Владимир Монастырев - Искатель. 1974. Выпуск №6

• Название: Искатель. 1974. Выпуск №6
• Автор: Владимир Монастырев
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1974

На 1-й и 4-й стр. обложки — рисунок Н. ГРИШИНА.

На 2-й стр. обложки — рисунок Ю. МАКАРОВА к повести В. Монастырева «Забытые тропы».

На 3-й стр. обложки — рисунок В. ЛУКЬЯНЦА к рассказу Стенли Вейнбаума «Марсианская одиссея».

---

— Нет, это его строят сапонийцы. За ту минуту, что мы наблюдаем, они успешно проработали два месяца. Рабочих мы не видим, ибо их движения неуловимы для нашего зрения. Но давайте-ка изменим это. С помощью микрогов мы уменьшим остроту своих органов чувств еще в сто тысяч раз. На, вдохни-ка. Роста мы останемся того же, я только передвинул движок на шкале времени.

Дядюшка Вендель опять поднес ко мне стеклянные трубочки. Я вдохнул и сразу же оказался в городе, окруженный многочисленными, чем-то очень занятыми существами, внешне очень напоминающими людей. Правда, все они показались мне как будто прозрачными, что скорее всего связано с их происхождением — ведь они из мыла и глицерина. Мы различали отдельные голоса, хотя, не зная языка, понять я ничего не мог. Растения потеряли невероятную скорость роста, мы жили и чувствовали сейчас так же, как и сапонийцы.

Обитатели мыльного пузыря тоже заметили нас, окружили и забросали вопросами, явно выдававшими их любознательность.

Понимали мы друг друга с трудом, потому что их конечности, имевшие некоторое сходство с конечностями полипов, производили движения столь странные, что язык жестов был невозможен.

Тем не менее приняли они нас вполне дружелюбно: как выяснилось позднее, они приняли нас за обитателей противоположной части планеты, где им бывать еще не доводилось. Пища, которую они нам предлагали, имела несомненный щелочной привкус и не особенно понравилась нам; со временем, однако, мы привыкли к ней, и только одно было очень неприятно: здесь не было никаких напитков, одни кашицеобразные супы. Вообще на этой планете все было тягучим и студенистым…

Сами же сапонийцы — действительно разумные существа. Наблюдая за тем, как они принимают пищу, как дышат, двигаются, отдыхают, то есть удовлетворяют потребности всех живых существ, мы получили и первые представления об их языке.

Поскольку мы были тут окружены всеобщей заботой, а Вендель заверил меня, что дома нашего отсутствия никто не заметит, я с радостью воспользовался возможностью познакомиться с этим новым миром поближе. Чередования дня и ночи они не знали, но в работе следовали регулярные перерывы, примерно соответствующие нашему делению суток. Мы трудолюбиво изучали сапонийский язык, не упуская возможностей поближе познакомиться с социальным устройством сапонийцев и с их научными учреждениями.

С этой целью мы проделали путешествие в столицу, где были представлены главе государства, носившему звание «повелителя мыслящих». Дело в том, что сами сапонийцы называют себя «мыслящими» (и с полным правом, надо заметить); забота о науке у них на одном из первых мест, и в дискуссиях ученых принимает живейшее участие вся нация. Нам вскоре предстояло убедиться в этом на опыте, который едва не закончился для нас печально.

Мы прожили среди сапонийцев примерно два года, когда противоречия между двумя широко распространенными научными взглядами особенно обострились. Представления старой школы об устройстве их мира подверглись энергичным нападкам со стороны выдающегося естествоиспытателя по имени Глагли, которого живо поддерживали все молодые прогрессисты. А посему, как это здесь принято, Глагли должен был предстать перед судом «Академии мыслящих», чтобы решить, терпимы ли его идеи и открытия с точки зрения интересов государства и законности. Противники Глагли настаивали на том, что новое учение противоречит старым и неприкосновенным законам «мыслящих». Они требовали поэтому, чтобы Глагли либо отказался от своего учения, либо был подвергнут наказанию, полагающемуся за лжеучения. Главным образом они сочли вредоносными и ложными три момента в учении Глагли.

Во-первых, планета внутри пуста, наполнена воздухом, а кора ее не более трехсот локтей толщиной. Против этого они возражали так: будь поверхность, по которой передвигаются «мыслящие», такой толщины и находись она над пустотой, они давно бы уже провалились. А между тем в книге величайшего из древних мыслителей Эмзо (так звали сапонийского Аристотеля) написано: «Планета должна быть плотной и не даст трещин во веки веков».

Во-вторых, Глагли утверждает: мир состоит из двух основных элементов — жира и щелочи, которые являются единственными элементами вообще и существуют вечно; мир сформировался из них механическим путем, а следовательно, не может быть ни другого пути, ни тел, не состоящих из жира и щелочей. Ему возражали: не только жир и щелочь, но и глицерин и вода являются элементами; они ни в коем случае не могли сами по себе приобрести форму шара; тем более что в древнейшей летописи «мыслящих» сказано: «Мир возник посредством выдувания изо рта великана, имя которому — Ридипуди».

