Наталья Егорова - Игрушка детского бога

• Название: Игрушка детского бога
• Автор: Наталья Егорова
• Жанр: Фэнтези

---

Фарел за нож схватился, сжал рукоять крепко. Так бы сам и побежал Ашу помогать.

Жалко его, Аша.

"Бились они много дней. Вода бурлила, на берег плескалась. Вырвал Хур Ашу глаз, покатился глаз на небо, засиял там ярче всех звезд, согрел землю. Выросла снова трава, и деревья поднялись.

Только людям не радостно. Ослабел Аш, стал Хур одолевать его. Вот уже и молнией его палит, и стужей морозит, и ядом плюется. Вот-вот погибнет Аш.

Бросились малые боги, окружили Хура, рвут его. Все лицо в клочки изодрали, и посейчас у него все лицо в рябинах. Да только малые боги Хуру - что берсу муухи; отмахнулся от них, и канули боги в море. Захохотал тогда Хур злым хохотом, обещал Ашу, что каждый год станет волну на берег гнать, дома рушить, людей топить."

Найра Фарела за руку схватила, пальцы ледяные. Кто-то в углу всхлипывает тихонько. Журчит, бормочет голос старой кё, а будто бы и не она рассказывает, а сам Фарел битву эту великую видит. Будто и не огонь в очаге горит, а сверкает молниями хуров глаз. И плачет, плачет в углу белая водра кё, печалится об Аше.

"Чувствует Аш, недолго ему жить осталось, некому будет без него людей защитить. Взмахнул он рукой, и застыло все, и Хур застыл. Заторопился Аш, схватил чудесный нож, что в любой камень, как в песок, входит, вырезал Аш умоломку и спрятал ее в башне на берегу моря. Поселил Аш в ту умоломку самое сердце оккеана. Погонит Хур волну на берег, встанет вода до звезд, но только сложит кто умоломку, и утихнет море, уйдет волна.

Только спрятал Аш умоломку в башню, ударил его Хур и убил. Вырвал он сердце Аша и бросил в оккеан. А сердце не утонуло, за край мира провалилось и на небо улетело. Стало у мира два солнца: глаз Аша днем светит, жарко греет. Сердце Аша через ночь на небо поднимается, чтобы лодки в оккеане не заблудились, чтобы всегда назад возвращались.

А умоломка так и осталась в башне. Каждый год Хур волну на берег гонит, каждый год дети умоломку собирают. Соберут умоломку, уйдет вода, не тронет людей. Коли не соберут, все порушит, унесет в море."

Замолчала кё, засмотрелась на языки огня.

– А как же детский бог, кё Хораса? - не выдержал Фарел.

Прищурилась старуха, улыбнулась мимолетно.

– А детский бог меж других малых богов и вовсе крохотным был. Бросился он было на Хура, да в траве запутался, так на берегу и остался. А как погибель Ашу пришла, загоревал детский бог, заплакал, да весь в слезы и ушел. Стало его не видно, не слышно. Поселился детский бог в той умоломке, что Аш вырезал. И если обратится к нему дитя, он откликнется и поможет. Дождь позовет, мороз прогонит, рыбу приманит к лодке, охотников от когтей берса убережет.

– И умоломку собирать помогает.

– И умоломку собирать помогает, - согласилась кё. - Соберет ее только тот, кто детского бога позвать сможет.

– А взрослых, выходит, не слышит он?

– Нет, Фарел, не слышит. Только детям откликается.

– Так выходит, - у Фарела аж дух захватило от смелости. - Дети, выходит, важнее взрослых, раз им бог помогает, а взрослым нет?

Посуровело лицо кё, сдвинулись брови.

– Всякий человек нужен, всякий важен. Отец твой в море ходит, тенца бьет. Мать твоя зерно сеет, ягоды собирает, сестры взрослые уже: водоросли мнут, рубахи шьют. А ты, Фарел, летом пойдешь у детского бога милости просить, чтобы все здоровы были, чтобы было, что в горшок бросить, да чтобы хорошие мужчины сестер в жены взяли. Если признает тебя детский бог, будешь, Фарел, от всего селения беду отводить, волну поворачивать. А станешь взрослым - сын твой умоломку собирать будет.

Фарел насупился. Завозились ребятишки, кто-то хихикает уже, кто-то украдкой слезы вытирает. Найра глаза опустила, принялась белый стебель в циновку продергивать.

Весной пойдет Фарел с детским богом разговаривать. У него и спросит, почему тот взрослых не слышит.

***

Луч белого солнца - глаза Аша - коснулся щеки. Фарел бездумно пялился в серое небо, светлое на востоке, где поднимался глаз, розоватое на западе, куда ушло сердце.

Вода тихо плескала в борта. Перед волной всегда оккеан спокоен.

Всю ночь смотрел в небо. Вначале руки и ноги налились холодной тяжестью, так всегда бывало от смолы. Потом будто вылетел Фарел из себя, поднялся к небу, встал над большой водой. И запело внутри, точно киитовый ус протянулся от берега к краю мира, и коснулась его громадная рука. Уонгм-м-м.

