Алексей Рыбин - Право на рок

• Название: Право на рок
• Автор: Алексей Рыбин
• Издательство: Леан
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997

---

Вот и подошло к концу мое грустное повествование. Все это я писала не по своей инициативе, а по просьбе друзей Миши, задумавших книгу о Майке и группе «Зоопарк».

Я еще не знаю, увидят ли мои записки свет и даже не знаю, хочу ли я этого. Я не знаю, как отнесся бы ко всей этой затее Миша. Я не знаю, будет ли это кому-нибудь интересно. И вообще я не знаю, зачем и для кого я все это писала.

Наверное, я это делала прежде всего для себя. Смерть Миши была для меня столь внезапной и трагичной, ударила так больно, что мне обязательно нужно было что-нибудь делать, во что-то погрузиться с головой. Я ухватилась за эти воспоминания, как за спасательный круг. Рассматривая фотографии и рисунки, читая сохранившиеся у нас письма и записки, я все время разговаривала со своим сыном; он был со мной и, как когда-то, моим. Я много думала о его судьбе, многое переосмыслила и поняла по-другому.

Сейчас меня больше всего волнует и не дает покоя мысль, как же я, будучи не самой плохой матерью, так любя его и заботясь о нем, не сумела его понять. Создав в своем воображении некий стереотип благополучного, шагающего вперед советского юноши с высшим образованием, я не смогла отойти от этого стереотипа. Здесь проявился прямо какой-то снобизм, в общем-то совершенно для меня нехарактерный.

Я не поняла, что Миша не был «как все», я не поняла его крайней нетерпимости к любому давлению, а его увлечение рок - музыкой считала временным, ненужным и несерьезным занятием. Я молила всех богов, чтобы они вернули сына на путь праведный, тогда как избранный им путь был целью и содержанием его жизни.

А теперь я казню себя за то, что не сумела понять его, вникнуть в его творчество и поддержать на таком тернистом и трудном пути музыканта.

Быть может, я все это несколько преувеличиваю, и сам Миша отнюдь не нуждался ни в нашем понимании и одобрении, ни в нашей поддержке - для этого у него было достаточно друзей, единомышленников, поклонников. Но мне от этого не легче. Извечная тема «отцов и детей» не миновала и нас.

В своих записках я рассказала о детстве и юности Миши: о его семье, учебе, увлечениях, главных событиях, друзьях. Но я ничего не сказала о главном - о его творчестве. А перефразируя известного поэта, он был музыкант - тем и интересен. Но сделать это - не в моих возможностях, не в моей компетенции. Я надеюсь, что это профессионально и интересно сделает кто-то из друзей.

А посвящаю я свой труд моему внуку и сыну Миши - Жене. Может быть, ему будет интересно прочитать о том, как его папа был маленьким.

Михаил Науменко ЗАВАРНОЕ МОЛОКО

Я был там, я был здесь, я был везде, я все видел, но ничего не запомнил. Но многое забыл. У меня был дырокол и медленносшиватель. Обычно я пользовался ими днем, после приема у мозамбикского посла. Они возвращали мне мое душевное равновесие.

Я видел его, я видел ее, я видел почти всех, но я не видел себя. И все потому, что у меня нет зеркала. Я не держу его, поскольку оно имеет обыкновение мешать моим утренним мыслям. Зато у меня есть лужа ананасового сока. Она лежит у меня в холодильнике рядом со Справочником Начинающего Крамолова. Это моя любимая книга. Правда, я ее ни разу не читал, но она мне все равно нравится. Я хочу сохранить ее для моих будущих детей, если, конечно, им когда-нибудь заблагорассудится появиться на свет.

Так вот, у меня нет зеркала. А еще у меня нет кота, которого зовут Плутарх. Этот кот, старый, седой, толстый и ленивый, а питается он комарами. У него римский нос и голубые глаза. Осенью он линяет, сбрасывает рога и погружается в спячку. Зато летом он почти не спит и целыми днями пропадает в радиомагазине: он спекулянт. Я терпеть не могу спекулянтов, но кота Плутарха люблю: он хороший. Очень жаль, что у меня его нет.

Из моего окна виден натюрморт. Да, да, натюрморт в полном смысле этого слова: на соседней крыше вот уже месяц лежит дохлый слон.

Я читал, что никто не знает, куда идут умирать слоны. Так вот знайте, что слоны идут умирать на мою соседнюю крышу. За умеренную плату могу сообщить вам адрес.

Пожалуй, пора готовить ужин и идти на прогулку. Почему ужин? Потому, что сейчас утро, а вечером я не успел перекусить. Сейчас мне ужасно хочется курить, а не в моих правилах курить натощак. Это чрезвычайно вредно для здоровья. А здоровье - это чертовски важная штука, которая нужна мне для того, чтобы дожить до ста тридцати двух лет. Зачем мне это нужно? Для того, чтобы пережить мозамбикского посла. Он мне смертельно надоел, и на склоне лет мне будет приятно каждый вторник посиживать на его могиле. Сейчас, с вашего позволения, я заварю себе чашечку молока.