В-третьих, Глагли учил: «Этот мир — не единственный из миров. Имеется бесконечное количество иных миров, каждый из которых является пустым шаром из жира и щелочей, свободно парящих в воздухе. На них тоже живут мыслящие существа». Этот тезис был сочтен не только ошибочным, но и угрожающим устоям государства. Ему возражали следующим образом: «Существуй иные, неведомые нам миры, они находились бы под властью «повелителя мыслящих». А между тем в конституции записано:

«Если кто-нибудь заявит, будто есть нечто не подчиняющееся «повелителю мыслящих», того следует кипятить в глицерине, пока он не размягчится». На собрании поднялся Глагли; защищаясь, он особенно упирал на тот факт, что учение о плотности мира противоречит тому, что его «кто-то выдул». Он вопрошал: где же стоял этот великан Ридипуди, если нет никаких других миров? Академики старой школы, несмотря на всю свою ученость, не смогли опровергнуть этого тезиса, а Глагли отстоял первые два пункта, подвергшиеся критике. Но третий — третий навлек на него подозрения. Политическая одиозность его была настолько очевидна, что даже друзья Глагли не осмеливались вступиться за него, ибо утверждение, будто возможно существование иных миров, рассматривалось как антигосударственное и антинациональное. А так как Глагли отнюдь не желал отказываться от своих положений, то большинство членов академии высказывалось против него, и злейшие враги Глагли уже принялись подтаскивать котел с глицерином, чтобы покипятить его, пока он не размягчится.

Слушая все эти беспочвенные выступления «за» и «против» и будучи убежден, что нахожусь на поверхности мыльного пузыря, который пущен моим сыном в сад секунд шесть назад при помощи соломинки, я понял, что в споре, где обе стороны отстаивают неверные позиции, это может стоить жизни существу честному и думающему. Как-никак «размягчение» у сапонийцев представляет опасность для жизни — я не смог более сдерживаться, вскочил с места и попросил слова.

— Не делай глупостей, — прошептал Вендель, пробившись ко мне. — Договоришься до беды! Все равно им не понять. Вот увидишь! Умолкни!

Но, не послушавшись его, я начал:

— Уважаемые господа «мыслящие»! Позвольте мне сделать несколько замечаний, поскольку я действительно в состоянии дать некоторые сведения о происхождении вашего мира.

Немедленно все недовольно возроптали: «Что-что? Как? «Вашего» мира? А у вас что — другой? Слушайте, слушайте! Это варвар, это дикарь! Ему, видите, известно, как возникло мирозданье!»

— Как возникло мирозданье, — подхватил я последние слова, возвысив голос, — не может знать никто, ни я, ни вы. Ибо вы, «мыслящие», подобно нам обоим, всего лишь мельчайшие песчинки бесконечного духа, заключенного в бесконечном количестве образов. Но как возник исчезающий кусочек мира, где мы находимся, я могу вам сказать! Ваш мир действительно внутри наполнен воздухом, и поверхность его не толще, чем утверждает господин Глагли. Как ни прискорбно, однажды он лопнет, но до этого пройдут еще миллионы лет. (Громкие крики «браво» со скамеек глаглийцев.) Верно и то, что существует еще множество обитаемых миров, только это не пустые внутри шары, а в миллионы раз большие по объему сплошные массы, где живут существа, подобные мне. А жир и щелочь не только не единственные элементы, но и вообще не элементы, это сложные вещества, которые лишь волей случая играют столь избранную роль в вашем мыльнопузырном мире.

— Мыльнопузырный мир? — буря недовольства со всех сторон.

— Да, — крикнул я мужественно, не обращая внимания на щипки и толчки Венделя, — да, ваш мир не что иное, как мыльный пузырь, который мой сын выдул при помощи соломинки, и этот мир может быть раздавлен пальцем ребенка нашей планеты в любую секунду… И разумеется, по сравнению с вашим миром мой сын — великан…

— Неслыханно! Он — пузыреман! Безумец! — Крики становились все враждебнее, и вот уже чернильницы полетели в мою голову. — Он спятил! Наш мир — мыльный пузырь?! Наш мир выдул его сын?! Он выдает себя за отца творца мирозданья! Забросаем его камнями, размягчим его!

— В истине — правда! — кричал я. — Обе Партии ошибаются. Мой сын не создавал ваш мир, он только выдул этот шар, и это сообразуется с законами, которые выше нас всех. Он ничего о вас не знает, и вы ничего не можете знать о нашем мире. Я человек, я в сто миллионов раз больше вас и в десять миллиардов раз старше. Освободите Глагли! Почему вы спорите о том, чего не в состоянии решить?