П Хмелинский - Навстречу смерчу

• Название: Навстречу смерчу
• Автор: П Хмелинский
• Жанр: История

---

Но если наша догадка верна и террор 1936-1939 годов - это сталинский метод морально-психологической подготовки к войне, которую Сталин ожидал в 1938 году - ив этом отношении был абсолютно прав, ибо балансирование на грани войны именно в этом году и началось,- то тогда по завершении "акции" должна обнаружиться какая-то перемена в официальных оценках ситуации.

Так оно и было.

На октябрьские праздники 1938 года Ворошилов в своем традиционном выступлении заявил: "Не потому ли, что всем (!) предателям нашей родины пришел конец, некоторые хозяева этих негодяев проявили в истекшем году явное беспокойство" {2}. В те же дни Молотов, выступая в Моссовете, констатировал: "К двадцатилетию Октябрьской революции (т. е. к концу 1937 года.- 77. X.) сложилось прочное моральное и политическое единство нашего народа" {3}.

Схожие мотивы имеются в выступлении Л. 3. Мехлиса на партактиве Киевского особого военного округа в апреле 1939 года. Выступление содержит множество принципиальных оценок и заявлений, которые заведомо не могли быть отсебятиной. Проанализируем эту речь {4}.

"Под сталинским руководством партия и рабочий класс расправились с врагами народа и в корне ликвидировали заговор". За такие слова Мехлис в 1937 году мог бы получить пулю в затылок. Почему это "расправились" - в прошедшем времени? Весь 1937 год все ораторы по любому поводу подчеркивали, что разоблачение врагов еще предстоит, сколько их ни вылавливай.

"Процессы над троцкистско-зиновьевскими и рыковско-бухаринскими бандами были могучими ударами сталинского молота по шпионам и изменникам родины".

Почему "были"? Значит, больше не будет? И ведь действительно - больше не было. Причем аресты и расстрелы продолжаются, но теперь не с максимальной интенсивностью, а с обычной, средней. И эти будничные "разоблачения" не вызывают у сталинского руководства желания напомнить людям, что враги еще есть; никому уже не приходит в голову: а вдруг будет раскрыт еще один жуткий заговор? Все знают: не будет. И Мехлис знает; акция завершена. И подводит ее итог:

"Наше молодое поколение учится и знает, как надо быть беспощадным к врагам Родины и шпионам, как самоотверженно надо защищать дело социализма" {5}.

Три процитированные фразы следуют в речи Мехлиса одна за другой и обнаруживают, что цель завершившегося Большого Террора - воспитательная. Срыв планов вражеских разведок даже не упомянут. Такой подход явно перекликается с упоминавшимся выше требованием Зиновьева в 1929 году "абсолютно обеспечить свой собственный тыл". Замечательно, что Зиновьев опередил будущих исследователей и наперед объяснил все репрессии 30-х годов - и как раз в связи с ожидавшимся "последним и решительным боем" против мирового капитала: "Представители подрастающей новой буржуазии поднимают голову... Они сознают и чувствуют себя частицей мировой буржуазии. Рабочий класс СССР достаточно силен, чтобы использовать буржуазную интеллигенцию, но лишь при условии, что мы не откроем "им" ни малейшей "щелочки", что мы будем беспощадно рвать все нити классового врага". Это касается руководящих работников, инженеров, преподавателей и т. д. А вот о крестьянах:

"По мере того, как дело будет приближаться к новой войне, кулак при прочих равных условиях будет становиться все более активным, и вражда его к пролетарской диктатуре будет возрастать... Систематическая борьба против кулачества уже сейчас есть часть нашей политической подготовки на случай войны"{6}.

Чем не объяснение коллективизации и Большого Террора?

По мрачной иронии судьбы "частью подготовки на случай войны" стала казнь самого Зиновьева. Точно так же массовое уничтожение командных кадров Красной Армии в 1937-1938 годах не было жестоким капризом Сталина, внезапным промахом или результатом интриги. Резня в армии неминуемо должна была предшествовать войне. Таков был политико-психологический расчет. Такова была логика террора. Связь между всесоюзными репрессиями и предстоящей войной не просто декларировалась открыто, но и на все лады подчеркивалась и акцентировалась.

