Ян Линдблат - Белый тапир и другие ручные животные

• Название: Белый тапир и другие ручные животные
• Автор: Ян Линдблат
• Издательство: Мир
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1976

С творчеством Яна Линдблада, шведского зоолога и известного писателя-анималиста, читатель знакомится впервые. Но его, бесспорно, не оставит равнодушным книга, автор которой рассказывает о своих удивительных встречах с самыми разными животными. Среди его питомцев летучие мыши и росомахи, ласка и гигантская выдра, капибара и тапиры, беркут и хорьки. Искренняя симпатия к животным, желание проникнуть в сущность характера зверя или птицы, редкая наблюдательность и умение обобщать пронизывают всю книгу «Белый тапир».

---

Я прилетел в Швецию, чтобы наскоро просмотреть материал, отснятый за первые четыре месяца в области Кануку. В это время мне позвонили из Джорджтауна мои друзья Гюдрюн и Эрик Коллвей и сообщили, что один человек утверждает, будто у него есть белый тапир, и предлагает мне купить этого зверя. Понятно, я тотчас ответил согласием и ускорил свое возвращение в Гайану.

И вот передо мной белый тапир! Сплошь белый детеныш, такой крохотный, что он уместился бы в обыкновенном чемодане. Настоящий альбинос — такие особи, совсем лишенные пигментации, встречаются иногда в животном мире, не редкость это только у белых мышей, крыс и кроликов. Но тут отбором занимался человек, а вообще речь идет о генетическом отклонении, которое природа чаще всего стирает, поскольку оно ведет к отсеву. Альбинос намного уязвимее своих нормальных сородичей. В частности, у него плохое зрение, ведь глазу, чтобы хорошо видеть, нужен подстилающий сетчатку темный пигмент, а у альбиносов нет этой светоизоляции, нет, естественно, пигмента и в радужной оболочке. У альбиноса через радужину просвечивают кровеносные сосуды, поэтому глаза красные; кожа тоже розоватая. Обычно хищнику легче выследить белое животное — когда нет снега, естественно, — и все же белая галка, сорока, белка и другие подчас живут довольно долго, даже успевают украсить своей фотографией газетную полосу.

Но про белого тапира еще никто не слышал, и не удивительно. Кто должен первым обнаружить столь броскую рекламу первосортного мяса? Ягуар или пума! Правда, этот тапир был пойман в двух-трехнедельном возрасте, природа просто не успела стереть ошибочный признак. И конечно, мне повезло, что малыш дожил до моего возвращения из Швеции в Джорджтаун. Когда я его увидел, он был так плох, что я не надеялся его выходить. Усеянные болячками ножки еле держали беднягу — с закрытыми глазами, осаждаемый мухами, он стоял, качаясь, на дворе торговца животными, среди клеток с обезьянами и попугаями и тыкался хоботком в корыто, в какую-то грязную жижу с ошметками зелени.

Выложив зеленщику запрошенную сумму — а запросил он немало, — я тотчас отправился со своей покупкой в Рупунуни и дальше, в наш лагерь у водопада. Всякая иная деятельность на время прекратилась, мы сосредоточили все силы на том, чтобы выходить тапира. Два раза в день все болячки промывали и обрызгивали антисептиком. Подобно остальным нашим питомцам, альбинос получал порошковое молоко, ведь другого у нас не было. Как-то его желудок воспримет эту пищу? Большинство зверят очень чувствительны к качеству молочной смеси, запор или острый понос быстро гасят искру жизни. Я растирал ему живот, водил его к речке — чтобы опорожнить кишечник, он должен был получать те же стимулы, что и обычные тапиры. Слава богу, все шло нормально. Войдя в воду, тапир останавливался, горбил спину и делал положенное.

Он начал хорошо есть и не ограничивался молочной смесью, а уплетал бананы и папайю. Кроме нас с Дени, о тапире, не знаю даже почему, трогательно заботилась Киккан. Обнимала его, тискала, играла с ним — порой грубовато, но он был только доволен. Позже я убедился, что тычки и толчки — обычное проявление дружеских чувств среди тапиров. Если вы хотите доставить истинное наслаждение отдаленному родичу тапиров носорогу — ручному, разумеется! — его надо не гладить, а похлопывать примерно с такой силой, с какой вколачиваешь шестидюймовый гвоздь в дубовую доску. Глаза зверя блаженно закрываются, и двухтонная туша с гулом валится на бок — гляди, как бы не придавила! Так же шлепался на бок тапир. И пекари, который тоже обожал ласку.

Наш белый друг получил имя Бранку, что на португальском языке означает белый. Вторая кличка — Альбин, очень подходящая для альбиноса. Бранку благополучно перенес кризис и не причинял нам больше никаких хлопот. Новый член нашей стаи оказался существом благодушным и недалеким, попросту говоря — глуповатым. Впрочем, в этом и состояло его главное обаяние. Конечно, рядом с паукообразной обезьяной он выглядел дурачком, но сходство этого трогательного увальня с Винни Пухом делало его совершенно неотразимым.

