Л Красин - Письма жене и детям (1917-1926)

• Название: Письма жене и детям (1917-1926)
• Автор: Л Красин
• Жанр: История

---

"…Почему же нам не интересоваться карманами Красина…?" — задавал вопрос писатель Иван Бунин[14], и мы можем согласиться с ним, что это был отнюдь не праздный вопрос.

Да, Л.Б.Красин мог быть удовлетворен своим выбором. Отводя упреки жены, он в том же, более откровенном, чем другие, письме, подчеркивал, что "в слагающемся новом надо завоевать себе определенное место", что "бороться надо и за свою личную судьбу".

Новый советский иерарх удовлетворенно противопоставлял свою судьбу жизненным перипетиям множества людей "из нашего круга", которые "стоят в недоумении перед обломками своего вчерашнего благосостояния, зажиточности, комфорта, удобств, материальных благ". Красин сознавал, как трудна стала жизнь в России, где люди сидят без хлеба, где нет картофеля, белья, мыла, дров, в домах лопаются трубы и все замирает" (15 февраля 1919 г.).

Да, его судьба сложилась по-иному, не так, как у тех представителей технической, гуманитарной, художественной интеллигенции, которые то ли в силу своих убеждений и взглядов, то ли будучи просто не в состоянии так поступить, не пошли на службу к тоталитарным владыкам. Они тяжело страдали от голода и холода уже в 1918 г., а в 1921–1922 гг., когда начался катастрофический голод, рука смерти прежде всего схватила за горло интеллигенцию. "А жить — все труднее… Смертность среди людей науки ужасная… С литераторами дело обстоит не лучше", — писал М.Горький В.Г.Короленко 28 февраля 1921 г.[15]

Когда Красин благоденствовал, в частности осуществляя свои дипломатические миссии за рубежом, посещая богатые приемы и в свою очередь щедро принимая зарубежных партнеров, у великого поэта Александра Блока на почве постоянного недоедания раазвилась цинга и обострились другие заболевания. Большевистские власти издевались над ним, сначала запретив ему выезд за границу на лечение, а затем, когда Блок был уже прикован к постели, дав разрешение на выезд самому, без жены, и, наконец, за неделю до смерти, ленинское Политбюро проявило милость — согласилось на выезд Блока за границу вместе с женой. Александр Блок скончался 7 августа 1921 г. Фактически он был убит Лениным со товарищи, включая Красина, как бы последний ни стремился провести водораздел между собой и группой высших властителей[16]. Эта граница становилась все менее заметной, хотя, следует признать, полностью не исчезла до конца его жизни и даже в последние годы стала еще большей.

Пока же Красин все более утверждался в мысли, что поступил правильно, сделав ставку на лошадь-фаворита. Весьма высоко оценивая собственную персону, он даже парадоксально винил себя за "глупость политики Ленина и Троцкого". Почему же? Потому, оказывется, что, "войди я раньше в работу, много ошибок можно было бы предотвратить" (25 августа 1918 г.). Особенно свысока относится он к наркому по военным и морским делам Л.Д.Троцкому и наркому иностраненых дел Г.В.Чичерину, которые, по его словам, соперничали "в глупости своей политики" друг с другом. К Троцкому Красин был даже не совсем справедлив, упрекая его, что тот разогнал офицерство, тогда как на самом деле наркомвоенмор выступал за использование "военспецев" и привлек многих из них в Красную Армию.

Неприязнь к Троцкому была настолько сильна, что, подобно Сталину, Красин утверждал, что три четверти штаба Троцкого — предатели. Между тем, в 1918 г., когда писалось это письмо, 76 % всего командного и административного аппарата Красной Армии составляли бывшие офицеры царской армии[17], конфликт между Сталиным и Троцким в Царицине и вокруг этого города в том же году в значительной степени был связан с их разногласиями по поводу использования старого офицерства (Сталин обвинял Троцкого в предательстве), а выступавшая на X съезде РКП(б) военная оппозиция как раз и критиковала Троцкого за использование военных специалистов[18]. По Красину, исходя из его "трех четвертей" также, как мы видим, получается, что все бывшее офицерство — предатели!

Красин осуждал советский бюрократизм, который уже в 1918 г. приобрел зримые черты. Правда, он не осознавал неизбежности обюрокрачивания аппарата в условиях складывания тоталитарного режима. Он отмечал лишь наличие массы "людей шумных, занятых тем, чтобы придумать себе видимость дела и тем оправдать необходимость своего существования". Будучи прагматиком, Леонид Борисович не задумывался над истоками тех процессов, которые набирали силу в Совдепии. Ему значительно важнее было, что обращение к нему со стороны "всех властей" — самое предупредительное, что все его предложения принимаются, что "есть стремление создать условия, удерживающие меня при работе" (7 сентября 1918 г.).

