Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

• Название: И стали они жить-поживать
• Автор: Светлана Багдерина
• Жанр: Фэнтези

Пошла как-то раз красна девица Серафима-царевна погулять по дворцовому саду с себе подобными. Налетело откуда ни возьмись редкое вымирающее животное Горыныч-Змей, подхватило сердешную и унесло, не оставив обратного адреса. Вскочил тут супруг ее безутешный Иван-царевич на говорящий ковер-самолет с не менее говорящим именем Масдай, и кинулся в погоню, поклявшись и пальцем не шевельнуть в защиту, если супруга его юная успеет наложить на злосчастную рептилию руки раньше, чем он… Но, увы, не все бывает так просто, как описывают старые истории, и банальное дело о киднеппинге с применением подручных зоологических средств — следите за руками! — превращается… превращается… превращается…

---

"Проклятье, проклятье, проклятье!!!.. Она может слышать мои мысли!!!.. Тихо. Мышка, добрая, славная мышенька… Если ты меня слышишь, не души меня больше, пожалуйста…"

Ничего.

"Я сейчас пойду, куплю на чем писать и чем писать, и все напишу твоему хозяину, великому и могучему царю Костею…"

Давление стало медленно ослабевать

"Ну, всё? Мы договорились? Всё в порядке… Я буду исполнять всё, что он прикажет… Я буду стараться… Видишь — я уже иду…"

Через два часа подавленный[137], униженный изменник протянул серебряной мыши свернутый в трубочку кусок бересты — единственный носитель информации, доступный в Лукоморске в девятом часу вечера — с изумительно неточными чертежами южной линии обороны города[138], на обустройство которой он потратил сегодня несколько наихудших часов из своей жизни.

Тварь превратилась в живую, предостерегающе оглядела окончательно запуганного человека злобными багровыми глазками, заглотила его сообщение и была такова.

Опустошенный Букаха остался стоять у приземистого сарая и глядеть в беззвездное ночное небо невидящими глазами.

Он погиб.

Конечно, она вряд ли вернется до утра, и можно попытаться купить коня и сбежать куда глаза глядят, в другой город, другую страну, на другой континент, но в глубине болезненно и тоскливо ворочающейся души он понимал, что единственный побег, который может удаться в его теперешнем положении — это на другой свет.

Выхода не было.

Он будет служить Костею.

Может, царь-колдун действительно не забудет его, когда возьмет город и будет устанавливать здесь свои прядки.

От должности командира царской гвардии он бы не отказался.

***

Граненыч развернул на стене следующую карту, и всё оборонное командование во главе с его величеством на пенсии Симеоном принялось сосредоточенно изучать представленный план укрепрайона, следуя глазами за указкой главкома.

Все, кроме клики боярина Никодима — они сидели на скамьях развалившись, вызывающе закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди и с таким выражением лиц, словно им прилюдно показывали что-то, оставленное невоздержанной кошкой в тапке хозяина.

Так же вызывающе игнорируя оппозицию, Митроха откашлялся в кулак, вытер нос рукавом нового, еще пахнущего текстильной лавкой кафтана и начал:

— Как вы знаете, ваше величество и почтенное боярство, наши попытки замедлить продвижение армии Костея увенчались успехом, и мы получили лишние четыре дня с того времени, как они перешли границу. Хотя, лишними они, конечно, не оказались. Итого, с того момента, как была принята моя диспозиция кампании и фортификации фортеции, в нашем распоряжении было пятнадцать дней. За это время мы успели углубить ров вдоль стены и заводнить его при посредстве рек Березовки и Конанки. Это — первая линия укреплений. Вторая линия, традиционно — вал, на который пошла земля изо рва. Землю утрамбовывать было некогда, поэтому вал получился сыпучий, что в перспективе ведения военных действий не позволит осаждающим захватить на нем плацдарм для перегруппировки и форсирования водной преграды с последующим штурмом…

— Ты по-лукоморски, по-лукоморски говори, Митрофан, — донесся сочащийся уважением, переходящим в благоговение[139], голос царя, и бояре согласно закивали.

Клика Никодима, не уловив направление генеральной линии правительства, не к месту заржала.

— По-лукоморски говоря, если они заберутся на этот вал, то съедут на… к… в… как говорится в народе, — рассекая воздух рукой после каждого одинокого предлога, послушно разъяснил Митроха.

— Как-как у вас… в народе… говорится? — источая презрение из каждой поры, уточнил Никодим. — Ты уж… князь… будь добр, из песни слов не выкидывай.

— На спинах к стене в воду, говорю, — невозмутимо пробасил Граненыч и продолжил, не глядя на прикусившего губу Труворовича:

— Далее у нас навалены завалы из деревьев стратегически не важных пород. К сожалению, нарубить достаточное количество леса повышенной сучковатости и непроходимости, чтобы организовать такую линию по всему периметру мы не успевали, поэтому завалы сделаны только там, где штурмоустойчивость стен вызывает сомнение, чтобы не сказать, опасение.

