Теодор Рошак - Воспоминания Элизабет Франкенштейн

• Название: Воспоминания Элизабет Франкенштейн
• Автор: Теодор Рошак
• Жанр: Эротика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-30555-1

Впервые на русском — новый роман автора знаменитого конспирологического триллера «Киномания»!

Все знают историю о докторе Франкенштейне и его чудовище; за минувшие почти два столетия она успела обрасти бесчисленными новыми смыслами и толкованиями, продолжениями и экранизациями. Но Элизабет Франкенштейн получает слово впервые. История ее полна мистических ритуалов и сексуальных экспериментов, в ней сплелись древняя магия и нарождающаяся наука нового времени, и рассказана она голосом сильной женщины, столкнувшейся с обстоятельствами непреодолимой силы.

---

Не сравни его Виктор с пикой, мне бы в голову не пришло видеть в нем нечто столь грозное. Какое там, он у него вовсе не был похож на оружие. Совсем наоборот — я бы сказала, вид он имел беззащитный и трогательный. Уж не думал ли Виктор меня напугать? По правде говоря, я была благодарна Природе, что она не наградила меня чем-то столь нелепым и столь очевидно уязвимым.

— Мой солдат принял боевое положение, так я это называю, — продолжал Виктор, — Он готов к бою, — Потом лукаво спросил: — Понимаешь, что я имею в виду?

Я снова призналась, что не понимаю, и меня обдала горячая волна смущения от своего невежества. Но даже если бы знала, то попросила бы его объяснить, чтобы ощутить волнение, возникающее, когда слышишь запретные вещи. Я и стыдилась, и жаждала узнать, что, как я надеялась, он скажет. Страдала и наслаждалась одновременно. Инстинктивно я понимала, что затеяла игру у самой черты, отделяющей ребенка от взрослого.

— Давай, — дерзко предложил Виктор, — потрогай его, если хватит смелости! Смотри, как он рвется в бой! — Он говорил так, будто затеял очередную игру; но я знала, что это намного серьезней, чем любая игра. — Ну же! — снова скомандовал он и расплылся в широкой пренебрежительной улыбке. — Я не против; он тебя не укусит. Потрогай. Или боишься?

Это был вызов; я протянула руку и легко сомкнула пальцы вокруг его пениса. Твердая плоть внезапно дернулась; я непроизвольно отдернула руку, словно он и правда уколол меня. Виктор разразился смехом.

— Ага, видишь, он атакует тебя! — И, вскочив, с шутливо-грозным видом встал надо мной, смеясь и покачивая торчащим пенисом из стороны в сторону, — Беги, девчонка! Беги! Он нападает!

Я перекатилась на бок, встала и помчалась по открытому лугу, изображая ужас, но голова у меня радостно кружилась. Волнение мое росло тем сильней, чем ближе раздавался топот Виктора, который, неистово хохоча, догонял меня. Наконец он схватил меня, повалил на траву и уселся верхом, уткнувшись торчащим пенисом мне в живот. «Все, сдавайся!» — воскликнул он, словно предъявляя ультиматум, быстро скользнул ладонью по моему телу, остановился между ног и грубо потер меня. Я завизжала, сопротивляясь, и что есть силы принялась сталкивать его с себя, но безуспешно. Он не убрал руку, а даже проник глубже между мягкими складками моего тела. Меня вдруг охватила необъяснимая паника. Что-то изменилось в поведении Виктора, и я была совсем не уверена, что ему можно доверять.

— Я тебе не разрешала! — закричала я, в злом удивлении глядя на него.

Но он невозмутимо продолжал, пока я не испугалась, что он собирается силой войти в меня.

— Неужели! — ответил он, неверно истолковав мое отчаяние. — Не притворяйся. Тебе ведь нравится.

— Нет! Прекрати!

Только когда из моих глаз хлынули гневные слезы, он убрал руку. Он наконец позволил мне сесть и сказал чуть ли не с обидой:

— Неужели тебе и правда было так неприятно?

— Ты был тороплив и груб. Сделал мне больно, — Я отодвинулась от него подальше, готовая убежать.

— Я думал, тебе нравится, как мне, — недоуменно пожал он плечами, — Думал, девочкам хочется, чтобы мальчишки приставали к ним; любят, когда они слегка грубы, чтобы защищать свою невинность.

— Откуда ты это взял?

— Ты не первая, с кем я имел дело, — хвастливо ответил он.

— Ну и с кем еще? Скажи! Никого у тебя не было. Ты врешь.

— Правда! Я был с Соланж и делал с ней, что хотел.

Соланж была пышной, тупой девицей на год старше Виктора. Дочь Анны Греты, горничной леди Каролины, она помогала Селесте на кухне.

— Соланж! Да она тупая, как бревно! — воскликнула я ревниво, вызвав у него самодовольную ухмылку, — Я не верю. И как ты умудрился остаться с ней наедине?

— У нее дома, когда ее матери не было.

— И хорошо тебе было с ней?

Он опять пожал плечами, будто не придал этому значения.

— Мне было просто любопытно. Я изучал ее, как мог бы изучать книгу.

— Тогда ты мало чему научился, если так ведешь себя — как бандит.

— Соланж не сопротивлялась.

