Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

• Название: И стали они жить-поживать
• Автор: Светлана Багдерина
• Жанр: Фэнтези

Пошла как-то раз красна девица Серафима-царевна погулять по дворцовому саду с себе подобными. Налетело откуда ни возьмись редкое вымирающее животное Горыныч-Змей, подхватило сердешную и унесло, не оставив обратного адреса. Вскочил тут супруг ее безутешный Иван-царевич на говорящий ковер-самолет с не менее говорящим именем Масдай, и кинулся в погоню, поклявшись и пальцем не шевельнуть в защиту, если супруга его юная успеет наложить на злосчастную рептилию руки раньше, чем он… Но, увы, не все бывает так просто, как описывают старые истории, и банальное дело о киднеппинге с применением подручных зоологических средств — следите за руками! — превращается… превращается… превращается…

---

— Так это мы сквозь стену так прошли?!.. — изумленно воскликнула Елена, только теперь до конца сообразившая, что этот глоток природы должен означать.

— А-а… Это… Да. Видишь ли, я к этому привык. Когда следуешь Путем Книги, препятствий не замечаешь. Так, например, сейчас мы идем на высоте десяти метров от земли… Ой!!!.. Не надо, наверное, было тебе этого говорить… — пришел к чуть запоздалому выводу Дионисий, невольно сморщившись от боли в нервно стиснутой царицей руке.

Но все его муки могли показаться стороннему наблюдателю лишь легким дискомфортом по сравнению с реакцией бедного Граненыча, когда на его глазах из голой стены появился вдруг маленький франтоватый человечек, за ним — царица Елена, и оба, скроив ужасные мины, набросились на него, вырвали из рук стакан с самогоном и бутылку, выбросили их в форточку, и наперебой стали засовывать ему в рот мяту, сушеную малину, яблоки, цукаты, корицу, укроп, лаванду, розовые лепестки, лук, чеснок и вяленую воблу.

***

На то, чтобы проломить старую кирпичную кладку, столь неосмотрительно и самонадеянно преградившую им дорогу, понадобилось десять минут.

Под презрительные выкрики в адрес хлипкого препятствия несколько бояр во главе с графом Рассобачинским навалились могутными плечами на расшатавшиеся кирпичи и поднапряглись. Стена натужно затрещала, закряхтела, и пала под молодецким натиском высокородных и не очень бояр, начинавших смутно, спинным мозгом сознавать, что в каждом боярине спрятался и ждет своего часа освобождения мужик.

Женская половина их отряда разразилась аплодисментами.

— Вот ужо ты, батюшка Артамон, ждоров, как бык, — восхищенно качала головой боярыня Серапея, разглядывая недоверчиво оказавшегося ближе к ней боярина Амбросия.

— Как навалился, как навалился, боярин Артамон Савельевич — поди, один стенку-то своротил, остальные ровно просто так рядом стояли! — кокетливо поправляя венец, похожий после стольких приключений, скорее, на старый цветочный горшок, вывернутый наизнанку, поддержала ее Арина Конева-Тыгыдычная.

— Есть еще стрелы в колчане, — горделиво усмехнулся тот, демонстративным широким жестом утирая трудовой пот со лба, как это делали сотни его предков до той поры, пока один из них не решил, что честный труд — не его призвание, просто на большую дорогу идти — боязно, и записался в благородные.

— А вот боярин Никодим в шторонке проштоял, ровно хворый, — осуждающе прищурившись, повернулась она к тому.

— Да нам, Труворовичам, не пристало… — без особого убеждения начал было он, но завял на половине фразы под бескомпромиссным взглядом дам.

Рафинированные изнеженные члены высшего общества на глазах выходили из придворной (или подземной?) моды.

Галантно посодействовав боярыням и боярышням в переходе на ту сторону, мужчины окружили их, чтобы во тьме подземной на них невзначай не напало какое-нибудь мрачное невыспавшееся чудовище, доблестно выпятили и без того не впалые груди и, сжимая лопаты и ломы как фамильное боевое оружие, двинулись вперед боевым построением "свинья" с графом Рассобачинским в качестве пятачка.

Пройдя метров с двадцать, они оказались перед закрытой дверью.

К разочарованию разошедшихся бояр, она оказалась заперта изнутри на хлипкую щеколду, и сдалась почти без боя, лишь слегка, для проформы, поскрипев ржавыми петлями, громко, но недолго жалуясь на жизнь.

Хмыкнув полупрезрительно-полуразочарованно по поводу такого малодушия, граф взял заступ наизготовку, как копье, и шагнул в открывшееся пространство.

Там было темно и сухо.

— Эх, разнеси тебя кобыла!.. — донеслось до общества из непроглядной тьмы. — Глаз выколи — ничегошеньки не видать!.. Ну вот хоть бы све…

Трах! Тарарах! Бах! Бам!

— …чечку малую, закрути тебя в дугу!.. Ой!..

Трах! Тарарах! Бах! Бам!

— Что там, граф, что случилось? — обеспокоенный отряд Рассобачинского ломанулся вслед за ним с оружием наперевес.

ТРАХ!!! ТАРАРАХ!!! БАХ!!! БАМ!!!

— ОЙ!!!..

— Что здесь?

