Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

• Название: И стали они жить-поживать
• Автор: Светлана Багдерина
• Жанр: Фэнтези

Пошла как-то раз красна девица Серафима-царевна погулять по дворцовому саду с себе подобными. Налетело откуда ни возьмись редкое вымирающее животное Горыныч-Змей, подхватило сердешную и унесло, не оставив обратного адреса. Вскочил тут супруг ее безутешный Иван-царевич на говорящий ковер-самолет с не менее говорящим именем Масдай, и кинулся в погоню, поклявшись и пальцем не шевельнуть в защиту, если супруга его юная успеет наложить на злосчастную рептилию руки раньше, чем он… Но, увы, не все бывает так просто, как описывают старые истории, и банальное дело о киднеппинге с применением подручных зоологических средств — следите за руками! — превращается… превращается… превращается…

---

Ало вспыхнул Камень на его груди, ослепляя застигнутого врасплох Букаху, и царь осторожно отвел руку чуть в сторону.

Из кулака его высунул ушастую голову и сверкнул блестящими багровыми глазками-точками крошечный зверек.

— Ага, вот ты какая, — оценивающе осмотрел его Костей и остался доволен.

Он нащупал что-то на спине у зверька и раскрыл его как черный кожистый веер.

Это была летучая мышь.

— Иди сюда, — поманил он кивком Букаху, и тот послушно подплыл к нему вплотную[128], не смея дышать.

Костей развел крылья злобно скалящей мелкие черные зубки мыши в стороны, завел их когтистые кончики за спину застывшему от ужаса пленнику и соединил с резким щелчком.

Казавшаяся еще секунду назад живой и опасной зверюшка замерла.

Колдун убрал руки, и шею бывшего воеводы неожиданно оттянул холодный металлический вес: летучая мышь превратилась в причудливое подобие шейной гривны или колье[129].

— Днем ты будешь высматривать и вынюхивать то, что я тебе приказал, а с наступлением темноты найдешь укромное место, запишешь, что узнал, снимешь ее с шеи и привяжешь письмо к задней лапке. Этот вестник найдет меня, где бы я ни был, а следующим вечером — если я буду далеко, или утром, до рассвета — если близко, вернется к тебе с моими дальнейшими инструкциями. Тебя она тоже найдет, куда бы ты ни пошел. Служи мне не на совесть, а на страх, и когда я стану царем Лукоморья, я не забуду тебя, мой верный предатель. Подведи меня — и я не забуду тебя тем более, Акинфей Букаха, опальный воевода обреченного государства. Ты меня… понял?

Ухмылка Костея, похожая, скорее, на оскал мертвой головы, не способствовала разговорчивости, и предатель-рецидивист лишь затряс головой, словно в припадке.

Колдун понял, что это был кивок согласия, и скользнул рукой по одежде пленника. И прямо на его изумленных глазах все следы путешествия по лесу на животе исчезли, будто их и не было, и о том, что выбрал он в недобрый час не ту дорогу, напоминали только телесные повреждения средней тяжести.

Костей окинул плоды трудов своих недовольным взглядом, поджал, скривив, губы и провел растопыренной пятерней по голове и лицу своего суперагента.

Пропала клочковатая нечесаная борода, пропали синяки из-под обоих глаз и прочие следы горячего приема передовыми отрядами наступающей армии; исчезла спутанная, ощетинившаяся сухими листьями и сосновыми иголками шевелюра: резкий осенний ветер теперь холодил лысый и круглый как мяч череп.

— Ну, вот теперь другое дело, — удовлетворенно кивнул Костей и щелкнул пальцами.

Успевший было привыкнуть к радостному чувству полета Букаха кулем обрушился на покрытую гарью землю.

— Отряхнись, — брезгливо поморщился Костей, видя, как добрая половина его трудов пошла насмарку.

Потом он повернулся к Кирдыку и кинул ему несколько отрывистых слов. Тот отдал честь, развернул и пришпорил коня и поскакал вдоль вытянувшегося чуть не до бесконечности войска.

Через десять минут Букаха был погружен на военный ковер-самолет, и в сопровождении двух угрюмых громил в черном вылетел в месту высадки.

Проводив хищным взглядом быстро скрывшийся за верхушками ненавистных деревьев ковер, колдун нетерпеливо подал знак продолжать движение.

Заревели трубы, передавая эстафетой царский приказ, и огромное войско тронулось с места и покатилось вперед по лесной дороге подобно лавине[130], остановить которую была не в состоянии ни одна преграда.

Хотя, одна преграда, способная остановить костееву армию, все же нашлась.

И даже скорее, чем царь того ожидал.

Он сам проехал по ней, скользнув лишь мимолетным взглядом и погрузившись далее в свои неглубокие, но широкие мысли.

Пехота прошагала по ней, даже не заметив.

Телеги с продовольствием, палатками и прочим добром прогрохотали, почти не замедлив хода.