— Это почему еще? — вдруг побагровел и искренне возмутился Никодим.

— Потому что между камнями там не раствор, а песок один с галькой вперемешку. Я в одной книге читал, что у наших предков была традиция одного из строителей в стенах замуровывать. Чтоб повысить ее эксплуатационные характеристики, как говорят у нас в народе. Так вот этих, кто такое настроил, я бы всей артелью там заложил и не поморщился. Без задней мысли, просто так. Такие сомнительные участки, как вы видите из расположения завалов, находятся здесь, здесь, здесь и здесь… — указка ткнулась в места на карте, где были изображены не то снежинки, не то поля для игры в крестики-нолики.

— Погоди, боярин Митрофан… — привстал со своего места граф Рассобачинский, вытянул шею и прищурился, чтобы лучше разглядеть то, что уже углядел боярин Никодим. — Так это же там два года назад твои подрядчики, Труворович, из Караканского ханства со своими каменщиками кладку укрепляли! Года полтора возились ведь, не меньше!..

— Ты на что это намекаешь, граф Петр? — мясистое лицо Никодима налилось угрозой. — Он мне честное слово дал, что эта стена еще сто лет простоит!

— Вот на честном слове она и держится, — с наисерьезнейшей миной глубокомысленно заметил Граненыч. — Потому что больше ей, сердешной, держаться не на чем. И если Костей пронюхает…тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы…

— Ладно, дальше докладай, князь, — махнул рукой царь. — Не теряй время. А с Труворовичем мы потом про стену поговорим. После победы.

— Победителей не судят, — буркнул боярин и незаметно растворился среди соратников, что с его выдающейся во всех измерениях фигурой было победой само по себе.

— Четвертая линия обороны — ловушки… — снова вернулся к докладу Митрофан, но ненадолго.

— Капканы, что ли? — недоуменно поинтересовался кто-то из высокородных.

— Хорошо было бы, — со вздохом качнул головой докладчик. — И побольше… Но у нас это четыре линии ям с кольями, в шахматном порядке чередующиеся с вбитыми в землю бревнами, также из деревьев стратегически не важных пород. Вообще-то, генерал-адмирал Блицкригер настоятельно рекомендует делать отдельно полосу ловушек и полосу торчащих бревен, но у нас на полный объем времени не хватало, поэтому я решил подойти к проблеме неадекватно, что значит, с выдумкой. Короче, сегодня четвертая линия будет закончена, и останется только замаскировать сверху ловушки. И если всё будет сделано по уму, то враг узнает о них только после того, как провалится. Далее. В изначальном плане весь Лукоморский укрепрайон предполагалось окружить еще одним рвом и валом, но…

Речь главкома оборвалась на полуслове, потому что в окошко постучали.

Учитывая, что палата заседаний находилась на третьем этаже, яркость впечатления была прямо пропорциональна квадрату расстояния от земли.

— Что?!..

— Кто?!..

— Как?!..

— А если это?..

— Не может быть!..

— Он же еще в двух днях пути отсюда?!..

— Так он ведь тебе не абы кто…

— Ох…

И только Граненыч, бросив указку и вооружившись более привычным оружием — кочергой, подобранной у камина, прокрался вдоль стены к окну и прильнул к мутному разноцветному стеклу витража.

— Что там?..

— Кто там?..

— Видно?..

— А если и вправду?..

— Типун тебе на язык!..

— А кто тогда?..

Любопытство бояр росло с каждым мгновением, но желание подойти и лично получить ответы на свои вопросы, почему-то, соответственно уменьшалось.

— Ну, что там, князь? — нетерпеливо вытянул шею и приподнялся на троне Симеон, взволнованно сжимая подлокотники[140].

— Да не видно ни… чего, — раздраженно бросил Митроха и попытался протереть рукавом запотевшие разноцветные стеклышки.

При этом кусочки витража опасно затрещали и завибрировали: похоже, с той стороны в витраж уже не стучали, а тарабанили.

— Нут-ко, подвинься, князь, я тоже поглядеть хочу, — проворно, несмотря на свои сто пятьдесят килограмм плюс волчья шуба до пят, вынырнул из-за стола боярин Никодим, решившись еще на один подвиг, и с тяжелым дубовым посохом наперевес поспешил присоединиться к Митрохе у атакуемого окна.

Митроха поднял над головой кочергу, словно хотел огреть добровольного помощника, и ткнул в него пальцем.

Тот, в кои-то веки, истолковал жест соперника правильно и послушно скопировал позу главкома.

Пусть теперь незваный гость попробует сунуться.

— Эй, есть кто дома? — донесся с улицы нетерпеливый голос.

— Войдите, не заперто, — сладеньким голоском пропел Граненыч, снова занес одной рукой кочергу для удара, другой дернул длинные белые полосы[141], рванул ручку на себя, снаружи ему помогли, и многострадальные витражи, наконец-то, со звоном посыпались на пол…