Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

• Название: И стали они жить-поживать
• Автор: Светлана Багдерина
• Жанр: Фэнтези

Пошла как-то раз красна девица Серафима-царевна погулять по дворцовому саду с себе подобными. Налетело откуда ни возьмись редкое вымирающее животное Горыныч-Змей, подхватило сердешную и унесло, не оставив обратного адреса. Вскочил тут супруг ее безутешный Иван-царевич на говорящий ковер-самолет с не менее говорящим именем Масдай, и кинулся в погоню, поклявшись и пальцем не шевельнуть в защиту, если супруга его юная успеет наложить на злосчастную рептилию руки раньше, чем он… Но, увы, не все бывает так просто, как описывают старые истории, и банальное дело о киднеппинге с применением подручных зоологических средств — следите за руками! — превращается… превращается… превращается…

---

— Блудни, блудни, земля горит, вас спалит, и я горю, вас спалю… Блудни, блудни, вода горит, вас спалит, и я горю, вас спалю…

— За ней, не спеша, — шепотом приказала царевна Сайку, но не успели они сделать и нескольких шагов по направлению к надежде, как навстречу им хлестко, наотмашь, дунул ледяной ветер, мгновенно загасил все пламя, как его и не было, и рыжеволосая девушка, тихо ахнув, остановилась.

По толпе блудней пронесся вздох, больше напоминающий насмешку, и кольцо призраков вновь стало сжиматься, но на этот раз быстрее и агрессивнее.

Люди снова отступили.

— А вот это — конец, — криво усмехнулась Серафима, ощутив спиной знакомую березу. — Простите меня, ребята, что я вас сюда затащила…

— Простите меня, что не смогла вывести… — крепко взяла за руки друзей Находка.

— Простите, что не защитил… — сжал в ответ руки ее и царевны Саёк.

Ледяная стена, кишащая неясными отвратительными очертаниями, сжалась до предела, липкие щупальца тумана нежно коснулись их лиц, обняли за плечи, запутались в волосах…

Из толпы кинувшихся в разные стороны при ее приближении блудней выступила высокая худая фигура в белом клубящемся туманом плаще и откинула капюшон, открывая узкое безносое и безгубое лицо с провалившимися щеками. Белые неподвижные глаза в костяных глазницах пригвоздили их к месту, лишая жертв своим завораживающим немигающим взглядом воли, желания жить и надежды.

Призрачные лица с разверзнутыми дырами нетерпеливых ртов приблизились к их телам…

И тут налетел новый порыв ветра — но уже другого, сухого и горячего, как песчаный самум Перечной пустыни.

Он стальным тараном ударил в сжимающуюся стену блудней, и та, вспыхнув черным светом, испарилась прямо на глазах путников, как по волшебству унося с собой туман и сырость и обнажая вздрогнувший от внезапного смущения блудный лес.

А сверху, едва не задев их по затылкам, в крутом вираже на выгоревшие проплешины свалилась ступа убыр.

Невнятное бормотание, сопровождаемое взмахами метлы, то и дело заглушались новыми порывами обжигающего солнечного ветра, сметающего замешкавшихся призраков — уже не столько зловещих, сколько растерянных и напуганных — со своего пути.

— Кыш, кыш, проклятые! Гниль — к гнили, кость — к кости, мертвец — к мертвецу! — резким, скрипучим голосом выкрикивала при каждом взмахе помела Макмыр, но не верящим еще до конца в свое спасение друзьям сейчас этот визг был милее любого сладкоголосого пения в мире.

— Покойник — в саван, саван в домовину, домовина — в костер! Пламя-огонь, мертвечину ешь, живых не тронь!.. — приговаривала убыр, свирепо размахивая метлой во все стороны, как будто сражалась не с бестелесным туманом-призраком, а с живым, смертельно опасным чудовищем.

Вокруг них свирепствовал и выл огненный смерч.

Через несколько минут все было кончено.

Ветер стих так же внезапно, как и начался, и над выжженной землей висел почти непроницаемый вонючий дым, но как бы неприятен он ни был, это был не промозглый туман блудней, и, кашляя, задыхаясь и прикрывая носы рукавами, друзья радовались ему, как прохладному бризу в летнюю ночь.

— Убыр-матушка, спасибо тебе, — упала в ноги (или, скорее, в ступу) старухе Находка. — И простите нас, окаянных… Нечаянно все вышло…

— Спасибо, убыр Макмыр, — склонилась в поклоне до земли Серафима. — А за погром у вас дома вы уж простите нас, пожалуйста. Мы вернемся и исправим, что еще можно. Мы ведь не со зла. Так получилось…

— Спасибо, бабушка, — усиленно делая вид, что слезы на щеках — от дыма, присоединился к ним Саёк. — Извините меня за ваших мышей кровопийских… И пеньки маленькие… Но они первые начали.

— Бабушка… — свирепо хмыкнула старуха, но удовольствие не скроешь. — Вставайте уж, ли чё ли… Внучки… Вот уж, не думала — не гадала, семьей перед смертью обзавелась. Мал, мала, меньше, семеро по лавкам, соска выпала…

— Да вы что, какая там смерть, вам еще сто лет жить да жить, — замахала на нее руками октябришна.

— Нет, девка. Я до следующей осени вряд ли доживу. Уж я-то знаю, — уверенно и спокойно покачала головой убыр, как будто говорила об обыденном и общеизвестном факте.

