Владимир Рыбин - Искатель. 1974. Выпуск №5

• Название: Искатель. 1974. Выпуск №5
• Автор: Владимир Рыбин
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1974

На I и IV стр. обложки — рисунок Н. ГРИШИНА.

На II стр. обложки — рисунок П. ПАВЛИНОВА к повести В. Рыбина «Иду наперехват».

На III стр. обложки — рисунок Г. ФИЛИППОВСКОГО к рассказу Альфреда Бестера «О времени и о третьей авеню».

---

Дирксен любил сложные комбинации, в которых промежуточные ходы сами по себе могли принести пользу. В плане интриги с Логовой таким промежуточным ходом стала попытка завлечь советских спортсменов в посольство, где провокатор должен был заявить: они просят политическое убежище. Дирксен не рассчитывал, что удастся склонить спортсменов к измене. Однако, разразись громкий скандал, в котором оказались бы замешанными советские люди, Дирксена и за это ожидала бы похвала начальства. Главной целью Дирксена были, однако, не спортсмены. И даже не Логова. Дирксену нужен был Логов. Во имя этого и затевалась вся комбинация.

Рэндолл добавил в принадлежащий Дирксену план только второстепенные детали, вроде шантажа с фотографиями, которые, по мнению Дирксена, своей хрестоматийностью и грубостью грозили испортить дело, будь Логова посообразительней и посильней. Все же детали помогли, и Дирксен, докладывая Рэндоллу о ходе операции, без особого ущерба для собственного самолюбия подчеркивал руководящую роль шефа.

— Все идет так, как вы и предполагали, Рэндолл. Логова совершенно подавлена. Пакет отдала почти без колебаний. Фотографии помогли нам. Вы правильно наметили удар, шеф.

В официальной обстановке Дирксен не допускал фамильярности, которую мог позволить себе как однокашник Рэндолла, и Рэндоллу это нравилось.

— Ну, ну, не преувеличивайте мою заслугу. — В голосе Рэндолла зазвучали самодовольные нотки. — Банальный ход!

Рэндолл хранил в памяти десятки прецедентов, и то, что он предлагал, было, как правило, повторением чужой практики. Дирксен догадался, что навело шефа на трюк с фотографиями. Несколько недель назад в газетах, полученных с родины, он прочел о судебном процессе над двумя предприимчивыми молодыми людьми, которые содержали фотосалон, где снимали смазливых девиц для порнографических журналов. Молодым людям удалось сфотографировать некоторых из них голыми, убедив их, что купальники они нанесут ретушью. Те, что согласились на ретушь, стали жертвами шантажистов-фотографов. Арестовали их после того, как одна из клиенток покончила с собой.

— Разумеется, Логова поняла, что фотографии — липа, — продолжал Дирксен, — но ей предстояло доказывать это другим. А тут еще показания провокатора в полиции. Что, если всплывет история с рекомендацией? Тогда и фотографиям поверят.

— Логова запугана, затравлена, и тут вы — умный, благородный, готовый прийти на помощь. Ясно, она ухватилась за вас как за спасательный круг! — расхохотался Рэндолл.

Шеф и внешне значительно уступал Дирксену, который играл бы первых любовников — представительных, располагающих к себе, будь он актером. В тех же пьесах Рэндолл мог рассчитывать лишь на роль злодея, чьи дурные намерения должны еще в первом акте стать ясными зрителю. Злая складка губ, злое выражение глаз — злое лицо, даже смех, которым он разразился, не сделал его другим, гримаса смеха сделала это лицо неестественным.

Разговаривая с Дирксеном, Рэндолл бездумно чертил на листочке кружки и прямоугольники, соединял их линиями и заштриховывал получавшиеся фигуры. Под листочек он подложил пластмассовую пластинку, и карандаш под его короткими толстыми пальцами не мог оставить на листках, лежащих ниже, выдавленный след. Бессмысленные рисунки Рэндолла секрета, естественно, не представляли, просто правила безопасности превратились в закон его жизни.

— Шеф, фотограф опять просит денег.

— Дайте ему, — благодушно бросил Рэндолл, не отрываясь от листочка. — Не очень много. Иначе стремление к роскоши станет у него непреодолимым. Напомните, что Римская империя погибла из-за роскоши. — И снова, довольный своей находчивостью, захохотал.

— Следующий наш шаг — Логов, — сказал Дирксен твердо.

Как действовать против Логова, они уже обсуждали, но Дирксен не ощущал уверенности в успехе. Дирксена не оставляла мысль, что Логов требует иного подхода. Рэндолл же не колебался, поскольку не помнил случая, чтобы план, подобный составленному ими, дал осечку в известных ему случаях с итальянцами, французами и даже японцами, чья приверженность интересам организации или фирмы сродни сыновней преданности семье, — черта, которую Рэндолл не понимал и которой не переставал удивляться.

