Айрис Мердок - Итальянка

• Название: Итальянка
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40421-6

Эдмунд, давно оторвавшийся от семьи и ведущий одинокую замкнутую жизнь, возвращается в родной дом, чтобы присутствовать на похоронах своей матери. Он надеется, что его визит будет кратким, однако внезапно обнаруживает, что родственники смотрят на него как на человека, призванного разрешить все их давнишние и весьма запутанные проблемы. Брат, невестка, племянница цепляются за него как за последнюю надежду. Спасение приходит к нему с неожиданной стороны…

---

Он говорил нетерпеливо, жестикулируя, словно ловил темные фантазии, которые стекались к нему.

Невозможно было теперь сомневаться в нем. И когда я понял, что он, конечно же, не избежал своей трагической судьбы, до меня дошла важность его предыдущих слов.

— Ленинград? Но, Дэвид, подумай…

— Я хочу вновь увидеть Неву, — перебил он меня, — Хочу коснуться гранитных набережных, увидеть Шпиль Адмиралтейства на солнце…

— Дэвид, не будь идиотом. Ты не можешь туда вернуться. А вдруг тебя посадят в тюрьму? С тобой что угодно может случиться.

Он развел руками и сделал это таким образом, что мне сразу стало ясно: он действительно еврей.

— Кто знает? Я верю, что со мной все будет в порядке, я верю, что меня оставят в покое. Почему бы им не оставить меня в покое? Но я готов к тому, что все может оказаться наоборот. А даже если все и будет наоборот? Это мое место, а каждый должен страдать на своем месте.

— Глупый дурачок! — сказал я. Мне хотелось встряхнуть его, вытащить из этого мгновения фантазии. — Да ты рехнулся, совсем из ума выжил! Хочешь тоже умереть? Не нужно сейчас принимать окончательное решение. Нужно подождать.

Дэвид покачал головой.

— Сейчас время, самое время решать. Разве вы не понимаете, что сейчас мы знаем правду о себе? Правду, которая потом поблекнет.

Именно это я только что говорил себе в ответ на вопрос Отто. Она поблекнет. Но я попросил Левкина:

— Пожалуйста, не уезжай.

— Это единственное место, где я настоящий. Там говорят на языке моего сердца.

— Там могут разбить твое сердце. Не будь романтиком.

— Мне теперь открылась истина. Настало время последовать за истиной, в какое бы безумие она ни вела.

— Это безумие будет очень долгим, Дэвид.

— Пусть так. Но здесь я бесполезен. Возможно, вы не понимаете, но для меня ничто не имеет смысла вне России. Ваш язык сухой, сухой у меня во рту. Здесь я не человек, я должен стать клоуном, ничем, игрушкой чужих людей, как стал бы игрушкой вашего брата, если бы он захотел. Я лучше умру, чем буду бессмысленным.

— Не сходи с ума. Возможно, таковы твои чувства. Но подумай о свободе. Ты сказал, что хотел быть свободным, легким, новым. Свобода — вот что действительно необходимо. А там, что бы ты ни обрел, свободы у тебя не будет.

Я посмотрел на часы. У меня было десять минут на то, чтобы развить всю теорию вопроса, десять минут на то, чтобы убедить его.

Он — вроде как улыбнулся, растянув пухлый рот на страдальческом лице.

— Что толку спорить с сердцем! Кому-то свобода дается, только чтобы погубить. Это просто такой Способ жизни…

— Идиот! Думай, думай! Что ты будешь делать в Ленинграде? Представь, представь! Как насчет твоей живописи? Ты говорил мне о ней…

— Я сжег те картины. И рад, что ты их не видел. У меня нет таланта. Есть вещи более важные.

— Возможно. Но для тебя?.. Вопрос не в том, какая жизнь лучше, а в том, какой жизнью лучше жить тебе. Ты должен принять во внимание свои нужды, и не только ради собственного блага.

Как объяснить ему это за десять минут?

— У меня нет таких нужд. Только те, о которых я говорил. Вернуться туда. Как сказал поэт: «А в сердце светит Русь».[34] Я не хотел уезжать. Нельзя спастись от страдания мира.

— Не накликай беду. Помнишь, что ты говорил мне насчет двух видов евреев?

— Я никогда по-настоящему не верил в это, во всяком случае в том, что касается меня. Я знал, что рано или поздно меня схватят, из-за нее…

— У тебя есть там семья?

— Сестра.

— А, еще одна сестра. Чем она занимается?

Он снова натянул болезненную улыбку.

— Она успешный человек, инженер.

— Понятно. Возможно, она спаслась от своей еврейской судьбы.

— Возможно, я — ее еврейская судьба.

— Ты попадешь из огня да в полымя.

— Так уж заведено в нашей семье.

Эта мрачная шутка потрясла меня ужасным ощущением его серьезности. Его переполняло отчаяние ранней юности, прекрасная бескомпромиссность, которая может привести к крушению длиной в жизнь.

