Фёдор Достоевский - Бесы

• Название: Бесы
• Автор: Фёдор Достоевский
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-019318-1, 5-17-013353-7, 5-271-06650-9, 5-271-05609-0

---

— Ну да, ну да.

— Вас увидав обрадовался, милостивы до меня бывали-с, — восторженно улыбался Анисим. — Да куда ж вы, сударь, так это собрались, кажись, как бы одни-одинёшеньки… Никогда, кажись, не выезжали одни-с?

Степан Трофимович пугливо посмотрел на него.

— Уж не к нам ли в Спасов-с?

— Да, я в Спасов. Il me semble que tout le monde va à Spassof…[260]{112}

— Да уж не к Фёдору ли Матвеевичу? То-то вам обрадуются. Ведь уж как в старину уважали вас; теперь даже вспоминают неоднократно…

— Да, да, и к Фёдору Матвеевичу.

— Надо быть-с, надо быть-с. То-то мужики здесь дивятся, словно, сударь, вас на большой дороге будто бы пешком повстречали. Глупый они народ-с.

— Я… Я это… Я, знаешь, Анисим, я об заклад побился, как у англичан, что я дойду пешком, и я…

Пот пробивался у него на лбу и на висках.

— Надо быть-с, надо быть-с… — вслушивался с безжалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из избы. Но подали самовар, и в ту же минуту воротилась выходившая куда-то книгоноша. С жестом спасающего себя человека, обратился он к ней и предложил чаю. Анисим уступил и отошёл.

Действительно, между мужиками поднималось недоумение: «Что́ за человек? Нашли пешком на дороге, говорит, что учитель, одет как бы иностранец, а умом словно малый ребёнок, отвечает несуразно, точно бы убежал от кого, и деньги имеет!» Начиналась было мысль возвестить по начальству — «так как при всём том в городе не совсем спокойно». Но Анисим всё это уладил в ту же минуту. Выйдя в сени, он сообщил всем, кто хотел слушать, что Степан Трофимович не то чтоб учитель, а «сами большие учёные и большими науками занимаются, а сами здешние помещики были и живут уже двадцать два года у полной генеральши Ставрогиной, заместо самого главного человека в доме, а почёт имеют от всех по городу чрезвычайный. В клубе дворянском по серенькой и по радужной в один вечер оставляли, а чином советник, всё равно, что военный подполковник, одним только чином ниже полного полковника будут. А что деньги имеют, так деньгам у них через полную генеральшу Ставрогину счёту нет» и пр., и пр.

«Mais c’est une dame, et trés comme il faut»[261], отдыхал от Анисимова нападения Степан Трофимович, с приятным любопытством наблюдая свою соседку книгоношу, пившую, впрочем, чай с блюдечка и в прикуску. «Ce petit morceau de sucre ce n’est rien…[262] В ней есть нечто благородное и независимое и в то же время — тихое. Le comme il faut tout pur[263], но только несколько в другом роде».

Он скоро узнал от неё, что она Софья Матвеевна Улитина и проживает собственно в К., имеет там сестру вдовую, из мещан; сама также вдова, а муж её, подпоручик за выслугу из фельдфебелей, был убит в Севастополе.

— Но вы ещё так молоды, vous n’avez pas trente ans[264].

— Тридцать четыре-с, — улыбнулась Софья Матвеевна.

— Как, вы и по-французски понимаете?

— Немножко-с; я в благородном доме одном прожила после того четыре года и там от детей понаучилась.

Она рассказала, что после мужа оставшись всего восемнадцати лет, находилась некоторое время в Севастополе «в сёстрах», а потом жила по разным местам-с, а теперь вот ходит и Евангелие продаёт.

— Mais mon Dieu[265], это не с вами ли у нас была в городе одна странная, очень даже странная история?

Она покраснела; оказалось, что с нею.

— Ces vauriens, ces malheureux!..[266] — начал было он задрожавшим от негодования голосом; болезненное и ненавистное воспоминание отозвалось в его сердце мучительно. На минуту он как бы забылся.

«Ба, да она опять ушла», спохватился он, заметив, что её уже опять нет подле. — «Она часто выходит и чем-то занята; я замечаю, что даже встревожена… Bah, je deviens égoïste…[267]»

Он поднял глаза и опять увидал Анисима, но на этот раз уже в самой угрожающей обстановке. Вся изба была полна мужиками и всех их притащил с собой, очевидно, Анисим. Тут был и хозяин избы, и мужик с коровой, какие-то ещё два мужика (оказались извозчики), какой-то ещё маленький, полупьяный человек, одетый по-мужицки, а между тем бритый, похожий на пропившегося мещанина, и более всех говоривший. И все-то они толковали о нём, о Степане Трофимовиче. Мужик с коровой стоял на своём, уверяя, что по берегу вёрст сорок крюку будет и что непременно надобно на праходе. Полупьяный мещанин и хозяин с жаром возражали:

— Потому, если, братец ты мой, их высокоблагородию, конечно, на праходе через озеро ближе будет; это как есть; да праход-то, по-теперешнему, пожалуй и не подойдёт.

— Доходит, доходит, ещё неделю будет ходить, — более всех горячился Анисим.

— Так-то оно так! да неаккуратно приходит, потому время позднее, иной раз в Устьеве по три дня поджидают.

— Завтра будет, завтра к двум часам аккуратно придёт. В Спасов ещё до вечера аккуратно, сударь, прибудете, — лез из себя Анисим.