Остальные зверята без особых возражений приняли тапира в свое общество, хотя в порядке клевания капибары и пекари поставили его на самое низкое место. Меня несколько встревожило, что некая анатомическая подробность на корме Бранку привлекла внимание Виа. Как бы выдра в погоне за знаниями не пустила в ход свои острые зубы! И в самом деле, однажды, когда Бранку рассеянно трусил мимо Виа, последовал мгновенный выпад, тапир взвизгнул и шарахнулся в сторону. Я с ужасом смотрел ему вслед — вся конструкция пропала!

К счастью, все обошлось, нежный орган вскоре опять показался. Бранку успел молниеносно втянуть его в складку на брюхе. Там, где в реках снуют острозубые пирайи, такое приспособление весьма полезно, даже необходимо.

Из того же джорджтаунского источника, который поставил мне Бранку, к нам затем поступил Бруно. И возраст был примерно тот же, но наряд такой, какой положен детенышу тапира — бурый в белую продольную полоску. Два малыша стали неразлучными друзьями. Интересно было смотреть, как белый тапир резко выделялся, а полосатый совершенно сливался с окружением, особенно у реки, где светлые ветки кустарника казались продолжением полос на теле детеныша. Вечером Бруно был практически невидимым, а Бранку буквально светился. Понятно, что хищник не пройдет мимо альбиноса…

С этой парой я тоже переговаривался. Тапиры, как молодые, так и взрослые, общаются тонким свистом, и наши малыши охотно отзывались на мой сигнал.

После того как я высмотрел участок, который получил название «райских водопадов», мы со всем нашим имуществом перебрались туда и зверей, конечно, взяли. Только пекари остались у Франсиско, уж очень он к ним привязался.

Название «райские водопады», право же, не гипербола. У прозрачной речушки, метрах в четырех над водой бригада индейцев макуси во главе с Атти построила для нас легкую хижину площадью 10 X 6 метров. Выше по течению пороги и небольшие водопады чередовались с широкими, тихими заводями, где рыбы было видимо-невидимо. Добычу Виа составляло что покрупнее, а мы любовались сновавшей перед носом у нас мелюзгой экзотических видов, которые экспортируются для аквариумистов во все страны мира. Великолепной рамкой служила для речки растительность — исполинские мора и другие деревья-великаны, обвитые различными лианами. Вокруг цветущих кустарников и деревьев порхало множество бабочек и колибри. Еще выше голубеющим задником вздымались к небу вершины Кануку.

На прежнем месте нас основательно истязали насекомые, здесь же, слава богу, не было ни комаров, ни анафемской мухи кабурра, которую я считаю куда более изощренным средством пытки, чем шведский гнус. Наслаждайся без помех ночным концертом насекомых без солирующих комаров, лишь где-то вдалеке звучат голоса потто и других родичей нашего шведского козодоя, а на их фоне выделяется территориальный сигнал очковой совы, словно кто-то выбивает дробь на полой колоде. Чарующий дикий звук этот очень подходил к купающимся в лунном свете дебрям.

На рассвете дискантовые голоса насекомых перебивались мощным хором ревунов, которые пели по нескольку минут кряду. Мягко звучал двусложный клич момота, лесные пастушки перебрасывались возгласами, словно играли в пинг-понг. Вот тинаму вплетает в концерт свой свист, похожий на человеческий, а там пора вступать коричневому дрозду и тукану токо. В гуще высоких древесных крон заиграл шумовой оркестр цикад; по ту сторону речушки, на низко нависших ветвях прыгают, как на батуте, синеспинные манакины, сопровождая прыжки стрекочущим дуэтом. В листве церопегии, негромко перекликаясь, снуют красногрудые котинги; трогон с красным брюшком и сизой спиной ловит насекомых перед хижиной; тихо жужжат колибри, обследуя раскрывшиеся утром цветки.

Нет, как ни рассказывай про эту музыку, слова не выразят того, что на самом деле слышит ухо! Недаром вместе с книгой «Мой зеленый рай» я выпустил в продажу пластинку, на которой представлены полсотни голосов из тропического хора.

Для Дени и меня это были незабываемые месяцы, пожалуй, даже «золотой век». Встречи с дикими и ручными животными запечатлевались в памяти упоительными картинами.

Когда солнце поднималось высоко над зеленым пологом, я обычно брал камеру для подводной съемки, и мы — Дени, я и выдра — плавали в рыбных заводях. Около лагеря Бруно и Бранку исполняли водный балет, чередуя надводные па с подводными. Капибары что-то грызли в прибрежных зарослях; в ветвях над ними предавались акробатике цепкохвостые паукообразные обезьяны; на земле три муравьеда изучали разветвленные ходы муравьев-листорезов. По-моему, нашим питомцам жилось хорошо — насколько может быть хорошо животным, разлученным с сородичами.