Марк Перах - Четыре истории из жизни государственных преступников

• Название: Четыре истории из жизни государственных преступников
• Автор: Марк Перах
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999

---

Барахохло тряс и тряс Константинова, и Аслан, безуспешно пытаясь оторвать его руки от шеи уже начавшего хрипеть урки, говорил:

— Кончай, турок, нам бежать надо, бригадир нас уже ищет.

2. КУСОК РЖАВОЙ ТРУБЫ

Озерлаговский лагпункт 22, расположенный в поселке Вихоревка на трассе Тайшет—Лена, содержал около полутора тысяч государственных преступников. Сорок восемь надзирателей, около ста пятидесяти солдат охраны и около тридцати офицеров заботились о том, чтобы зеки, распределенные между восемью бараками, вели себя в соответствии с правилами, работали в каменном карьере и раз в десять дней пользовались баней и прожаркой. Оперуполномоченный КГБ в лагере, по лагерному кум, капитан Житкин, не интересовался каменным карьером. Его заботы были намного более высокого ранга. Главной заботой оперуполномоченного Житкина были его стукачи, и поэтому капитан Житкин интересовался баней и прожаркой. Баня и прожарка располагались в утепленной землянке, в северном углу зоны, в нескольких метрах от запретки и проволочного ограждения. Баней и прожаркой заведовал заключенный Курляев. В секретных списках опера Курляев числился как ОДО, Особо Доверенный Осведомитель. Главным источником сведений о планируемых побегах или о вредных настроениях среди зеков, которые Курляев передавал куму, были разговоры зеков, моющихся в бане.

Среди примет Курляева, перечисленных в его личном деле, указывалось, что его рост — 163 сантиметра, цвет волос рыжий, цвет правого глаза голубой, левый глаз отсутствует, хромает на левую ногу. Отбывал ранее сроки за изнасилование несовершеннолетней, за мужеложство и за кражу, а в настоящее время осужден за убийство. Содержится в лагере для государственных преступников вместо лагеря для уголовников по специальному определению — как ОДО.

Содержание личного дела Курляева не было известно государственным преступникам лагпункта 22, осужденным по статье 58 УК РСФСР за гораздо более тяжкие преступления — например, за высказывание преступного мнения, что государственный строй в стране не на 100 процентов социалистический, или за почти столь же преступное утверждение, что токарный станок ДИП-200 завода Красный Пролетарий скопирован с немецкого станка фирмы VDF. Капитан Житкин позаботился о распространении через его стукачей слуха, что Курляев был осужден за анекдоты о Ленине и Троцком.

Хромающий Курляев, чей единственный глаз был постоянно направлен к земле, а рот постоянно приоткрыт, показывая редкие, выщербленные зубы, выглядел не то дебильным, не то просто дураком и, вот уже в течение нескольких лет прилежно выполняя функции особо доверенного стукача, ни разу не был заподозрен другими зеками.

В этот вечер капитан Житкин был более пьян, чем обычно. Утром опер получил долгожданное извещение, что, наконец, после нескольких неудачных попыток он добился перевода из заброшенной, тоскливой Вихоревки в Чуну, гораздо больший, оживленный поселок, где имелась школа, а следовательно — молодые учительницы, ежегодно прибывающие по распределению после окончания педучилища и тоскующие вдали от дома. На радостях Житкин клюкнул вдвое больше обычного. Солдат охраны, лязгнув засовами, открыл бревенчатую дверь, ведущую из вахты в зону, и капитан Житкин, запахивая полы шинели, ступил на обледеневшую дорожку.

Оглядывая хозяйским глазом зону, где в течение последних трех лет он был истинным, хоть и не объявленным господином, всегда зная, что его распоряжениям беспрекословно и без рассуждений будет следовать формальный хозяин, начальник лагеря подполковник Мирохин, Житкин не спеша пошел вдоль запретки. В этот мартовский вечер на ногах Житкина были изрядно стоптанные валенки: никто в этом лагере не осмелился бы сделать замечание капитану Житкину за нарушение формы одежды. В отличие от сапог, которые могли бы скрипеть при ходьбе, в валенках Житкин шагал бесшумно. Шагая — не спеша — по протоптанной в слежавшемся снегу дорожке, Житкин мысленно видел себя со стороны. В этом видении его шинель без единой складки сидела на худощавой фигуре, ловко скрывая накачанный пивом барабан живота, на плечах сверкали погоны с большими звездами, на ногах поблескивали шевровые сапоги и клацали воображаемые серебряные шпоры, а левая рука в элегантной замшевой перчатке держала стек с узорной ручкой, которым этот воображаемый Житкин похлопывал по сапогу.