— Потому что она ваша служанка, Виктор! Неужели не понимаешь? Если бы эта глупая корова могла свободно высказать, что она думает, она сказала бы тебе другое. Но кому какое дело до ее протеста, кто хотя бы поверит ей? Ты ее господин и можешь делать с ней, что хочешь. Но мне ты не господин.

На его лице наконец появилось выражение неподдельного раскаяния.

— Я не хотел сделать тебе ничего плохого, Элизабет. Просто забылся. Такое случается, когда человек возбужден.

— Насколько могу видеть, теперь ты не возбужден. А потому ты снова мой друг и брат.

Будучи рассерженной, я сказала это мимоходом, не думая уязвить его. Но мое замечание вызвало в нем неожиданное замешательство. Он мгновенно прикрылся руками, словно его больше смутило то, что я вижу его пенис поникшим, а не торчащим. «Как легко смутить мужчину, сбить с него спесь, — подумала я. — Этот солдат, готовый к бою, уже и разоружен».

— Но я все равно твоя сестра, — продолжала я, — даже когда ты возбужден. А не книга, способная удовлетворить твое любопытство.

— И тебе никогда не захочется, чтобы я повторил попытку?

Я колебалась, не зная, что ответить.

— Я этого не говорила. Но то, что ты делаешь без позволения, никогда мне не понравится.

Немного погодя, когда мы возвращались домой и нас уже было видно из шато, Виктор остановил меня.

— Не говори никому! — Он умоляюще стиснул мне руку — Если проболтаешься, нас накажут.

И пока я не дала обещание, он не отпускал меня.

* * *

Ничто так не свидетельствует о пробуждении в девочке женщины, как первые признаки тщеславия. В этом отношении то, что произошло в тот день на лугу, произвело необычные перемены в моих привычках. Прежде я обращала внимание на свою внешность не более любой моей сверстницы. Но отныне лицо, которое я, пробуждаясь, видела в зеркале, стало тираном, постоянно требовавшим служения ему. Теперь мне было недостаточно мельком глянуть в зеркало, чтобы убедиться, правильно ли повязан бант, не посадила ли я на себя жирное пятно за столом. Теперь я внимательно рассматривала каждую черточку моего лица, словно сам этот процесс мог улучшить то, что я видела перед собой. А то, что я видела, очень не нравилось мне, ибо показывало, что я попалась в ловушку безотчетного соперничества со всем женским родом. Все в моем лице казалось мне далеким от совершенства, если не просто ужасным. Скулы, до последнего времени, к счастью, скрытые детской округлостью щек, стали слишком высокими и торчащими. Лоб, конечно же, слишком низким, больше чем на дюйм, — обстоятельство, которое я пыталась исправить, зачесывая волосы назад и стягивая так, что было больно. Это мало помогло, да к тому же становился виден шрам на виске. Почти разгладившийся, этот шрам можно было заметить, только внимательно приглядевшись, тем не менее мне казалось, что он недопустимо выделяется. Нельзя ли его замазать кремом или пудрой, спрашивала я себя? А брови, конечно, расположены слишком близко, почти срослись над переносицей. Это, однако, можно легко поправить, выщипывая лишние волоски. Глаза, хотя и красивого, по моему мнению, цвета, грозили стать чересчур большими, а ресницы были недостаточно длинными. Нос невыразительный, так, какой-то небольшой выступ, но хотя бы прямой. Что до губ, то они безнадежны — не бантиком и не пухлые, как мне хотелось бы. Разглядывая себя еще внимательней, я обнаруживала изъяны повсюду: на щеках, шее, лбу — тут прыщик, там веснушку, которые, казалось, становились все заметней каждый раз, как я гляделась в зеркало.

С другой стороны, мне нравилось, что подбородок выглядит волевым, а шея стройная. Но когда я делала шаг назад, чтобы видеть больше, то с трудом могла смотреть на себя. Ибо зеркало являло мне прямую, тонкую фигуру, с плоской, как у мальчишки, грудью. Даже когда я набирала в грудь воздуху и выпячивала ее до предела, округлости обозначались лишь слабым намеком. А ниже — никакой талии, бедра узкие, а то, что между ними, — по-детски голо и скромно. Как далеко еще до настоящих женских форм!

Но что было для меня мерилом женской привлекательности, с кем я столь придирчиво сравнивала себя? С Соланж, которую Виктор сделал своей игрушкой? Я мысленно представила ее и искренне возблагодарила небо за то, что вряд ли когда-нибудь буду выглядеть как она. Такие неряшливые толстые девицы, да еще ведущие себя развязно, вызывали откровенное презрение у мужчин. Нет, истинным образцом, который стоял у меня перед глазами, была Франсина, первая, на кого Виктор посмотрел с вожделением, и я это заметила. Она стала для меня идеалом женщины, критерием, с которым, я это знала, мне никогда не сравниться. Но я также знала, что она ничего не делает, чтобы выглядеть красивой, во всем полагаясь на Природу. Даже с волосами, стянутыми на затылке в тугой узел, и без единого следа косметики она источала красоту. А ее тело, которое я видела обнаженным, было для меня идеалом женственности, хотя, опять же, я не надеялась когда-нибудь достичь подобного совершенства.