Пьер Лепроон - Современные французские кинорежиссеры

• Название: Современные французские кинорежиссеры
• Автор: Пьер Лепроон
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Критика
• Год: 1960

В предлагаемой читателю книге, написанной французским киноведом П. Лепрооном, даны творческие портреты ряда современных французских кинорежиссеров, многие из которых хорошо известны советскому зрителю по поставленным ими картинам. Кто не знает, например, фильмов «Под крышами Парижа» и «Последний миллиардер» Рене Клера, «Битва на рельсах» Рене Клемана, «Фанфан-Тюльпан» и «Если парни всего мира» Кристиана-Жака, «Красное и черное» Клода Отан-Лара? Творчеству этих и других режиссеров и посвящена книга Лепроона.

Работа Лепроона представляет определенный интерес как труд, содержащий большой фактический материал по истории киноискусства Франции и раскрывающий некоторые стилистические особенности творческого почерка французских кинорежиссеров.

Рекомендуется специалистам-киноведам, преподавателям и студентам искусствоведческих вузов.

Редакция филологии и искусства

---

Эта убеждающая сила кино — одно из самых сильных его качеств и притом самое опасное. Кинематографический образ впечатляет больше реального. Трудно уйти от того, что он изображает, и еще труднее — от той истины, которая стоит за ним.

И вот мы уже под впечатлением, которое произвела на нас женщина. Кто будет судить это благородное создание, эту неразгаданную душу? Семь присяжных заседателей, которых авторы показывают нам одного за другим в их личной жизни с тем, чтобы мы могли понять, в каком душевном состоянии они находятся в тот момент, когда судят человека. Кто они, эти присяжные? Согласно закону, они принадлежат к самым различным слоям общества. Но авторы и здесь заостряют ситуацию, они используют такое вполне возможное различие «типов», для того чтобы на примере этих присяжных создать тоже весьма правдоподобные «дела». Каждого из этих «дел» по материалу хватило бы на новый фильм Андре Кайатта, но сведение их всех в одной картине представляется уже произвольным. Но замысел авторов проступает в показе этих драм и этих персонажей еще очевиднее, чем в портрете обвиняемой. Присяжные, склонные к тому, чтобы оправдать обвиняемую, в общем вызывают симпатию; те, которые ее осуждают, просто смешны или ограниченны. И наконец, в том, как преподносится каждый из этих эпизодов, побочных по отношению к действию фильма, несмотря на все умение авторов, видны самые очевидные условности. Нам могут возразить, что в нашей жизни, как правило, тоже много условностей и что даже этот отставной майор и вся его смешная семья не так фальшивы, как они выглядят. Может быть и так, но преувеличение приводит если не к искусственности, то по крайней мере к нетипичности.

Итак, эти неизмененные указания, которые даются зрителю относительно смысла преподносимых ему картин, превращают «Правосудие свершилось!» в нечто противоположное тому «объективному» фильму, каким авторы, казалось, хотели его сделать. На предложенный нам вопрос сами авторы дали очень определенный ответ. Их целью было заставить нас согласиться с ними в том, что всякое осуждение неизбежно является несправедливым. И хотя было бы наивно думать иначе, все же стоило бы представить нам и противоположное мнение. По-видимому, важно было не столько убедить нас, сколько заронить в нас беспокойство. «Правосудие свершилось!» показало нам меру нашей ответственности. В этом главное достоинство фильма.

«Наши семь присяжных (а мы их отобрали по типичному списку) дали клятву «не поддаваться ни ненависти, ни злобе, ни страху, ни пристрастию, решать по совести и убеждению с той объективностью и твердостью, каковые подобают людям честным и свободным».

Ни один из них не нарушил клятвы или по крайней мере так считает. На самом же деле их решения были им подсказаны средой, в которой они живут, общественным положением, возрастом, профессией, и каждый из них со всем чистосердечием приписывал обвиняемой поведение и такие побуждения, какие были бы естественны для него самого при данных обстоятельствах. Когда мы судим других, мы судим только самих себя.

Такова — если ее необходимо извлекать — мораль фильма «Правосудие свершилось!»[358]

Недостатки фильма коренятся главным образом в чрезмерной нравоучительности эпизодов, связанных с присяжными. А его достоинства? Больше всего — в ясности аргументации. Андре Кайатт превосходно умеет вести следствие; он излагает его исходные данные и результаты с такой строгой последовательностью, которая в высшей степени отвечает его задаче. Безыскусственность стиля придает всему фильму в целом кажущуюся сухость, которая вполне уместна при таком сюжете: быстрый ритм, точный диалог, четкие образы. Полное отсутствие музыки усиливает впечатление строгости.

Мы несколько задержались на фильме «Правосудие свершилось!», потому что это произведение показательно и для дальнейшего творчества Кайатта и для «идейного кино» вообще. Кино обладает такой большой силой убеждения, что каждое выступление подобного рода должно вызвать подозрение. И самые эти достоинства кино только осложняют положение. «Кайатт изобрел ложный жанр, — пишет Андре Базен. — Он ставит ложь искусства на службу того, что авторы считают правдой»[359].