— Не уезжай, Дэвид. Пожалуйста, хотя бы подумай немного. Подожди месяц или два, ничего не решай. Позволь мне вновь с тобой увидеться и поговорить. Езжай ко мне, поживи у меня дома, отдохни, обдумай все как следует. Пожалуйста, позволь мне позаботиться о тебе.

Он уставился на меня широко раскрытыми, воспаленными глазами.

— И к какому выводу я, по-вашему, должен прийти? Нет-нет. Лучше поступить неверно по верным причинам, чем верно по неверным причинам. Ах, вы не понимаете…

Однако я прекрасно его понимал. Оставалось только ломать руки над ужасной неразберихой человеческой судьбы: о эти непостижимые указания добра и зла, что ведут нас по сумрачным дорогам туда, откуда нет возврата!

— Тебе нечем заплатить за проезд, — резко сказал я.

Дэвид улыбнулся, на этот раз более свободно, и это напомнило мне лицо Отто, когда с него как будто спала маска.

— Да. Но у меня есть это.

Он порылся в кармане и вынул сжатый кулак. Повернул его и открыл ладонь. На ней лежали четыре бриллиантовых кольца.

Охваченный смесью ужаса и боли, я узнал их.

— Значит, та часть истории тоже была правдой.

— Я же сказал вам, что все было правдой. Мой отец был предусмотрительным человеком. А ей… ей было бы все равно.

— Но не твоему отцу. Он взял эти кольца, чтобы помочь тебе выбраться, а не вернуться.

Дэвид пожал плечами.

— Он взял их ради нашего будущего.

Подъехал поезд. Дэвид поднял сумку. Последним усилием воли я выхватил записную книжку и нацарапал на странице адрес. И сунул сложенный листок ему в нагрудный карман.

— Здесь я живу. Еще раз подумай. Дай мне знать.

Он повернулся, чтобы открыть дверь вагона.

— Дэвид, ты ничего не хочешь передать… им?

Он замер.

— Нет. Лучшее, на что я могу надеяться, — это поскорее стать для них таким же нереальным, какими они станут для меня.

— Это не лучшее, как ты знаешь.

— Лучшего достичь невозможно, как вы знаете.

Сложенный листок бумаги, порхая, опустился на землю между нами.

Раздался свисток. Дэвид поставил ногу на подножку поезда. Неторопливо обнял меня за плечи и поцеловал в обе щеки.

— Прощайте, хозяин Эдмунд.

19 Самшит

— Прошлой ночью мне снилось, — сказал Отто, — будто в доме гигантская птица. Кажется, коршун…

— Стервятник, — устало произнес я.

— Что? В общем, она таскалась за мной по комнатам, волоча за собой крылья, точно поезд, и я все время слышал за собой такой тяжелый скребущий шорох. Я бросился к телефону, чтобы вызвать помощь, но диск был сделан из ирисок, и я не позвонил, а потом эта птица…

— Отто, нам надо что-то решить насчет памятника Лидии.

Мы были в мастерской. Отто сидел на рабочей скамье, расчистив местечко среди инструментов, и обедал. Он только что запихнул в рот увесистый кусок сырой морковки. За ним немедленно последовала горсть петрушки, и крошки пережеванной моркови выпали на голую грудь Отто, застряв в свалявшейся курчавой поросли. Я сидел на глыбе черного ирландского известняка. Пол вокруг был усыпан черной пыльцой. Отто работал.

Он потер большой небритый подбородок — словно по наждаку провел.

— Да. Я уже думал. Давай просто напишем «Возлюбленная жена такого-то» и «Возлюбленная мать таких-то». Обычную ерунду. Как по-твоему? В конце концов, она была нашей матерью и женой нашего отца. Почему бы нам теперь не смириться с этим?

— Согласен. Я пришел к такому же выводу. И, Отто…

— Мм?

— Ты правда согласен принять предложение Мэгги? Не разозлишься потом?

— Что дом останется мне, а остальное мы поделим на троих? Нет, я ничуть не против. Это кажется разумным. Страховка от пожара нас здорово выручила, слава богу. И огнетушители Лидии пригодились. Погибла только комната Изабель.

Я с легким удивлением уставился на брата. Я ожидал каких-то жестов, каких-то возражений, но Отто, похоже, воспринял щедрость Мэгги как должное.

— Сам знаешь, денег довольно много, — сказал он, поскольку мое изумление породило наводящую на размышления тишину.

— Да-да, много. Ладно, Отто…

— Да, я в курсе. Ты уезжаешь. Ну ладно. Мэгги тоже уезжает, представляешь? Она уходит. Не думаю, что мы с ней еще встретимся. Это кажется концом эпохи, правда?

— Как ты справишься, Отто, без… без всех?

— Так ты знаешь, что Изабель тоже уезжает? Я правильно сделал, что не остановил ее, верно? Я никогда бы такого не предложил. Но мы стали наказанием друг для друга. Странно, но мне кажется, что все к лучшему, по крайней мере эта часть. Я не помру, пока смогу ходить к зеленщику. И я только что научился варить картошку. Надо просто…

— Знаю, Отто. Я сварил много картошки. Ты справишься.

— И Изабель тоже справится. Она чудесная, сам знаешь.