П Хмелинский - Навстречу смерчу

• Название: Навстречу смерчу
• Автор: П Хмелинский
• Жанр: История

---

И никаких попыток выиграть время, никаких взглядов на Запад (что там Англия и Франция?) - сталинская линия четко определена: война сию же минуту. Нужно только согласие Праги - и мы пойдем вперед. Н. С. Хрущев рассказывает о днях Мюнхенского кризиса: "В Киев сообщили (от Сталина я лично этого не слышал, а было передано через военных), что может возникнуть необходимость того, что нашим войскам придется силой пробиваться через польскую территорию в Чехословакию, чтобы оказать ей помощь. Это было очень сложно, если принимать во внимание географическое положение участка, на котором были сосредоточены наши войска..."{3} Можно еще долго умножать свидетельства, доказывающие, что в этот момент Кремль был готов воевать практически без союзников против, может быть, всей Европы. Если же учесть, что тогда не прошло еще и двух месяцев после ожесточенных и неудачных для Красной Армии боев с японцами у озера Хасан и обстановка на Дальнем Востоке была весьма напряженная, то мы вновь замечаем: Сталин не опасается и войны на двух огромных фронтах против великих держав Евразии.

Странно после этого читать рассуждения историков, будто Сталин и в 1938-1939 годах стремился выиграть время и оттянуть войну. Если бы президент Бенеш не принял ультиматум Гитлера, война могла бы начаться для нас не в июне 1941-го, а в октябре 1938-го. Может быть, все зависело от одного слова. Но Мюнхенские соглашения были подписаны, немецко-фашистские войска вступили в Судетскую область Чехословакии. Не прошло и полугода, как Гитлер сам нарушил достигнутые договоренности, двинулся дальше и поставил под свой контроль всю Чехословакию. Это вызвало взрыв возмущения и тревоги в Англии и Франции, общественное мнение изменилось не в пользу фашистов, политика умиротворения Гитлера потеряла всякую популярность. Стало ясно, что вскоре он пойдет еще дальше и очередной жертвой должна стать Польша.

В апреле - августе 1939 года в большом треугольнике Москва - Париж и Лондон - Берлин шел зондаж, контакты и торг каждого с каждым. Все перипетии и нюансы этого сложного взаимодействия мы не сможем здесь проследить и обсудить подробно. Задержимся лишь на одном важнейшем процессе - на переговорах английской, французской и советской военных миссий в Москве в середине августа, в последние две недели перед подписанием советско-германского пакта.

Результатом этих переговоров, вообще говоря, могло бы стать создание антигитлеровской коалиции еще в 1939 году. Этого не случилось. Первое же крупное расхождение между сторонами было вызвано не занимаемыми позициями, но разным пониманием предмета переговоров: английская и французская стороны хотели обсудить цели и принципы военного сотрудничества, а глава советской делегации Ворошилов настаивал на первоочередном рассмотрении конкретных планов военных действий {4}. Иначе говоря, западные делегации заботились о том, какие термины и формулировки будут в окончательном тексте соглашения, какой будет конвенция. Ворошилова с первой минуты интересовало - какой будет война.

Британский министр иностранных дел Галифакс на заседании кабинета 10 июля говорил об этих (тогда еще только предстоявших) переговорах: "Они не будут иметь большого успеха. Переговоры будут затягиваться, и в конце концов каждая из сторон добьется от другой обязательств общего характера" {5}. Видимо, на Западе ожидали классической, традиционной нудной борьбы из-за каждой запятой в расчете на то, что либо итоговый документ, либо сама по себе многозначительная волынка в Москве подействуют Гитлеру на нервы и предотвратят самое худшее. Вряд ли в Лондоне и Париже могли вообразить, что Ворошилов, едва речь зайдет о целях и принципах, заявит, что предложения западных партнеров "не вызывают возражений" - то есть как бы примет предлагаемое с порога, не торгуясь, а двадцать часов спустя, на следующем заседании, так же походя, как само собой разумеющееся, скажет, что обсуждение принципов и целей вообще "отвлекло бы нас в сторону" {6}. Затем западные делегации представили те же принципы уже не в устной, но в письменной форме, оформленные как проект совместной трехсторонней декларации. Ворошилов, попросив время на его рассмотрение, отреагировал в итоге следующим образом: "Эти три принципа об организации обороны договаривающихся сторон слишком универсальны, абстрактны, бесплотны и никого ни к чему не обязывают. Я их, разумеется, разделяю, так как против них трудно возразить" {7}.

Это означает, что Запад без боя добился всего, чего хотел, однако советская сторона хотела вдобавок согласовать военные планы.