Это письмо писалось, когда "красный террор", существовавший с момента Октябрьского переворота, был объявлен государственной политикой. Считая себя рафинированным интеллигентом[19], Красин не восторгался массовым кровопролитием, как Зиновьев или Бухарин, открыто писавший, что расстрелы — это способ формирования новых людей из существующего человеческого материала. Красин не призывал к закручиванию гаек, как Ленин или Дзержинский. Он называл террор "бессмысленным противоречием необольшевизма". Но перед женой, да и перед самим собой он, мягко говоря, кривил душой, преуменьшая масштабы террора и сводя его" лишь" к таким "безобразным явлениям", как выселение из квартир, "уплотнения" и беспричинные аресты. Он писал жене, что ему самому пришлось не менее 30 инжеренов "вызволять из кутузки", и этот факт подтверждается воспоминаниями свидетелей[20].

Фактически же Красин оправдывал террор, примирялся с ним, полагая, что "поделать против стихии ничего невозможно". Подменяя понятием стихии сознательные действия большевистского руководства, к которому он, хотя и с оговорками, присоединился, этот "интеллигент" создавал себе более комфортные психологические условия, служившие дополнением к бытовому комфорту.

И лишь иногда в письмах прорывалась досада на большевиков (Красин то причислял себя к ним, то как бы отстранялся), которые, по его словам, допускали множество нелепостей. "И грех, и смех, греха, впрочем, больше, так как разрушаются последние остатки экономического и производственного аппарата…" (16 декабря 1918 г.).

Но все больше и больше Красин ощущает себя принадлежащим к властной верхушке, все реже в его письмах встречается термин "они" о большевиках, все чаще он употребляяет местоимение "мы", а 25 февраля 1923 г. он даже написал "наша партия".

В основном Красин теперь поддерживает большевистский курс. Он оправдывал политику военного коммунизма, в частности ограбление крестьянства при помощи продразверстки и карательных действий продотрядов, под фальшивым предлогом, что деревня "живет, пожалуй, как никогда. У мужика бумажных денег накопилось без счету. Хлеб и все продукты есть, самое необходимое он за дорогую цену всегда найдет, городу же ничего не продает иначе, как по сумасшедшим сверхспекулянтским ценам" (14 марта 1918 г.). Примерно такое же суждение звучит примерно через пол-года, но уже с интонацией победителя: "Хлеба на местах много и даже научились его от мужика добывать, где добром, а где и понуждением…" (25 ноября 1919 г.)[21].

Красин все более энергично хвалит советские порядки, ту "благожелательную атмосферу", в которой он работает, высокомерно отвергает критику этих порядков со стороны эмигрантов. Позабыв, видимо, что ранее он нередко возвращался к мыслям об эмиграции, он декларирует: Мы (подчеркнуто нами — Ю.Ф. и Г.Ч.) тут ведем большое мировое дело, и не тому отребью, что засело по заграницам, судить большевиков" (то же письмо).

Поистине власть быстро меняет людей. Чем дальше, тем пуще (правда, как мы увидим, лишь до определенного времени) Красин будет хвалить советские порядки. Порой восхваления принимали характер ходульной трескотни, достойной лишь большевистских газетных передовиц. 23 декабря 1919 г. он рассуждал, например, что счастье не должно быть уделом немногих, что "мы" закладываем "фундаментальные камни тому порядку, при котором будет обеспечено счастье всех". Разумеется, при постройке "светлого здания" на таком фундаменте можно было примириться с человеческими жертвами, которые этот "инженер-интеллигент", стыдно сказать, уподоблял "мусору и щебню".

Как Ленину и его достойному продолжателю Сталину, так и Красину, была весьма близка отвратительная формула "Лес рубят — щепки летят".

Разумеется, собственные судьбы никак не должны были оказаться в мусоре или среди щепок. Красин не только проводил отпуска на заграничных курортах. Он откровенно устраивал на "хлебные места" своих многочисленных родственников и родных жены, о чем детально информировал супругу."…Мне как комиссару многое легче доступно…", — писал он. Среди того, что было ему доступно (разумеется, после того, как западные державы отказались от интервенционистских планов и в 1920 г. сняли блокаду с России), были и многочисленные зарубежные вояжи родных и близких (сестры Софии, сына жены Владимира и многих других). Как о само собой разумеющемся, он писал жене 17 сентября 1922 г. о своей сестре Софии: "Сонечка поехала в Швецию со служебным поручением, но пользуется поездкой и для отпуска… Я думаю привезти ее на несколько дней в Италию, чтобы показать ей ребят и девочкам ихнюю тетку".