самообладании и ясности духа. Пэйджит был уверен: никто, кроме него, не заметил следов бессонной ночи у нее под глазами. Репортеры и фотографы занимали позиции, сенаторы и их штат толпились у деревянной скамьи на возвышении, никто не обратил внимания на Пэйджита и Марию.

— Ты будешь смотреть? — прошептала она. Пэйджит кивнул, бросил беглый взгляд вокруг.

— Ты же прекрасно понимаешь, — тихо ответил он, — какое все это имеет значение.

Мария придвинулась ближе, глядя на него снизу.

— Моя жизнь все равно уже изменилась, — ровно, спокойно произнесла она. — И не из-за Ласко.

И, повернувшись, пошла к местам свидетелей.

Карло в библиотеке смотрел телевизор. На экране были они.

В комнате было темно; Пэйджит и Мария цветными изображениями выходили из стеклянной двери Дворца правосудия, как будто материализовались из пустоты. Впившись в них глазами, Карло не оглянулся, не проронил ни слова.

Пэйджит коснулся его плеча:

— Извини. Не было времени рассказать тебе.

Карло поднял руку, призывая к тишине.

На экране Пэйджит и Мария были окружены репортерами, камерами, полицейскими. Камера сделала наезд, показав лицо Марии крупным планом; в этот момент, как бы инстинктивным движением отпрянув назад, Мария прислонилась к его плечу и посмотрела в объектив. В ее глазах были боль и покорность судьбе, обида и неуверенность.

Это было превосходно, оценил Пэйджит. Но с этой стороны, по крайней мере, Мария более не удивляла его.

Еще пятнадцать лет назад он понял, что ее лицо создано для экрана.

Сменился кадр, появилось изображение: тот самый момент — да, именно таким он запечатлелся в памяти Пэйджита.

Черноволосая женщина лет тридцати наклонилась к микрофону, готовясь говорить, и спокойно смотрела в сенаторский ряд, взиравший на нее со своей высоты. Ожидая в комнате свидетелей, Пэйджит вглядывался в ее экранное изображение с ощущением, что видит ее впервые: широко расставленные темные глаза, высокие скулы, полные, красиво очерченные губы, слегка раздвоенный подбородок, чистые линии которого совершенны, как у античной скульптуры. На экране лицо живее и ярче, чем в жизни.