Он подошел к бараку столовой, вечером превращаемому в клуб. Из клуба слышались звуки аккордеона. Там, на клубной сцене, хор государственных преступников разучивал песню Партия Наш Рулевой. Житкин постоял возле клуба, мысленно подпевая хору и поглядывая в сторону жилых бараков, где, он знал, надзиратели сейчас выискивали зеков, пытающихся увильнуть от предстоящего вскоре политчаса.

Убедившись, что на всей видимой территории зоны нет ни одного праздношатающегося зека, который мог бы увидеть его, опер рысцой протрусил к бане.

* * *

Стоя босиком на теплом цементном полу бани и держа в руке березовый веник, Курляев другой рукой почесывал седые волосы на своем обнаженном торсе. Веревка с разлохмаченными концами, завязанная мокрым узлом, поддерживала под его голым волосатым животом стандартные зековские ватные брюки.

— Кать, попаримся, гражданин начальник? — сказал Курляев, вдыхая с наслаждением сивушний дух, исходивший от кума.

— Не, не будием. Однако, вот те, — сказал Житкин, протягивая Курляеву наполовину опустошенный пятидесятиграммовый пакет краснодарского чая, награду за прошлые услуги. — И еще вот, позырь. — Житкин вытащил из грудного карман пачку из нескольких явно очень старых открыток с заломанными уголками, ловким движением опытного картежника развернул пачку веером и поднес к лицу Курляева.

— А-а! — сказал Курляев, схватив фотографии, и прищурил свой единственный глаз, вглядываясь в тусклом свете одинокой лампочки в пожелтевшие фотографии пышногрудых женщин в одном нижнем белье.

— Смотри, да не лапай, — сказал Житкин. — Ну, хватиет? Насмотриелся?

Курляев промычал страдальчески, вздохнул и выпустил открытки из рук.

— Докладывай, ну? — сказал Житкин. — Кать, хтось-то подкоп думает, — сказал Курляев.

— Это мы без тебя знаием, — сказал Житкин. — Время к весне, тут они все за подкопы мечтаивают. Ну, а кто они, хтось-то?

— Кать, не знаю пока. От меня не укроются, ктой-то выболтает, тут мы их и… — и с улыбкой, перекосившей черную повязку на месте его выбитого глаза, Курляев щелкнул пальцами, как бы раздавливая воображаемое насекомое.

— Да ведь для подкопа твоя прожарка самое милое дело, Курляиев, — сказал Житкин, смеясь. — Ближче всего к запретке и самое потайное место в зоне. Уж не ты ли задумываиешь?

— Да вы что, гражданин начальник. Мне это даже оченно обидно слышать. Кать, как я вам ни услужаю, от всей души, а вы…

— Ладно, шутим, не видаешь? А что, у тиебя душа есть? Только вот что, Курляиев. Ты уж нам не скажешь, если и дознаиешься. С завтрева нас здесь не будиет.

— Кать… Как не будет? — сказал Курляев, бледнея и роняя веник. — Переводият.

— В Чуну едете? А чо со мной, гражданин начальник? Они ж меня палкой убьют, змеи пятьдесятвосьмые. Мне и чаю не надо, кать, только возьмите меня с собой, а?

— И откедова ты, козел, о Чуне знаиешь? — сказал с усмешкой Житкин. — Тебя если ухайдакают, никто не всплакниет. Это раз. Два, ты знаиешь, сколько здесь у нас таких, как ты, осведомителей, из пятьдесиятвосьмых? Заключиенный Курляиев, вы очень даже и наверняка останетесь здесь. Здесь будиешь. Вместо нас другой офицер будиет, ему будиешь докладывать, вся разница. Вы соблюдайте конспирацию! Ну вот, пакет-чай ты свой получай, мы в расчете, не скучай! Ну, мы поеихали, а вы останетесь, заключиенный Курляиев. И прошу вас сейчас же как штык быть на политчасе.

* * *

Бревенчатая дверь бани хлопнула, морозная струя пахнула, на мгновение разгоняя влажный пар, висевший над цементным полом бани. Курляев тупо смотрел на закрывшуюся дверь, покрытую каплями сконденсированной влаги. Сивушный дух, оставленный за собой Житкиным, медленно таял.

Кашель за стенкой заставил его вздрогнуть. Кто-то был там, с задней стороны постройки, там, где были сложены поленницы дров. Кто-то, кто мог услышать через стенку разговор с кумом. Набросив ватник на голые плечи, Курляев дернул дверь и босиком, как был, выбежал наружу. Через темную, пустынную зону он смутно различил фигуру Житкина возле освещенной вахты. Курляев замахал руками, пытаясь привлечь внимание капитана, но тот, не глядя в сторону бани, уже входил в вахту. На порог вахты вышел солдат, на ходу зажигая самокрутку, и Курляев сейчас же опустил руки: никакой зек не стал бы махать руками лагерному куму, если он не имел с кумом особых отношений. Оглашение таких отношений означало бы первый, и верный, шаг к скорой, но нелегкой смерти.