Пабло Туссет - Лучшее, что может случиться с круассаном

• Название: Лучшее, что может случиться с круассаном
• Автор: Пабло Туссет
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-557-0

Эта загадочная история, приключившаяся с тридцатилетним лоботрясом, сыном богатых родителей, прожигающим жизнь в пьянстве и в то же время с увлечением занимающимся современной метафизикой, – первый роман молодого испанского писателя Пабло Туссета (р. 1965).

Фильмы Луиса Бунюэля и фантасмагоричные полотна Сальвадора Дали – вот какие ассоциации вызывают образы, возникающие на страницах романа, где Интернет прекрасно уживается со средневековыми английскими трактатами, а весьма откровенные описания сексуальных утех соседствуют с метафизическими философствованиями и картинами современной Барселоны.

---

Это было только начало. Когда мы дошли до огромной четырехугольной призмы, перекрывавшей весь внутренний периметр здания, над которой, наподобие балконов, уходили ввысь этаж за этажом, стали попадаться и более любопытные вещи. Первым делом захватывала сама конструкция, этот десятиэтажный провал, в самом низу которого виднелся бассейн, выложенный зеленоватой мозаикой, а верхнюю часть замыкала стеклянная кровля, уходившая в темноту ночного неба. Тогда мы начали наше странствие вокруг центрального проема, как бы прохаживаясь по автосалону, с той лишь разницей, что на этой уникальной ярмарке была выставлена толпа народу, предававшегося блуду самыми разнообразными способами. Первое, что я увидел на скамье слева от нас, была пара, без особого успеха пытавшаяся исполнить соитие ad mode ferarum.[37] Кажется, наше присутствие несколько взбодрило их, и сладострастные придыхания стали раздаваться громче, однако мне показалось, что скорее они старались привлечь наше внимание, чем стимулировать самих себя. Дальше двое типов, очень похожих друг на друга как в одежде, так и во внешности, неистово целовались, как совершающие инцест близнецы. На составленных в беспрерывный ряд диванах сваленные в кучу личности, словно превратившиеся в единое тело с самостоятельно движущимися членами, в полном упоении щупали и гладили друг друга. Остальные просто открыто демонстрировали свою наготу и свои сложные и зачастую жеманные ласки, которым предавались в одиночестве; некто, более заинтересованный страстью других, чем своей собственной, без особой охоты мастурбировал то здесь, то там, словно подвергая испытанию таланты прочих исполнителей. Встречались и просто, как мы, прогуливавшиеся, которые ненадолго задерживались перед каким-нибудь особо выдающимся экземпляром или присаживались покурить. Так мы шли, иногда вынужденные обходить какого-нибудь субъекта, который, оттопырив зад, старался засунуть в задний проход соковыжималку, или другого чудика в том же роде, пока не обошли первую сторону квадрата. Было очевидно, что моя проводница намерена обогнуть галерею по всему периметру, чтобы закончить там же, где мы начали, поэтому я безропотно последовал за нею. Пройдя еще немного, мы подошли к укромной нише, служившей продолжением первого угла, который мы огибали. Небольшая кучка людей, человек десять-пятнадцать, привлекла внимание Беатрис настолько, что она ненадолго свернула в сторону, чтобы приблизиться к ним. Правду сказать, подобное скопление пробудило и мое любопытство, так что я охотно последовал за ней. Сердце сборища, отчасти скрытое теми, кто наблюдал за происходящим стоя, составляло любопытное трио, образованное зрелой парой, показавшейся мне похожей на супружескую, – оба упитанные, одетые как господин нотариус с супругой, – и хрупкой девушкой с небесно-голубыми глазами, которой уж никак не могло быть больше восемнадцати. Эта троица, в противоположность всем, виденным ранее, казалась полностью сосредоточенной на своих манипуляцих, безразличная к ожиданиям, которые могла пробудить. Сеньора, усевшись на пол и прислонившись спиной к сиденью дивана, раздвинула, насколько ей позволяло ее сложение, ноги со вздутыми венами и с чмокающим звуком копошилась у себя между ног, вульва напоминала распустившийся цветок с мясистыми лепестками, из которого выдавался беловатый клитор, обезумевший от беспрестанных толчков безымянного пальца правой руки – инструмента, который она попеременно использовала для проникновения в вагину. У полностью одетого мужчины была расстегнута ширинка, из которой торчала головка члена, разбухшая и лиловая, как напившийся крови клещ, присосавшийся к пузу. Тут-то и наставал черед девочки, сидевшей на диване рядом с мужчиной: она осторожно брала венчик двумя пальцами и, следуя указаниям мужчины, которые тот отдавал со сдерживаемым пылом, бережными прикосновениями удерживала обладателя органа на грани семяизвержения. Женщина, соблюдая приличия, но в полной мере, не спеша наслаждалась собственными маневрами, при этом не сводя глаз с мужского члена; мужчина точно так же пристально смотрел ей между ног, а девочка делила внимание между своими пальчиками, выражением лиц достопочтенной четы и зрителями, в тишине, нарушаемой только указаниями мужчины – «быстрее», «стой», «так» – и негромкими стонами сеньоры; в целом это упражнение на точность напоминало партию в бильярд на троих. Когда мне поднадоело следить за главным действом, я стал наблюдать за наблюдателями, некоторые из которых расселись на свободные места, оставленные троицей на двух больших диванах, расположенных друг против друга.

