Елена Серебровская - Начало жизни

• Название: Начало жизни
• Автор: Елена Серебровская
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Детская проза
• Год: 1955

"Начало жизни" — первая книга трилогии "Маша Лоза". Формирование характера советской женщины — детство, юность, зрелость главной героини Маши Лозы — такова сюжетная канва трилогии. Двадцатые, тридцатые годы, годы Великой Отечественной войны — таков хронологический охват ее. Дружба, любовь, семья, чувства интернациональной солидарности советского человека, борьба с фашизмом — это далеко не все проблемы, которые затрагивает Е. П. Серебровская в своем произведении.

---

Если днем войдешь в эту спальню, непривычный глаз сразу; останавливается на странном темном предмете, висящем над постелью. Постоишь немного, привыкнешь к темноте и рассмотришь: это подкова, через отверстия которой протянута розовая ленточка. Она висит для счастья, как объяснили Маше. Как подкова приносит счастье — никто не сказал. Они сами не знают этого, взрослые!

На кухне спит няня. Из кухни можно выйти, в маленькую застекленную галерейку — переднюю. Здесь стоят какие-то пыльные корзины, раскладная постель для гостей, у стены прислонилось деревянное корыто. А в углу поставлены папины удочки, целая охапка удочек с разноцветными поплавками. С удочками рядом стоит сачок, — им папа ловит для своих студентов водяных жуков, головастиков и других тварей.

На подоконнике — папины стеклянные банки, которые нельзя трогать. Удочки тоже нельзя трогать, потому. Что можно пойматься на крючок вместо рыбы.

Из галерейки можно выйти во двор. И если выйдешь, то увидишь по стене пять таких же точно дверей, крашенных в желтую краску. Маша сначала даже путала: побежит со двора домой, а попадет к соседям. Потом ее научили смотреть вверх, где на двери белой краской был написан номер два.

Двор… Но разве легко рассказать о дворе! Мало сказать — он был велик. Он был сказочен: он менял свой облик очень часто, и никто не мог объяснить Маше, отчего происходят эти перемены.

Сначала во дворе был палисадник с розами и дорожками, посыпанными песком. Владелец дома, занимавший весь второй этаж, знал чем привлечь жильцов. Жильцы выпускали детей в садик, и детям не хотелось уходить оттуда. Кстати, ворота на улицу всегда были заперты, а на калитке была такая тяжелая щеколда, что не всякий мог ее поднять. Кусты роз и сирени заслоняли заднюю часть двора: дровяные сарайчики и отхожие места, хозяйский большой сарай, загроможденный хламом.

Среди роз и кустарников росло одно дерево: райская яблоня — китайка. Когда хозяин тряс ее осенью, с дерева падали маленькие, словно игрушечные, золотистые яблочки. Они сыпались дождем, и хозяйской прислуге то и дело попадало то по спине, то по голове, пока она собирала яблоки в корзины. А кругом стояли ребятишки со всего двора и пускали слюну. Тронуть никто ничего не смел: сам хозяин сидел рядом на лавочке, наблюдая за сбором яблок. Когда все до единого яблочки были струшены с дерева и собраны в корзины, хозяин отбирал десятка два самых битых и раздавал их детям.

На другой год во дворе всё было иначе. Хозяин почему-то перестал следить за садиком, не поливал розы, и они посохли. Но яблочки уродились хорошо. Однако сбор урожая прошел совсем иначе, чем прежде. Когда к дереву подошел хозяин, его окружили женщины из соседних квартир и из флигеля, стоявшего в глубине двора. Они что-то кричали, спорили с ним, а он не успевал отвечать, криво усмехался в короткую бородку и вдруг предложил:

— Пропади ты пропадом! Делите на всё общество, коли так!

И тогда женщины стали трясти яблоню, а потом разделили яблочки на десять одинаковых куч, и прислуга хозяина забрала на его долю одну неполную корзинку. Машина няня тоже вынесла свою кошёлку, и женщины сыпали ей, сколько полагалось. Когда вечером мама спросила, откуда яблоки, няня ответила ей попросту:

— Теперь власть не ихняя. На всех разделили. Не одному Семену Трофимовичу варенье из райских яблок варить.

— Как-то не совсем удобно. Мы интеллигентные люди…

— Ничего. Интеллигентным тоже надо. Яблочки спелые.

На другой день утром Маша вышла во двор и обомлела: яблони не было. Торчал из земли пенек со свежим белым срезом, да ветер разносил по палисаднику зеленые яблоневые листья. Возле пенька стояла соседка и чуть не плакала, повторяя:

— Буржуй проклятый…

В хозяйской поленнице торчали свежие яблоневые чурбашки.