Во втором фильме, ставшем, по замыслу авторов, второй частью трилогии, нет никакой двусмысленности. После проблемы осуждения проблема наказания— «Все мы убийцы».

В своем недавнем интервью Андре Кайатт заявил: «Существуют темы, к которым я испытываю глубокое пристрастие. Прежде всего это тема солидарности, солидарности не сентиментальной, а органической. Все мы связаны друг с другом и ответственны друг перед другом. Мы ответственны перед чернокожей студенткой, которой закрыт доступ в университет, и перед индийским крестьянином, подыхающим от голода»[360].

Эта солидарность делает нас ответственными и за применение смертной казни. Все мы убийцы.

На этот раз авторы уже не ставят проблемы; они выступают за отмену смертной казни. Шарль Спаак так излагает нам свои мотивы:

«На другой день после окончания работы над фильмом «Правосудие свершилось!» мы с Андре Кайаттом стали подумывать о выборе нового сюжета. Смертная казнь была одной из тех тем, которые нас давно занимали. Но мы опасались, что, доказывая, насколько мерзко и бесполезно ее применение, мы потеряем год жизни, ломясь в открытые двери... Коротенькая анкета дала нам понять, насколько мы заблуждались. Всякий раз, когда собирался десяток людей, мы обращались к ним с вопросом: «Являетесь ли вы сторонниками или противниками смертной казни?» В современной Франции шесть человек из десяти без всяких колебаний требуют гильотины для убийц; женщины, почти без исключения, одобряют то, что они называют «законом возмездия». Из четырех противников смертной казни в среднем двое — оптимисты по натуре — были склонны к снисходительности из отвращения к насилию, крови, ко всему неэстетичному. И наконец, из десяти опрашиваемых оставалось только двое, не принимавших смертную казнь по зрелому размышлению, считая, что она позорна для нашего времени. Так оказалось, что этот сюжет отвечал назревшей необходимости. Нам не только не угрожало, что мы станем ломиться в открытые двери, скорее, мы рисковали разбить себе нос о двери, окованные броней...

Надо ли уточнять, что мы не берем убийц под свою защиту?

Ни в коем случае! И мы с Кайаттом, как вес люди, считаем, что общество должно ограждать себя от преступлений. Но мы хотели бы, чтобы оно делало это по-умному, а главное, со смыслом, а не варварскими методами, которые ничего не дают. Гильотина—оскорбление медицины, морали, религии, здравого смысла. Можно ли было предположить, что в наше время лишь два человека из десяти обладают минимумом практического смысла, или проблеском религиозного чувства, или хотя бы слабым понятием об уважении к человеку, или же большим доверием к врачу, чем к тюремному сторожу?

Если мы разоблачаем смертную казнь как нелепую, отвратительную, нетерпимую меру наказания, то делаем это не в интересах убийц, а с целью защиты тех, кто живет спокойно сегодня и будет убит завтра»[361].

Ясность замысла придает этому фильму большую убедительность по сравнению с предыдущим. Однако его концепция излагается тем же методом; и если некоторые дешевые эффекты здесь, по-видимому, отброшены, то авторы прибегают к тем же приемам, чтобы направлять нашу мысль и заставить принять свою точку зрения.

В фильме «Все мы убийцы» четыре самостоятельные драмы. Первая только иллюстрируется. Это история мальчика, которого убийцей сделали нищета, война, необходимость защищаться от невзгод. С наступлением мира он продолжает убивать. Только этому и научило его общество.

Другие преступники внушают своими действиями еще большее отвращение. Изображая эти злодеяния, Андре Кайатт вовсе не собирается оправдать их, но он пытается их объяснить, вскрыть причины и найти средства к тому, чтобы они не повторялись. Вот этого-то, уверяет он нас, смертная казнь и не достигает. Здесь перед нами самая сущность проблемы, которая ставилась тысячу раз. Достигает ли своей цели эта мера, столь жестокая в плане человеческом, социальном и духовном? Пожалуй, ответить на этот вопрос утвердительно невозможно.

«Смертная казнь, — говорит Андре Кайатт, — не может быть оправдана ни с какой точки зрения — ни с моральной, ни с социальной, ни с религиозной, ни с медицинской. Эта форма защиты общества не только жестока, но и не достигает своей цели. Надо выработать и применять превентивные меры защиты»...

Постановщик не доходит в своем фильме до этого последнего вывода. Прежде всего надо отменить смертную казнь, перестать быть убийцами. К такому отказу и должны привести зрителя четыре рассказанных случая. Автор ведет нас к этому выводу с несомненной твердостью. Адвокат применяет все приемы своего красноречия, от волнующих до ужасающих, и они оказывают свое воздействие. Адвокат выигрывает свое дело. И лишь после этого мы спрашиваем себя: а правильно ли была поставлена проблема с самого начала? Некоторые утверждали, что ни один из предложенных случаев не мог повлечь за собой смертную казнь. Но говоря по правде, если это и облегчило автору победу в споре, то еще не сделало ложной самое проблему.