В середине 1937 года, на самом гребне репрессий, журнал "Большевик" писал: "Вскрытые факты диверсионной и вредительской деятельности троцкистских предателей являлись лишь началом осуществления чудовищного плана подрыва обороноспособности Советского Союза. Это была лишь проба сил, репетиция. Именно в тот период, когда социалистическая родина советского народа должна была бы напрячь все свои силы для отражения натиска врага,- именно в этот период предатели и изменники из лагеря троцкистов по команде германской и японской контрразведки предполагали организовать массовые диверсии на наших оборонных заводах, крушения поездов, пробки на железнодорожных узлах, перебои в снабжении хлебом городов, отравление рабочих и т. д. Показаниями разоблаченных врагов народа - троцкистов - установлено, что нападение германских и японских агрессоров намечалось не в отдаленном будущем, а в 1937 году"{7}.

Показания врагов оказались впоследствии фальшивками. Но прямая связь между тактикой, стратегией и идеологическим обеспечением террора, с одной стороны, и видением будущей войны - с другой, достаточно очевидна. Кажется, в головах "вождей" знаменитая формула Клаузевица "война - продолжение политики... другими средствами" была поставлена задом наперед: "политика - продолжение войны другими средствами". А на войне как на войне. Не надо удивляться, что развитие промышленности, науки, сельского хозяйства сопровождается стрельбой и человеческими жертвами. Что касается подготовки к настоящей войне, то тут без потерь в живой силе и подавно не обойтись.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

{1}Архитектурная газета. 1937. 23 апреля.

{2}Красная звезда. 1938. 10 ноября.

{3}Там же.

{4}См.: Известия. 1939. 6 апреля.

{5}Там же.

{6}Большевик. 1929. No 2. С. 61-62.

{7}Большевик. 1937. No 5. С. 53.

Материя первична

При изучении документов и свидетельств иногда вдруг начинает казаться, что Сталин вообще не интересовался подготовкой страны к войне. Маршал Жуков, как известно, за все предвоенные месяцы, что он успел поработать начальником Генштаба, так ни разу и не получил возможности сделать обстоятельный доклад Сталину о состоянии обороны страны. Нарком ВМФ Кузнецов, по его словам, не мог добиться приема у Сталина месяцами. Находившихся в таком положении руководителей в шутку называли "беспартийными". В отличие от большинства своих "соратников", вождь никогда не бывал на маневрах, что не мешало, впрочем, художникам-соцреалистам писать картины "Товарищ Сталин на маневрах в Белорусском военном округе" и т. п.

Впечатление, будто Сталин мало уделял внимания обороне, безусловно, обманчиво. Приведем такую сцену. Директор Ижевского оборонного завода В. Н. Новиков приехал в Москву, к своему наркому Ванникову, чтобы обсудить проблемы, возникшие с одним из пулеметов.

Новиков пишет: "Ванников при мне соединился со Сталиным и попросил срочно его принять. Сталин встретился с Борисом Львовичем в тот же день"{1}. Значит, нарком вооружений запросто звонит в Кремль и добивается приема в тот же день, а нарком Военно-Морского Флота не имеет такого веса и значения и вынужден ждать аудиенции неделю за неделей. Вот свидетельство самого Ванникова о Сталине: "Авиационной промышленностью он занимался повседневно. Руководивший тогда этой отраслью А. И. Шахурин бывал у него чаще всех других наркомов, можно сказать, почти каждый день. Сталин изучал ежедневные сводки выпуска самолетов и авиационных двигателей, требуя объяснений и принятия мер в каждом случае отклонения от графика" {2}. Итак, еще один "привилегированный" нарком, и снова - руководитель промышленности. Не тратя лишнего времени на армию как таковую, Сталин щедро уделял его оружейникам. При разработке авиационного пулемета "Шкас", например, Сталин взял на себя непосредственный контроль соответствующих работ конструкторского бюро и заводов. Он вызывал представителей промышленности и авиации, лично разрешал возникавшие между ними разногласия {3}. Значительная (а может быть, и наибольшая) доля всех мемуарных свидетельств о Сталине - это рассказы о его участии и выступлениях на совещаниях, посвященных оснащению армии материальной частью. Возникает ощущение, что он бессознательно (и некорректно) переносил марксистский постулат "материя первична, сознание вторично" на подготовку страны к войне. Первичность материи проявлялась в данном случае в сравнительной маловажности (на взгляд Сталина) обучения войск и выращивания грамотных и опытных командных кадров, разработки уставов и планов, теоретической работы и дискуссий. "Что нужно, чтобы действительно победить?" - спрашивал Сталин в одной из речей и отвечал: "Для этого нужны три вещи: первое, что нам нужно,- вооружение, второе - вооружение, третье - еще и еще раз вооружение"{4}. Он распределял свое внимание и время в строгом соответствии с этой установкой.