— Мудрить нечего. Главное — толково и напрямик все ему объяснить. Не исключено, сначала он встанет на дыбы, взовьется, пойдет в галоп. А потом примет наши условия, и мы его взнуздаем. Человек — существо, действия которого диктуются страхом.

Убежденность, с какой говорил Рэндолл, не успокоила Дирксена.

— А идеи? Вера в их правоту? — Дирксену хотелось поделиться своими сомнениями. — Есть же фанатики, и коммунисты — из их числа. Во время войны русский солдат Матросов закрыл собой амбразуру дота. Я где-то читал, что так поступила еще сотня русских солдат. А среди итальянцев, французов, с кем мы работали, были такие в эту войну? Не припомню.

— Дорогой мой, мы ведем речь о психически нормальных людях, — принялся внушать Дирксену Рэндолл. Он отложил разрисованный листок в плетенную из металлической проволочки плоскую корзинку для бумаг, подлежащих сожжению. — Проявление фанатизма, как и талантливости или гениальности, — отклонение от нормы. Как мы пели в школе? Ну, про Галилея…

Дирксен не забыл песенку и продекламировал:

— Ученый, сверстник Галилея, был Галилея не глупее. Он знал, что вертится Земля, но… у него была семья!

— Вот оно. Если у Логова нормальная, здоровая психика, он тоже окажется дальновиднее Галилея, — поучал Рэндолл. — У русских, мне говорили, есть слабое место. Верно, они могут грудью закрыть амбразуру дота, и в то же время они боятся, боятся общественности, ее осуждения — всяких там собраний, разбирательств. На этом и надо играть. Я уверен в успехе. Логовы у нас в руках.

В дверях кабинета задребезжали звонки — два коротких и один длинный.

— Откройте, — приказал Рэндолл. — Принесли пленку с магнитофонной записью, сделанной в спальне и в кабинете Логова.

Дирксен отпер дверь, выглянул за нее и вернулся с коробками. На каждой значились дата и время записи. Рэндолл выдвинул из тумбы письменного стола верхний ящик, в котором находился магнитофон, заправил кассету из коробки, помеченной цифрой 1, и нажал кнопку.

«— …Костя, ведь нас связывают пятнадцать лет жизни! — запись была четкой, почти без искажений и помех. Слабые звуки стрельбы и крики, доносившиеся с телеэкрана, не могли заглушить голосов Алены и Логова. Дирксен не ошибся, распорядившись вмонтировать микрофон в телефонный аппарат. — О чем ты? Неужели не понимаешь, что нанесла удар в спину? — Это голос Логова. — И какой жестокий удар! А волнует тебя только одно — уйду я или нет…» Шаги Логова приблизились. Он остановился так близко у микрофона, что слышно было его прерывистое дыхание.

— Логов подошел к жене, наверное, изучающе смотрит на нее, — предположил Дирксен. Подслушивая чужие разговоры, он всегда старался представить, что происходит около микрофона, мысленно увидеть людей, голоса которых микрофон ему доносил, проникнуть в их думы, разобраться в их чувствах. — Все в жене Логову знакомо и привычно: глаза, волосы, руки, и все сейчас такое чужое ему. — Дирксен вытянул ноги и уставился на плетеные носки туфель. — Теперь лицо жены вызывает в Логове чувство неприязни.

«…Да, нас связывают пятнадцать лет. Но ты уже не такая, какой была пятнадцать, да что пятнадцать — пять лет назад!..» — Голос Логова поднялся до крика, и Рэндолл повернул на магнитофоне регулятор громкости.

Рэндолл и Дирксен напряженно вслушивались в голоса Логова и Алены. Для них важна была каждая деталь из жизни этих людей, каждая черточка характера, их мысли, оттенки их отношения друг к другу. Все в Рэндолле и Дирксене работало на одну цель, и они — опытные разведчики — знали: вся эта информация выкристаллизуется в них в нужные действия, когда придет время такие действия предпринять. Дирксен слыл в разведслужбе знатоком русской души, и Рэндолл внимательно следил за пояснениями коллеги, стараясь не пропустить ни единой фразы Логова и Алены.

«…Ты предала меня дважды. Первый раз — случайно, доверившись по глупости Свэ. Потом предала из-за трусости, когда отдала пакет Дирксену. — Голос Логова звучал громко и твердо. — Кто-то сравнивал предательство с раковой опухолью. Рак образуется, когда неудержимо разрастается одна какая-то клетка. Так и предательство: раз совершенное, оно неминуемо тянет за собой следующее, чтобы скрыть или оправдать предыдущее… Разница лишь та, что раковая опухоль убивает человека, а предательство — человеческое в нем. У ракового больного нет будущего, но у него есть прошлое. А что у предателя? — Голос Логова зазвенел. — Ничего нет. Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Он заживо лишен жизни. — Логов замолчал, и в кабинете Рэндолла слышалась только песенка, которая лилась с телеэкрана в спальне Логова. Логов заговорил снова: — Предатель заживо лишен жизни, это ты понимаешь? Нет, не понимаешь. Раньше поняла бы, теперь — нет…»