Андре Олдмен - Древо миров

• Название: Древо миров
• Автор: Андре Олдмен
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-7906-0043-3

«Сагу о Конане» продолжает роман «Древо Миров», где читатель вместе с героями окунется в мир головокружительных приключений, где клинки и отважные сердца противостоят черному колдовству.

---

Впрочем, прежде чем его допустили до настоящего оружия, Конн немало часов провел в этом зале, бывших покоях Хагена, где повелитель Аквилонии устроил свою оружейную. Отец, облаченный в броню, восседал на стуле, а юный наследник наскакивал на него с деревянным копьем и мечом в руках, нанося удары, долженствующие научить его выбирать наиболее уязвимые места в доспехах противника. Иногда Конан отмахивался от мальчика железной перчаткой, словно от докучливого комара, и тогда принц катился по полу, весьма больно при этом ударяясь лбом и коленками.

И сейчас все здесь оставалось почти как при старом короле. Старый Эвкад каждый день вытирал пыль с полки огромного камина и с круглого стола, на котором спокойно мог бы гарцевать вооруженный всадник, с резных шкафов с крепкими дверцами, сметал веником сор с лежавшего на полу туранского ковра песочного цвета и, конечно, чистил оружие, во множестве висевшее по стенам.

Когда-то от одного вида этой огромной коллекции у юного Конна кружилась голова и начинали чесаться руки. Смертоносная сталь клинков притягивала, словно пристальный взгляд удава. Каких только мечей не висело в простенках между высокими стрельчатыми окнами! Короткие гиперборейские, с обоюдоострыми языкообразными лезвиями, темные, как небо этой колдовской северной страны, холодной и неприветливой; более длинные немедийские, грубоватые, с простыми крестовинами и круглыми головками рукоятей — прямые и бесхитростные, как жители Немедии; тяжелые аквилонские клинки с изысканными рукоятями, украшенными инкрустацией из золота, серебра, меди и латуни; суживающиеся к острию кончары с длинными ручками; гибкие зингарские клинки с эфесами, похожими на металлическое кружево, — они сверкали в лучах солнца драгоценными камнями и позолоченными гардами… Блеском и дорогой отделкой соперничали с ними кривые туранские сабли и ятаганы, похожие, благодаря изысканной гравировке, более на украшения, нежели на орудия смерти…

Всю левую стену занимали кинжалы. Их клинки имели по большей части ромбическое сечение, но попадались также плоские и широкие. Иные длиной не уступали коротким мечам: аквилонские дуссаки имели однолезвийные прямые клинки в полтора локтя и годились для ближнего боя. Узкие, как иглы, кинжалы разнообразных форм именовались «Милость Митры», ибо, одолев противника, истинный рыцарь, приставив лезвие к горлу поверженного, обязан был вопросить, желает ли тот сдаться. Ежели побежденный признавал себя таковым и мог пообещать достойный выкуп, ему даровалась жизнь. Иные же знатоки дел оружейных утверждали, что милость Митры заключается как раз в том, чтобы добить противника, избавив последнего от мук физических, вызванных ранами тела, и мук душевных, порожденных бесчестием проигравшего схватку.

Стены по обе стороны от входной двери занимало метательное оружие. Здесь было большое собрание луков: легкие туранские, тяжелые боссонские, луки с костяными и металлическими вставками; заплечные и те, что приторачиваются к седлу. Рядом висели колчаны — деревянные, сафьяновые, медные, украшенные драгоценными каменьями, и простые кожаные. Имелось и множество самострелов: от простых, представлявших грубое деревянное ложе с деревянной же дугой и тетивой из пеньки, до хитроумнейших арбалетов с целой системой коловоротов, способных выпускать сразу по несколько стрел. В углах залы стояли четыре метательные машины: аркбаллиста, катапульта, единорог и туранский лукрим.

Справа от камина в специальных подставках вздымались копья, алебарды, бердыши и секиры. Все они отличались крайним хитроумием наконечников, снабженных крюками и захватами, а также металлическими перьями наподобие рыбьих костей, призванных удерживать смертоносную сталь в человеческом теле и наносить ему наибольший ущерб. Напротив висели палицы, шестоперы, цепы, дубины, кистени, боевые молоты и прочее оружие, призванное дробить, разбивать, раскалывать и плющить в лепешку.

Конн прекрасно разбирался в оружии. Он с одинаковым искусством владел тяжелым двуручным мечом и легкой зингарской шпагой, аргосской датой для левой руки и рыцарским копьем для конного боя, умел крутить палицу так, что она превращалась в воронку смерча, умел метать хассак и всаживать арбалетный болт за полсотни шагов в яблоко на голове слуги. Он владел не только приемами поединка, но и стратегией и тактикой битвы, ибо был королем и полководцем, коему положено ведать искусство воинского построения, атаки и отступления, разведки боем и неожиданного маневра. Ответственность за исход сражений тяжким грузом лежала на его плечах, и залогом побед служила не только храбрость на бранном поле, но и знание всех мелочей, которыё, подобно мозаике, складывают события в пользу достойнейшего. И Конн умел в нужное время выстроить «знамена» своих вассалов, объединявшие несколько десятков рыцарских «копий», в свою очередь состоявших из именитых всадников и их свиты, — «клином», «скорпионом» либо «вепрем», смотря по обстоятельствам; либо пустить вперед «однощитных рыцарей», не имевших ни слуг, ни оруженосцев, либо отдать преимущество гандерландской тяжелой пехоте под прикрытием боссонских лучников.