Но когда английская и французская стороны согласились обратиться в первую очередь к этим планам, начались уже просто чудеса. Первое же пожелание Ворошилова звучало так: "Я полагаю, что г-н генерал Думенк, излагая план обороны западного фронта... не ограничится только Западом, а выскажет свои предположения, как, по его мнению, должна быть организована защита, оттяжка сил агрессора на востоке" {8}. Кажется, советскую сторону второй фронт на западе не интересует вовсе. Выслушав западный план, Ворошилов задал много уточняющих вопросов, но не высказал ни одного возражения и ни одного пожелания по ведению войны на западе. В контрасте с ожесточенными спорами о втором фронте времен Великой Отечественной войны это выглядит прямо-таки неправдоподобно. Но это факт. Невольно вспоминается высказывание Мехлиса о том, что нам-де не нужны союзники.

Что касается Восточного фронта, поведение Ворошилова в этом вопросе тоже было нестандартным. Советский Союз в то время не имел общей границы с Германией, будучи отделен от рейха территориями Польши и Румынии. Если бы Сталин руководствовался в августе 1939 года желанием выиграть время и оттянуть свое вступление в войну, было бы естественным на переговорах ссылаться на отсутствие соприкосновения советских и немецких войск и отказываться взять на себя обязательство о непосредственном участии в войне, ограничиваясь обещаниями обеспечить тыл Польши, Румынии или других восточноевропейских соседей, которые подверглись бы гитлеровской агрессии, а также поставлять им необходимое оружие и другие материалы, как это делалось по отношению к Китаю. По-видимому, такую позицию и ожидали встретить в Москве французы, получившие соответствующую инструкцию: "Необходимо, чтобы русские взяли на себя обязательства в случае войны ничего не предпринимать против Польши, Румынии, Турции и даже (курсив мой.- П. X.) оказать им помощь, если наши союзники (т. е. перечисленные страны.- П. X.) об этом попросят, и обезопасить, когда они обратятся с просьбой, их коммуникации и усилить авиацию. Большего с русских не спрашивать" {9}. Наверное, никому и в голову не приходило, что Ворошилов без всякого нажима на него по своей воле с самого начала пожелает взвалить на советский народ не минимальную, а максимальную военную тяжесть. Он заявил собеседникам, что хочет знать, как Красная Армия войдет в соприкосновение с врагом; что для этого, очевидно, требуется согласие Польши на проход советских войск через ее территорию навстречу вермахту - и вопрос о согласии Польши и стал главным камнем преткновения на переговорах {10}.

Так что же, в сущности, произошло? Западные принципы и цели были приняты без всяких споров. Добившись обсуждения планов, Москва пожелала взять на себя максимальные обязательства на востоке, не требуя взамен никаких дополнительных обязательств в отношении западного второго фронта! Этот царский подарок был по достоинству оценен французской делегацией, писавшей в Париж: "То, что предлагают русские в целях выполнения обязательств по политическому договору, соответствует интересам нашей безопасности и безопасности самой Польши... Нам предлагают точно определенную помощь на востоке и не выдвигают каких-либо дополнительных требований о помощи с запада"{11} (курсив мой.-П. X.). Кажется, французы руками разводят от удивления.

Между тем поведение Сталина в данном случае строится по той же схеме, что и в прошлом году, во время Мюнхенского кризиса, и основывается на том же стремлении: скорее в бой! И советско-германский пакт о ненападении 23 августа 1939 года был подписан при соблюдении этого ключевого условия: уже через три недели Красная Армия перешла западную границу. Где же здесь оттягивание войны? Миф о том, что пакт мыслился как средство отсрочить войну, впервые выдвинут самим Сталиным в знаменитой речи 3 июля 1941 года. В тот момент требовалась хоть какая-то хорошая мина при плохой игре, хоть какое-то, пусть самое неуклюжее, оправдание при явном политическом банкротстве. Никакой договор с Гитлером войну отсрочить не мог, подобная надежда находилась в кричащем противоречии со всем образом политического мышления Кремля.

Наугад, не выбирая, можно привести типичное высказывание, принадлежащее Жданову (1938 год): "В период, когда международные правовые нормы и отношения превращаются в клочки бумажки и попираются грубой силой, мы должны быть особенно сильными" {12}. Неужели после этого можно считать какой-то договор серьезной защитой? Сам Сталин, по свидетельству Хрущева, говорил при заключении пакта: "Здесь ведется игра - игра, кто кого перехитрит, кто кого обманет.- И заключил:- Я их обманул" {13}.