Вы умеете заваривать себе молоко? Нет? Напрасно. Я умею, но это мой тайный секрет, и я, пожалуй, унесу его с собой в могилу. Но это будет не скоро, я надеюсь. Лет эдак через сто - сто двенадцать.

А еще я хочу достать бомбардировщик. Я бы поставил его в лесу и сделал бы внутри ночной бар. А в топливных баках я бы солил огурцы и мариновал помидоры. Правда, я не умею этого делать, но я бы кого-нибудь нанял. Этого человека звали бы Симпсон, он был бы уроженцем штата Северная Каролина, отставным офицером флота и любителем покера. Мы играли бы с ним в покер, а иногда в канасту, днем бы он солил огурцы и мариновал помидоры, а вечером мы сидели бы с ним в ночном баре и смотрели бы по телевизору хоккей, детективы и эстрадные программы. Ночной бар - это очень полезная вещь, особенно если про него никто не знает.

А если в бомбардировщике что-нибудь начало бы взрываться, то мы бы спустились в бомбоубежище. Там тихо, светло и печально. Но, впрочем, лучше бы там было громко, темно и весело. И это было бы вовсе не бомбоубежище, а ночной бар, но про ночной бар я вам, кажется, уже рассказывал.

А еще мне нужен грохот. Я сбился с ног, разыскивая его по магазинам. Его нигде нет, а промышленность, кажется, его не выпускает. Вы не знаете, где можно достать грохот? Что я с ним буду делать? О?! Я буду его хранить и лелеять. А включать я его буду только по субботним вечерам, чтобы дома не было так тихо и чтобы мне не приходилось опять напиваться.

Я не люблю напиваться, потому что утром следующего дня чувствуешь себя теплым и глупым, и приходится опять заваривать себе молоко, а это очень длительная и трудоемкая процедура, и каждый раз она меня угнетает. Угнетает настолько, что мне хочется все бросить и улететь в Бичкрафтсити.

Бичкрафтсити - это город, в котором я родился во второй раз. Там светит солнце и царит Сухой Закон. Там живут люди и муравьеды. Муравьеды едят муравьев и комаров, и поэтому там не бывает дезинтерии. А иногда там, все-таки, идет дождик, вы знаете, дождик, как рука моей женщины. Наверное, вы ее не знаете. Ее зовут Анастасия, и она еще жива, но скоро она умрет. Я думаю, тогда я тоже умру. Но я умру не скоро: лет через сто - сто двенадцать. Я пойду умирать на крышу соседнего дома; я очень люблю слонов, точнее, не слонов, а слоников - я их люблю не меньше, чем кота Плутарха, но он все же лучше. Он мне чем- то ближе.

А сейчас мне нужно поторапливаться: я спешу на открытие Зоопарка. Меня пригласили туда, как почетного члена Общества Охраны Муравьедов.

Наверное, меня попросят перерезать ножницами ленту. Это весьма тяжелое и очень ответственное дело, но зато мне потом вручат цветы, а цветы я люблю. Поэтому я, пожалуй, все-таки схожу и перережу эту самую ленточку на воротах Зоопарка. Слово «Зоопарк» мне нравится гораздо больше, чем слово «зверинец», а гостинец - это, вообще говоря, почти подарок, а подарков мне очень давно никто не дарил, а это довольно грустно, что там ни говори. Но еще грустнее мне будет вечером, когда я приду домой. Я буду утомленным и замученным. До того замученным, что мне опять будет казаться, что на крыше соседнего дома лежит мертвый муравьед, или мертвый слон, или мертвая Анастасия. И мне опять станет грустно, и я опять долго не смогу уснуть. И, наверное, я опять напьюсь пьяным. А утром я опять проснусь чертовски уставшим. Я чертовски устал просыпаться чертовски уставшим. И заваривать молоко.

А. Рыбин КАК ЗВЕЗДА РОК-Н-РОЛЛА

1

Снег валил на Волоколамскую, на Боровую, на Разъезжую. Из черноты предрассветного неба он сыпался на Лиговку, на Невский, на Кировский. На Купчиново, на Веселый поселок, на Красное село, на Царскосельский лицей, на совхоз «Шушары». На Москву. Он покрывал толстым слоем Среднерусскую возвышенность, черноземную зону, Крым, Кавказ, Кара-Кумы, Турцию, Индию и Египет, Новую Англию, Небраску и Калифорнию. Ветра совсем не было и белые легкие хлопья плавно кружили над Чили и Колумбией, над Колизеем и Тауэром, над Эмпайр-Стэйт-Билдинг и Ла-Саграда Фамилиа, над статуей Матери-Родины, над Золотыми воротами. Они плавно скользили вниз по Стене Плача и по Великой Китайской Стене, пролетали мимо слепых черных окон Парижа и Амстердама, Венеции и Вышнего Волочка, Чикаго и Чебоксар, ложились на пустые улицы городов, на замерзшие автомобили, на лед рек и озер, на остановившиеся огромные заводы и закрытые магазины.