Он был сыном киммерийца, а в Киммерии уже на десятую весну мальчишка получал копье и коня и мог в одиночку одолеть волка. Конан, его отец, сократил этот срок для наследного принца — настоящее оружие он вручил сыну, когда ему было семь лет.

Конн хорошо помнил тот день, когда аквилонское войско нависло своей громадой над рубежами Офира. Отец, верхом на вороном жеребце, в броне и короне, сверкавшей ярким кольцом в его черных волосах, безмолвно возвышался лицом к войску, и печать тревоги не сходила с его сурового, покрытого многочисленными шрамами лица. Слева от него, на караковой лошади под алой попоной, сидела королева Зенобия, в бархатном платье, стянутом золотым поясом, с рубиновой заколкой на груди, а справа, в сопровождении наставника Эвкада, гарцевал, счастливый и возбужденный, он, юный принц Конн.

Эта картина отчетливо стояла сейчас у него перед глазами — не в глубинах зеркального щита, а в памяти, запечатлевшей навсегда его первое сражение. Он снова видел глубокие темные глаза матери, ее белые руки и плечи, казавшиеся творением искуснейшего скульптора, ее тонкие пальцы, сжимавшие поводья, стрелы черных ресниц и волну светлых волос, сбегавших на плечи из-под обруча короны. Лицо ее было спокойным, но Конну казалось, что в ее агатовых зрачках бьются затаенные ликующие искры, словно королева предвкушала некое торжество и радостно его ожидала.

Внизу, у подножия холма, за цепью Черных Драконов, замерли, словно статуи, закованные в железо воины Аквилонии. Полководец Просперо, нахлестывая коня, приближался к своему владыке. Синий его плащ летел по ветру, и так же, подобно разноцветным крыльям неведомых птиц, развевались плащи мчавшихся за ним предводителей отрядов — сотни, высших командиров, графов и баронов, сопровождаемых гонцами, трубачами и стражей. Пестрая кавалькада остановилась возле цепи гвардейцев, и дальше Просперо поехал один. Он был без шлема, он улыбался, склонив голову…

«Великий день, государь! Столь же великий, как тот, когда мы разгромили полчища Тараска!»

Низкий голос военачальника снова прозвучал в ушах Конна. Что же ответил отец? Кажется, он сказал, что великие дни еще впереди и наступят, когда падут стены Ианты и Хоршемиша, а флот Аргоса и Зингары выйдет в море под аквилонским флагом…

«Можно ли в том сомневаться, можно ли сомневаться в победе?» — спросил тогда Просперо. Сподвижник отца верил своему королю беспредельно. Ни на миг не усомнился он, что Сердце Аримана, талисман Аквилонии, по-прежнему находится в сильных руках монарха и, явленный войску, воодушевит его на победу. И только Конан знал, что рубиновый камень исчез, а Зенобия, его преданная супруга, ведала, где он спрятан. Ибо исчезновение багрового камня и его чудесное обретение было задумано и осуществлено ею во имя спасения от тех, кто покушался на божественное Сердце!

И когда Просперо, приподнявшись на стременах, вопросил, в чьих руках сверкнет пламень, сулящий победу Аквилонии и поражение врагу, Зенобия медленно и торжественно повернулась к принцу и спокойно произнесла: «Отдай свой щит королю, Конн. Он слишком тяжел для тебя и слишком дорог, чтобы его изрубили офирские клинки. Наступит время, ты обретешь силу мужа, тогда этот щит будет твоим. И то, что в нем скрыто — тоже».

Принц отцепил от седла тяжелый сверкающий диск с большим рогом в центре и подал отцу. Он был удивлен и раздосадован: первый его боевой щит, и вправду слишком тяжелый для детской руки, оказался тайным хранилищем рубинового камня, спрятанного в углублении под рогом.

Держа щит перед собой как большое блюдо, на котором между двух аквилонских львов огромной багряной каплей сверкало Сердце Аримана, Конан поднял взгляд на свою королеву, и в его синих глазах мелькнуло удивление, смешанное с восхищением и любовью. Король коснулся талисмана, и в глубине его вспыхнул холодный огонь. Кровавый луч потянулся к югу и пал на офирский рубеж, суля разор и поругание врагам аквилонцев. Войско взревело тысячами луженых глоток, ударили мечи по щитам, взвились боевые стяги, и армия Конана Великого двинулась на Ианту.