Лицо Хура побледнело от страха, когда встал Фарел одной ногой в лодку, другой - на спину красного кита, что несет на себе весь мир. Зажмурил Хур оба глаза, ждал, пока Фарел его ударит.

А у Фарела и рук-то не было. Были плавники, как у красивой, но бестолковой рыбы-радуги - большущие, прозрачные, такими ни лодкой править, ни с Хуром сражаться. Замахал Фарел плавниками, хотел к звездам подняться, да и рухнул обратно в лодку.

Обрадовался Хур, оскалил черный рот, показал острые оккульи зубы. Где уж человечишке с ним биться.

Тогда вспомнил Фарел про малых богов и всем сердцем, всем существом своим позвал. И молча кричал еще и еще, в черную глубину, где, скованные холодом, тысячи и тысячи лет таятся неведомые малые боги.

Но боги молчали.

Потом торнулось в днище тяжелое тело. Ушло.

И враз будто наваждение схлынуло. Только отчаянно стучало в груди. Оккула?

Бывало, с пути безмолвия не возвращались. Голодная оккула наткнется на лодку, или отлив унесет ее неведомо куда, или сам мальчишка вывалится в воду, перепугается, забарахтается, потеряет в темноте надежный борт. В прошлом году двое не вернулись.

А ну, как и он, Фарел?

С утра выйдет отец встречать лодки. Мать выйдет, сестры. А его нет.

Будут сидеть на черном песке до вечера, молчать. Сестры, может, реветь начнут, но тихо. Как глаз закатится, побредут домой, а назавтра будут плести венки из красных цветов и опускать их в оккеан - пусть плывут вдогонку умершему.

С черного неба глядела неподвижная физиономия Хура. Фарел задрожал, только сейчас ощутив холод. Обхватил себя руками за плечи, закусил губу, чтоб не стучать зубами. И вспомнил, как впервые пришел к детскому богу.

***

Две башни в поселке: одна Ашева, вторая с умоломкой. В первой сам Аш стоит, из черного дерева вырезанный - голова большая, глаза круглые, вокруг правого лучи. Правый глаз днем с неба светит.

Сердце красной краской нарисовано, тоже круглое. Сердце ночами в небе плавает, освещает обратный путь тем лодкам, что за день вернуться не успели.

Приносят Ашу рыбу, и ягоды, и рубахи приносят. Горшки расписные. Постоит подношение день, а к ночи можно его обратно забрать. Рыбу съесть, рубаху надеть, в горшке суп сварить.

Кё говорит, Аш на те подношения любуется-радуется. А есть ему все равно нечем.

Фарел накануне целую корзину зеленики набрал. Крупной, мохнатой, самой красивой. Мама такую с размолотыми зернами варит, вкусно получается - язык проглотишь!

Поставил возле деревянных ног Аша, помолчал. Попросил бы помощи, да непонятно, как Аш с детским богом разговаривать станет. Аш-то, вроде, тоже взрослый. Или нет?

Однажды, когда Фарел совсем маленький был, Ашева башня развалилась. Старая была. Деревянный Аш на бок шлепнулся, плоскими ступнями к морю. После новую башню построили, такую высокую, что если оккулу на хвост поставить, то и она до верху носом не дотянется. Снова стоит деревянный Аш, подарков ждёт.

Отец говорит, при нём башню четыре раза заново ладили. Так то отец. Он даже волну видел, настоящую.

А башня с умоломкой ни разу не рушилась. И высотой она много больше.

Видом она как толстенный ывовый ствол без коры, без веток. Будто ыва эта тысячу лет здесь стояла, да так на корню и засохла. Только настоящая ыва, если засохнет, белая становится, а башня - как блескучий камень. В стенку стукнешь: том-м-м - отзывается.

Может, и вовсе не ыва это.

Вход в бащню старая кё водорослями заплела. Фарел в щёлку подглядывать пробовал: вроде лестница виднеется, а больше ничего - темно.

Прошлым летом Фарел ухо к башне приложил, и почудилось, будто вздрагивает кто в глубине, как огромный зверь ворочается. Он после придумал, что это туловище Хура: на небе-то одна голова, а остальное куда делось?

Хотел рассказать кё, но побоялся: вдруг отругает. Старая Хораса новых сказок не любила, всегда одинаково рассказывала. Вот мама - та каждый раз по-новому.

Но маме Фарел про Хура тоже рассказывать не стал. Испугается еще, женщина ведь. Вон, Найра - любой ерунды боится.

Когда Фарел к башне детского бога шел, Найра из дома выглянула, да так и застыла - кулачки к щекам, глаза большие, напуганные. Фарелу даже смешно стало. Съедят его, что ли, в башне этой?

До сих пор никого же не съели.

У входа ждала старая кё. Молча сунула в рот мальчишке крохотный вязкий комочек, шелестнула занавесью, толкнула в чёрный провал.

Фарел шагнул в темноту и замер. Показалось, башня дышит.

Прислушался, нет - ветер едва слышно гудит далеко вверху, под самой крышей.