— Mais qu’est ce qu’il a cet homme[268], — трепетал Степан Трофимович, со страхом ожидая своей участи.

Выступили вперёд и извозчики, стали рядиться; брали до Устьева три рубля. Остальные кричали, что не обидно будет, что это как есть цена, и что отселева до Устьева всё лето за эту цену возили.

— Но… здесь тоже хорошо… И я не хочу, — прошамкал было Степан Трофимович.

— Хорошо, сударь, это вы справедливо, в Спасове у нас теперь куды хорошо, и Фёдор Матвеевич так вами будут обрадованы.

— Mon Dieu, mes amis[269], всё это так для меня неожиданно.

Наконец-то воротилась Софья Матвеевна. Но она села на лавку такая убитая и печальная.

— Не быть мне в Спасове! — проговорила она хозяйке.

— Как, так и вы в Спасов? — встрепенулся Степан Трофимович.

Оказалось, что одна помещица, Надежда Егоровна Светлицына, велела ей ещё вчера поджидать себя в Хатове и обещалась довезти до Спасова, да вот и не приехала.

— Что́ я буду теперь делать? — повторяла Софья Матвеевна.

— Mais, ma chère et nouvelle amie[270], ведь и я вас тоже могу довезти, как и помещица, в это как его, в эту деревню, куда я нанял, а завтра, — ну, а завтра мы вместе в Спасов.

— Да разве вы тоже в Спасов?

— Mais que faire, et je suis enchanté![271] Я вас с чрезвычайною радостью довезу; вон они хотят, я уже нанял… Я кого же из вас нанял? — ужасно захотел вдруг в Спасов Степан Трофимович.

Через четверть часа уже усаживались в крытую бричку, он очень оживлённый и совершенно довольный; она с своим мешком и с благодарною улыбкой подле него. Подсаживал Анисим.

— Доброго пути, сударь, — хлопотал он изо всех сил около брички; — вот уж как были вами обрадованы!

— Прощай, прощай, друг мой, прощай.

— Фёдора Матвеича, сударь, увидите…

— Да, мой друг, да… Фёдора Петровича… только прощай.

II

— Видите, друг мой, вы позволите мне называть себя вашим другом, n’est-ce pas?[272] — торопливо начал Степан Трофимович, только что тронулась бричка. — Видите, я… J’aime le peuple, c’est indispensable, mais il me semble que je ne l’avais jamais vu de près. Stasie… cela va sans dire qu’elle est aussi du peuple… mais le vrai peuple[273], то есть настоящий, который на большой дороге, мне кажется, ему только и дела, куда я собственно еду… Но, оставим обиды. Я немного как будто заговариваюсь, но это, кажется, от торопливости.

— Кажется, вы нездоровы-с, — зорко, но почтительно присматривалась к нему Софья Матвеевна.

— Нет, нет, сто́ит только закутаться, и вообще свежий какой-то ветер, даже уж очень свежий, но, мы забудем это. Я главное, не то бы хотел сказать. Chère et imcomparable amie[274], мне кажется, что я почти счастлив, и виною того — вы. Мне счастье невыгодно, потому что я немедленно лезу прощать всех врагов моих…

— Что́ ж, ведь это очень хорошо-с.

— Не всегда, chére innocente. L’Evangile… Voyez-vous, désormais nous le prêcherons ensemble[275], и я буду с охотой продавать ваши красивые книжки. Да, я чувствую, что это, пожалуй, идея, quelque chose de très nouveau dans ce genre[276]. Народ религиозен, c’est admis[277], но он ещё не знает Евангелия. Я ему изложу его… В изложении устном можно исправить ошибки этой замечательной книги, к которой я, разумеется, готов отнестись с чрезвычайным уважением. Я буду полезен и на большой дороге. Я всегда был полезен, я всегда говорил им это et à cette chère ingrate…[278] О, простим, простим, прежде всего простим всем и всегда… Будем надеяться, что и нам простят. Да, потому что все и каждый один пред другим виноваты. Все виноваты!..

— Вот это, кажется, вы очень хорошо изволили сказать-с.

— Да, да… Я чувствую, что я очень хорошо говорю. Я буду говорить им очень хорошо, но, но что же я хотел было главного сказать? Я всё сбиваюсь и не помню… Позволите ли вы мне не расставаться с вами? Я чувствую, что ваш взгляд и… я удивляюсь даже вашей манере: вы простодушны, вы говорите слово-ерс и опрокидываете чашку на блюдечко… с этим безобразным кусочком; но в вас есть нечто прелестное, и я вижу по вашим чёртам… О, не краснейте и не бойтесь меня как мужчину. Chére et imcomparable, pour moi une femme c’est tout[279]. Я не могу не жить подле женщины, но только подле… Я ужасно, ужасно сбился… Я никак не могу вспомнить, что я хотел сказать. О, блажен тот, кому Бог посылает всегда женщину и… и я думаю даже, что я в некотором восторге. И на большой дороге есть высшая мысль! вот — вот что́ я хотел сказать, про мысль, вот теперь и вспомнил, а то я всё не попадал. И зачем они повезли нас дальше? Там было тоже хорошо, а тут — cela devient trop froid. A propos, j’ai en tout quarante roubles et voilà cet argent[280], возьмите, возьмите, я не умею, я потеряю и у меня возьмут, и… Мне кажется, что мне хочется спать; у меня что-то в голове вертится. Так, вертится, вертится, вертится. О, как вы добры, чем это вы меня накрываете?