— А может…

— Помолчи, девка. Не части. Дай сказать, — Макмыр строго глянула на Находку, и та осеклась на полуслове. — Во-первых, хоть и нагадючили вы мне в избе и на дворе, и по-хорошему я вас съесть должна или деревяшечкам моим отдать, но за улей к месту — спасибо. Никто не может сказать, что убыр Макмыр — коряга неблагодарная.

"Потому что боится?" — про себя спросила Серафима, но вслух почему-то промолчала.

— Да чего уж там, — вместо этого скромно пожала плечами она. — Вот ей, Находке нашей, спасибо говорите. Она вас пожалела. Если бы не она… Шибко мы осерчали на вас тогда.

— Я знаю, кому спасибо говорить, — усмехнулась старуха. — Я ить все слышала. Ай и тебя за руки никто не тянул, девка. Коли б не захотела — не пошла бы колоду тягать. Пропадай, старая лоханка. И ты, малой, не кривись. За подмогу и тебе спасибо причитается. Мужик у вас, девки, растет. Защитник.

— Молодец на холодец, — не удержался Саёк.

— Не боися. Тогда не съела — сейчас подавно не съем, — успокоила его убыр.

— А я и не боюсь, — гордо повел плечом оруженосец.

— А напрасно. Картошку у меня всю кто над всем лесом раскидал? А сколько у меня после тебя синяков будет — знаешь? И когда они теперь сойдут? Мне ведь, чай, уже не двести лет! Стрелок выискался!..

— И-извините… — покраснел и стушевался тот. — Это я не по своей вине… Это я от нервов… Детство тяжелое, игрушки деревянные, пряники черствые…

— Убыр Макмыр, — прервала выяснение отношений царевна. — А вы, собственно, зачем нас догоняли, разрешите поинтересоваться?

Старуха задумалась.

— Поперву, я вас догоняла сгоряча — ваше счастье, что не поймала сразу. Потом охолонула маленько. А потом, когда увидела, как Находка ваша заговор против змей супротив блудней повернула, да как он у нее еще и подействовал непонятно как, так я поняла, зачем я, дура старая, вас догоняла.

Октябришна вздрогнула и побледнела, как будто снова главного блудня увидела.

— А вы видели, как я… Как у меня… И огонь…

— Видела, мила дочь. Все видела. Против блудней у октябричей нет заговора. А этот и подавно применить никто бы не догадался, хоть ложись да помирай. А ты придумала. И скажу теперь тебе, мила дочь, что гондыр, лесная кость, обшибался. Будет после моей смерти в этом лесу новая убыр, которая из его шкуры драной чучело сделает, а из печенки — гуляш, — и взгляд Макмыр пронзил, пробуравил душу рыжеволосой девушки насквозь, заглянул в самые пыльные уголки ее души, в самое сердце — и ничто под ним не спряталось, не утаилось, не потерялось. — Ты будешь новой убыр в этом лесу, Находка.

— Но я не хочу никого есть!..

— Это дело вкуса, конечно. Но когда к тебе такие вот оболтусы вроде вас на огонек заглянут… Короче, я бы на твоем месте не зарекалась.

— И мне надо спешить!..

— Откуда сама будешь?

— Из Октябрьского…

— Ха, — самодовольно растянула запавшие губы в беззубой улыбке Макмыр. — Не спеши, забудь про него, мила дочь. До своего Октябрьского ты теперь не скоро доберешься. Тамошняя убыр со мной до самой смерти здороваться не будет, что я у нее такую девку перехватила. Да так ей, бестолковой, и надо. Куда она раньше смотрела?

— Да я в городе с пятнадцати лет жила… — нехотя проговорила Находка, морщась, как от боли при одном воспоминании о своей городской жизни.

— Ишь, городская фифа… — неодобрительно покачала головой убыр. — Знаю я ваше городское житье… Балы, золоченые телеги… с навесами… чуни хрустальные и… и…

Она поскребла по сусекам своей памяти на предмет еще каких-нибудь ассоциаций к манящему и искушающему понятию "город" и выговорила со смаком кучерявое слово:

— …перманент.

— Да что вы, убыр Макмыр, я там работала…

— Работала она… В городе-то. Полы, поди, мыла, да пыль вытирала, — произнесла Макмыр таким тоном, как будто в ее понятии мытье полов, вытирание пыли и посещение балов на золоченых телегах и в хрустальных чунях с перманентом стояли на одной доске.

— Да… — отчего-то смутилась октябришна, как будто старуха была права.

— Ну, ничего, мила дочь, — успокаивающе похлопала ее по плечу старуха. — У нас к лесному житью быстро взад привыкнешь. А сейчас ко мне полетели. Там и поговорим.

Она кивнула на корыто.

— Я не умею, — затрясла головой октябришна. — Это ее… Сер… рафима… управляла.

— Ты? — удивленно вытаращила на царевну серые очи из-под нависших бровей старуха. — А ты-то откуда умеешь? Тебе до убыр как пешком до какой-нибудь Нени Чупецкой. Или Лукоморья. Это я не приглядываясь вижу, девка!

— Вот, кстати, о Лукоморье. Вообще-то, затем мы к вам и шли, — вставил, наконец, важно и свое веское слово Саёк, уберегая ее величество от ненужных объяснений, — чтобы дорогу спросить туда. Нам очень срочно надо. У нас дела там важные. Срочные.