— Думаешь, я знаю, боярин Амбросий? Ох-х-х… Кажется, мы только что на себя что-то уронили…

— Что это? — еще один голос донесся откуда-то от пола — видно, говорящий пытался нащупать, что-то, что минуту назад огрело его по спине.

— Похоже, полки какие-то… — донесся недоверчивый голос кого-то, кому это удалось раньше.

— Полки? — оживился еще один голос, ближе к двери. — Может, это склад? Продуктовый?

— Вам, Труворовичам, только бы пожрать, — брезгливо донеслось из группы женщин, столпившихся у входа.

— А ты, боярыня Настасья…

Но договорить Никодим не успел.

Из глубины комнаты раздался восторженный вопль Рассобачинского, звуки кресала и вспыхнул крошечный огонек, показавшийся ослепительным после нескольких часов в почти полной темноте.

— Свечи!!! Я нашел свечи!!! Целую коробку!!!

И тут же бояре, отталкивая друг друга, потянулись к его огоньку, как очень большие, толстые нелетающие мотыльки.

— Мне!..

— Дай мне одну свечку!..

— И мне одну!..

— И мне тоже!..

— Стойте! — строго вскинул ладонь граф, преграждая дорогу жаждущим освещения. — Свечей мало, и на всех все равно не хватит. Будем экономить — зажигать по одной, только чтобы освещать дорогу впереди идущим!

Поворчав и повздыхав, бояре с разумностью такого решения все же согласились, и стали ждать результатов обхода помещения человеком со свечой.

— Тут нигде ничего нет! — провозгласил, наконец, граф. — Пустые полки, шкафы и стеллажи! А на них одна пыль!.. Хотя, нет… Поглядите… Это книга! Единственная на весь этот мебельный склад!..

— Книга?

— Одна?

— И всё? — донеслись недоверчивые вопросы из женской группки, сгрудившейся у входа.

— Да!.. Кроме нее — только кресало и коробка свечей!..

— Што он говорит, Ларишка, ащь?..

— Говорит, что нашел комнату, а в ней много полок и всего одна книга!!!

— Так это, наверное, библиотека, — высказала предположение боярыня Серапея и оглядела всех, довольная своей проницательностью.

— Бабушка, да что ты говоришь-то, а?! Ты когда-нибудь в библиотеке-то была? Знаешь, что это такое? — стыдливо оглядываясь по сторонам — не слышал ли, часом, кто Серапеиной сентенции — прокричала как можно тише в ухо старухе Лариска.

Но надежда была напрасной.

Услышали ее все.

— А што вы на меня так шмотрите? — возмутилась старая боярыня. — Што шмотрите? Думаете, ешли темно, так я не вижу, как вы на меня шмотрите?

— Да ты что, бабушка, как это мы так на тебя смотрим?..

— Шами жнаете, как! А про библиотеку тшаря Епифана Швирепого никогда не шлыхали, што ли?

— Так ведь то — библиотека, боярыня Серапея! Самая богатая в мире, говорят! Даром ее, что ли, столько веков уже ищут! А то — пустая комната с одной книжкой! — разве что не покрутил боярин Никодим пальцем у виска, припоминая Синеусовичам в лице боярыни Настасьи, старухи Серапеи и молодой Лариски нанесенные ранее обиды[7].

— Ты думаешь, я ш ума шошла? — голос Серапеи мог смело посоперничать по теплоте с жидким азотом. — Я же говорю, што это не мы, Щинеушовичи, это ты ишторию не жнаешь! Ты думаешь, Швирепый тшарь вщегда так проживался? Нет, боярин Никодим. По молодошти его Епифаном Книгочеем жвали. Епифаном Добрым. И шобрал он полную огромную комнату вщяких книжек. И штал вщем давать читать. Да только нишего ему не вернули, кому он давал. Кто говорил, што не брал. Кто — што отдавал уже. Кто — што потерял. А кто и вовще жа гранитшу бежал, лишь бы книжку не вожвращать. Хорошая книжка тогда редкошть была, понимаешь… И ошталащь, говорят предания, у Епифана Доброго вщего одна книжка, шамая неинтерешная, которую никто тшитать не хотел. И пошмотрел он на нее, и жаплакал. И проплакал тшелый день и тшелую ночь. А потом жакрыл швою библиотеку на ключ, и ключ выброщил. А череж мещац стали его проживать Епифаном Швирепым. Те, кто жа гранитшу убежал.

— А кто не убежал, как его называли? — с замиранием сердца спросила самая младшая Конева-Тыгыдычная.

— А кто не убежал, Наташа, те никак не наживали. Тем уже вще равно было[8]…

Тем временем, разведгруппа под командованием Рассобачинского вернулась в ожидавшим вестей с переднего края женщинам и расстроено доложила:

— Обошли всю комнату…

— Нашли люк в потолке — не открывается.

— Простукивание показало — заложен слоем кирпича с городскую стену, наверное, не меньше[9].

— Даже если нагромоздить шкафы и встать на них, работать все одно несподручно будет. Поэтому придется возвращаться и ломать ту, вторую стену…

— А еще мы решили, что поскольку погони за нами, скорее всего, уж не будет, можно пока отдохнуть и поспать.

— Голодными?.. Холодными?.. — горестно задали пространству риторический вопрос женщины.