И вдруг в городе появились конники в высоких барашковых шапках, снова по ночам слышались стрельба, крики.

А со двором стало еще хуже. Хозяин словно возненавидел зеленый палисадник с двумя деревянными лавочками посреди. Однажды во двор пригнали огромное стадо быков. Маша смотрела на них сквозь окна галерейки — выйти было страшно. Она никогда не видела так много огромных животных. Большие, как слоны, быки заполнили весь двор, они перемяли клумбы, сломали кусты сирени и одну скамейку. Желтый песок смешался с навозом, весь двор был вскопан десятками крепких копыт. Хозяин, уподобляясь своим быкам, злобно растоптал сорванный им с ворот красный флаг. А потом он повеселел, видно, заключил какую-то выгодную сделку: вечером во двор пришли двое военных, посидели у хозяина на квартире, рассчитались и вышли, пошатываясь и хохоча. С верха их серых каракулевых шапок свисали красные суконные треугольные колпаки.

Хозяин угодливо посмеивался, уминая пачки денег в кармане. Потом открыл ворота. Стадо погнали со двора на бойню. Хозяин закрыл ворота и оглянулся на свой двор: от палисадника ничего не осталось, только среди навоза и грязи торчала одна уцелевшая лавочка. Теперь ничто не закрывало серые некрашеные дверцы сараев и отхожих мест. Двор стал огромным, голым и неуютным.

Маша смотрела на хозяина, приоткрыв дверь, и не видела на его красном лице огорчения. Напротив, он был доволен. Почему?

Нет, многое всё-таки непонятно и даже страшно. То ли дело дома, в теплой чистой комнате, в родной семье!

Мама пришла домой, мама! Молодая, веселая, красивая. У Маши есть книжка, которую старшие иногда читают ей, сказка «Василиса прекрасная». На обложке нарисована необыкновенная женщина: темные косы вьются, синие глаза светятся, она взмахивает рукой, а из просторного шелкового рукава вылетают птицы гуси-лебеди, целая стая.

На кого же она похожа? Маша спросила однажды мать напрямик: «Мама, ты — Василиса прекрасная?» Мама рассмеялась и стала целовать Машу в коротенький нос, и в виски, и в щеки. Потом сказала: «Нет, я не Василиса, я Анна Васильевна, обыкновенная учительница городской школы». Маша как будто поверила, но когда за новогодним обедом был подан жареный гусь, Маша зорко присматривалась, куда мама положит косточки, не в рукав ли? Хотелось не упустить тот миг, когда она выйдет во двор, взмахнет руками и выпустит из рукава в небо стаю больших белых птиц.

Мама пришла с высших женских курсов, няня срочно разогревает ей обед. Дома всё благополучно, девочки набегались, поужинали и легли. Нина уже спит, а Маша рассматривает маму. Мама долго еще не будет отдыхать, некогда ей. Стучит швейная машинка, голубой ситчик скользит по черной глади, открывая золотые буквы «Зингер», съезжая вниз из-под прыгающей иглы.

Быстрая мама, всё успевает, со всем справляется. Неужели она никогда не устает? Шьет себе, молчит. Что-нибудь, наверно, думает. Ну, пусть себе думает…

Маша поворачивается на правый бок и смежает ресницы. Ей снится берег речки и на нем мама — Василиса прекрасная. Из ее рукавов вылетают белые птицы, хлопая сильными крыльями по синим волнам воздушного моря.

Машинка стучит, а дом засыпает.

Всё! Наконец-то и этой двадцатипятилетней женщине можно расстегнуть все крючки и пуговки, сбросить одежды, забраться под теплое одеяло и блаженно потянуться, — ох, и находилась за день! Он еще за столом, милый молодой муж, никак не расстанется с книгой. Нескладный, долговязый, с крупным носом и маленькими стрижеными усиками, с косым пробором в густых волосах. Всегда он опускает крупную прядь на лоб — прячет родинку. Он и весь в родинках. И губы у него крупные, добрые, ну ничего нет такого, что обещало бы в нем будущего ученого. В наружности нет, зато есть в уме, в наклонностях. Она-то это знает, его жена, недаром полюбила его. Она поверила в него сразу, и за это ли, или за что иное привязался он к ней необыкновенно. «Анечка, Анюта, Галочка, Нюсенька» — как только не называет он ее.

Вот он, наконец, оторвался от книги и улегся спать. Сейчас расскажет ей о своем профессоре, о новой коллекции растений, о том, что вычитал у Дарвина. А она расскажет о митинге, на который попала перед началом занятий на курсах.

На улице слышатся выстрелы. Но это не под окном, а в стороне, наверное, в переулке.

— Революция… — говорит он ей в темноте. — Мечтали мы все о ней. Теперь у нас парламент будет, как у европейцев.