И только когда пришло время и очередь тяжелых возов с разобранными осадными машинами, маленькая, скромная речушка, покорно до сих пор протекавшая поперек лесной дороги, поднатужилась, поднапружилась, ровная доселе водная гладь вспучилась, словно спина всплывающего кита, с оглушительным треском своротила с опор крепкий еще, несмотря на прошедшую костееву орду, мост и залила берега.

В мгновение ока затопленным оказалось всё в радиусе двадцати метров от приказавшего долго и счастливо жить мостика, а сама дорога превратилась в непроходимую вязкую кашу из глины и ила.

Два огромных и тяжелых воза, имевших несчастье находиться на мосту во время природного бедствия, как легкие щепочки снесло по течению вместе с возницами и тяжеловозами метров на десять, надежно поставило поперек русла, заодно вывалив поклажу, и река, не находя больше привычного пути, стала искать альтернативный.

Каковым, после непродолжительного размышления, и была признана запруженная обозом и войсками дорога.

Погруженный в свои мысли Костей внезапно обнаружил, что он стал быстро погружаться еще и в холодную грязную жижу, еще несколько минут назад гордо именовавшуюся речной водой, проворно поджал ноги вместе со стременами, развернулся в седле и раздраженно рявкнул, обращаясь к мечущимся вдоль погрязшего войска советникам.

— Ну что там у вас еще случилось?!..

— Кажется, наводнение, ваше величество!..

— Говорят, смыло два воза!..

— Остальные застряли в грязи!..

— И кто должен их из грязи вытаскивать? — холодным, как надгробие, голосом поинтересовался царь, и слова доклада застыли в горлах офицеров и советников…

Как бы эффектно ни прозвучала эта фраза царя, каким бы сарказмом ни отдавала, какими бы последствиями ни грозила, а вытаскивать засевший по самые оси и глубже обоз, усмирять реку и высушивать дорогу все равно пришлось ему.

Злой, грязный и промокший до нитки (бессмертие, как это не было обидно, не предполагало непромокаемости), Костей провозился с ликвидацией последствий чрезвычайной ситуации до наступления ночи. Конечно, он располагал силой и умением десятка своих советников, но они, по причине избыточного рвения, совмещаемого с желанием показать себя в условиях, максимально приближенных к боевым, чаще умудрялись мешать, чем помогать.

Убедившись, что мост восстановлен, своенравная река вернулась в природой предназначенное ей русло, а виновных, как всегда, нет, он, мрачнее целого грозового фронта, отдал приказ разбивать лагерь.

Штабная палатка была раскинута прямо у реки — там, где он закончил борьбу со стихией. Выставив караулы из умрунов, генерал Кирдык по приказу царя привел под своды царского шатра одного из утопивших стратегический груз возчиков: побелевший почти до прозрачности Камень требовал свежей крови.

Как и сам царь.

Чтобы армия завтра с самого утра смогла без задержки выступить в поход, в завершение насыщенного грязной работой дня он решил починить и поврежденные возы при помощи Камня, но того, что произошло (а, вернее, не произошло), он не мог и предположить…

Костей угрюмо оглядел источник своей силы при свете тусклой и до отвращения не волшебной масляной лампы и покачал головой: за все пятьдесят лет его существования он ни разу так не истощался, даже когда перестраивался и переделывался замок старого царя в царстве Костей. А ведь тогда потрудиться пришлось немало — что ему, что Камню.

Но чтобы силы Камня не хватило на день…

"Откуда эта глупая мнительность? Наверняка, причина в том, что я не подпитывал его с тех самых пор, как мы пересекли границу. Да еще сегодня пришлось приложить столько усилий — сначала ошейник для Букахи, потом это треклятое наводнение… Как там говорится у них, в Лукоморье? Мудро вечера утренее? Вутро мечера ветренее? А. Утро вечера мудренее. Народная мудрость, кажется? Вот и проверим…"

***

Граненыч, проигнорировав подобострастно протянутые руки камердинера, повесил шубу на вешалку у порога, скользнул по аппетитно расположившемуся на изящном золоченом столике позднему ужину, имевшему все шансы стать ранним завтраком, равнодушным взглядом человека, слишком вымотанного даже для того, чтобы проголодаться, и тяжело присел на край кровати.

Отогнав раздраженно второго камердинера[131], он самостоятельно стянул с себя сапоги и изнеможенно откинулся на подушки, заложил руки за голову, и через секунду наверняка уснул бы, но из стены у книжной полки без стука появился Дионисий, и сон был тут же отложен на потом.

Митроха вопросительно уставился сухими, воспаленными от постоянной и вынужденной бессонницы глазами на хозяина библиотеки, и тот не заставил себя ждать:

— Извини, что вторгаюсь к тебе в столь неурочный час, прервав твой мирный сон…

— Валяй, раз пришел, — махнул рукой князь, приподнимаясь на локте.

— Но ты сам просил, если прибудет эстафета от Кракова, сообщать немедля.