Зрелищу была присуща подлинная живописность, как одной из работ эпохи Возрождения, где все словно застыли вокруг центра композиции. Самое большее – кто-нибудь осмеливался шевельнуть рукой, чтобы поднести сигарету ко рту или зыркнуть глазами в сторону одного из священнодействующих. Хуже всего было повисшее в воздухе невыносимое напряжение, как будто все только и ждали развязки, чтобы разразиться аплодисментами. От этого мне было особенно не по себе, и я решил утешиться своей «Гаваной», но звяканье льдинок на мгновение отвлекло девочку с голубыми глазами, и чуть было не произошла катастрофа, роковой сдвиг равновесия величественной постройки. На меня обратилось несколько укоризненных взглядов, я почувствовал себя нелепым – да, я, в своей вульгарной рубашке, со своей бестактностью неофита, – и в поисках участия посмотрел на Беатрис. К счастью, я его нашел: она обращала на меня так же мало внимания, как и на происходящее вокруг. Я напустил на себя понимающий вид, и мы пошли дальше по другой стороне квадрата.

– Слушай, от этого оранжевого цвета у меня разболелась голова.

– Мы уже уходим.

Кажется, мое беспокойство забавляло ее. Мы ускорили шаг, но она все же на мгновение задержалась перед тремя смежными крохотными комнатушками, разделенными стеклянными перегородками и почти полностью занятыми одной огромной кроватью. Две из них пустовали, но в третьей молодая пара, полностью обнаженная, – похоже, они были единственными полностью обнаженными, остальные всегда были полураздеты, – совокуплялась с гимнастической сноровкой, характерной для порнофильмов, под равномерно ухающую звукозапись.

– Вот что я называю Витриной, – сказала Беатрис, указывая на это подобие аквариума.

– Они похожи на профессионалов.

– Вполне возможно. Как-то я видела в одной из этих комнатушек Рокко Сифреди. Он приехал в Барселону на фестиваль эротического кино.

– Да уж. Слушай, и ты знаешь всю эту преисподнюю?

– Как сказать. Есть вещи, от которых даже меня воротит. Они ранят мои чувства. К примеру, я не выношу зловония, и мне не нравится вид крови. Хочешь, спустимся ниже? Следующий этаж еще куда ни шло.

– Я бы предпочел немного подышать свежим воздухом.

– Отлично. Тогда пошли наверх.

Мы уже далеко отошли от центральной галереи, возвращаясь в зону лифтов, но по пути еще раз задержались в одной из уборных, чтобы нюхнуть еще по «дорожке». Само собой, первая банкнота уже не годилась, и Беатрис попросила у меня новую.

– А что на верхних этажах?

– Рай.

– Да, но что там?

– Если ад – это земля, материя, плоть, то нетрудно догадаться, что рай – это воздух, мысль, дух. Внизу тебя ждут плотские утехи, вверху – душевный покой. До второго этажа еще существует физический контакт, но начиная с третьего никаких прикосновений, все в основном разговаривают.

– А на седьмом – групповая терапия и исповедальня?

– Ну, не совсем.

– И на какой же этаж мы идем?

– На верхний.

– Bay.

– Успокойся, противоположности соприкасаются. Самое возвышенное и самое низменное замыкаются на городе. Реальность – это одновременно и рай, и ад. Чистой воды аллегория, как видишь.

И правда, последний этаж занимало нечто вроде буфета, окруженного солярием, откуда снова стал виден город. Было еще темно, часов пять-шесть утра. Воздух показался мне прозрачным и чистым, я глубоко вдохнул его – Беатрис тоже, – и мы сели за столик на пустой террасе, ожидая, пока подойдет официант. Беатрис снова выбрала кампари, я же отважился на бутылку замороженной водки и попросил принести мне высокий стакан со льдом. Я залпом осушил полстакана, до ледышек, дрожь пробежала по всему моему телу, я продолжал пить мелкими глоточками. Беатрис тем временем ударилась в теорию. Босх. Гойя, Голем, Ги де Мопассан, ведьмы Барохи, Нищие, Песни Мальдорора… череда подтасованных ссылок, чей общий знаменатель она пыталась обосновать на зыбкой почве идей, неизбежно уводивших ее совсем в другой мир: Фауста, Фредди Крюгера, Дориана Грея и – все по новой.

– Скажи, ты шлюха? – спросил я, когда она начала слишком давить на меня своей культурностью.

– Извини?

– Ну, шлюха… проститутка…

– Почему ты об этом спрашиваешь?

Внезапно меня осенила бредовая мысль.