Шандор Тот - Как дела, молодой человек?

• Название: Как дела, молодой человек?
• Автор: Шандор Тот
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970

Повесть опубликована в журнале "Иностранная литература" № 7, 1970

---

Он въедливо всматривался в мое лицо. Я молчал.

Тут подошел Чабаи и, виновато тараща глаза, стал рядом со мной.

— Чего стали? — рявкнул старик. — Убирайтесь к чертям! — И он умчался, не переставая ругаться. — Попробуй сделать из таких пловцов. Черта с два сделаешь! С этих лет развратничать! Дохляки истасканные!

— Погорели, и с треском! — сказал Чабаи, теребя мой халат.

— Хоть ты-то не лезь! Не дергай, а то схлопочешь!

Он сразу притих и поплелся за мной в раздевалку. Я оделся в одну секунду.

— Ты что, нездоров? Зачем ты поплыл? У тебя даже ноги трясутся.

— Бабка твоя трясется...

— Уж мне-то не заливай... Нахватал двоек, на уроках сидишь как потерянный, дрожишь, словно лист осиновый.

— Отстань! — сказал я, а сам готов был сквозь землю провалиться, потому что зубы у меня опять застучали.

— Разве это дружба?.. Ты что, онемел? — Голос его на миг прервался, потом он выпалил: — Говори, дружба? Я скажу тебе, что это такое. Дерьмо это, а не дружба! — И он выскочил из раздевалки, с шумом хлопнув дверью.

Я натягивал тренировочный костюм и думал: ладно, с Петером я после улажу, пока мне не до объяснений. И не до состязаний: проиграл — что поделаешь? Потом... когда жизнь войдет в нормальную колею, займу и первое место. А сейчас я спешу. Уже шестой час.

■

Мост Маргит я все же прошел пешком. Кто подсчитает, сколько километров я отмерил ногами? Надо было собраться с мыслями, а для этого нужно время. Может случиться, что я не застану папы дома, то есть у дяди Пишты. Как это странно... Но я не боюсь. Что поделаешь, если слова наших отцов далеко не всегда непреложны. Ты веришь, веришь до исступления, вдруг все летит кувырком, и тогда выясняется: то, что было, уже не действительно. Объяснений не требуй, а потребуешь, тебя же обвинят в нахальстве, развязности и еще черт знает в чем. Ну ладно, увидим.

До Вышеградской улицы я тоже хотел пройтись пешком. У кинотеатра «Совет» околачивалась орава стиляг, пестрых, как попугаи: крикливо-яркие шарфы, торчащие ежиком волосы. Время от времени кто-нибудь один, нарушая позицию круговой обороны, вдруг отваливал в сторону и отпускал шуточки вслед проходящим девчонкам. Зубоскалили самым пренебрежительным тоном, но где-то проскальзывало затаенное волнение. Мне это знакомо. Трусливые подонки, со злостью подумал я и вдруг с удивлением понял, что просто завидую.

Живодер, разумеется, ошивался тут же; я хотел пройти мимо, но он заметил меня еще раньше и, должно быть, следил исподтишка. Оставив своих дружков, он направился ко мне, а я, и так уже выбитый из седла, подпустил его и даже не сбросил руки, когда он по-свойски положил ее мне на плечо.

— Чао, Хомлок! Пойдем, долбанем в «чижики»!

— У меня дела!

Я хотел поскорей от него отвязаться и у Театра Комедии свернул в переулок, но он упорно шагал рядом.

— А у меня новость — ахнешь! — сказал Живодер. — От Фараона бабенка сбежала!

— Какая бабенка?

— Жена. Не понимаешь, что ли?

— Врешь! — сказал я, но ноги у меня задрожали, как перед началом соревнований.

—- Да я своими глазами видел! — загремел он мне в самое ухо. — Погрузилась в машину и отчалила!

— Врешь! Ты ведь ее и не знаешь!

— Я? Такую роскошную женщину? Ты бы видел, старик, какой у нее зад!

— Ты ее с кем-нибудь спутал, — сказал я беспомощно, чувствуя, что бледнею от бешенства.

— Да ты все проворонил. Фараон с тех пор как больной паук ползает. Погоди, сам убедишься. На ногах не стоит, шатается, будто вдрызг нализался.

Я молчал, стиснув губы, чтоб они не дрожали.

А Живодер трещал как заведенный.

— Она, знаешь, тонкая штучка. Завела себе субчика на улице Кекгойо. К нему и рванула.

— Заткнись! — совершенно убитый прошептал я, глядя прямо перед собой.

Живодер с любопытством уставился на меня и, как видно, хотел сказать что-то такое, чтоб нельзя было подкопаться.

— Умная баба. Чего ей мучиться с этим лысым хмырем! Скажи — нет?

Я видел только его подбородок с пакостно пробивающейся щетиной. Развернулся и врезал. Привалившись к стене, он зажал рот рукой, и между пальцами у него просочилась кровь. Потом свистнул — кровь и слюна брызнули изо рта фонтаном. Дружки его, должно быть, были поблизости, потому что сразу откуда-то выскочили четверо. И на меня. Мне бы надо удрать, да ведь... все равно далеко не уйдешь. Я защищался отчаянно. Молотил руками, ногами и какое-то время держал их на расстоянии. Отпрыгнув к стене, я невольно оказался рядом с Живодером. Одного, черномазого, я лягнул, и он сразу скрючился. Трое оставшихся дрались, как бешеные, а я больше не мог прикрывать лицо. Пиджак на мне был разорван по шву, чей-то кулак раскроил скулу. Я отбивался уже инстинктивно, когда передо мной внезапно выросла могучая фигура, и человек в синем фартуке раскидал моих врагов. Слов его я не слышал — после чьего-то прицельного удара в скулу меня окружила глухая тишина. Пошатнувшись, я привалился к стене; из рассеченной щеки струилась кровь. Тот, в синем фартуке, немного проводил меня в сторону Западного вокзала. Глухота наконец прошла, я зажал рану носовым платком и пробормотал слова благодарности. Он же старался меня ободрить: пусть те парни скажут ему спасибо, он сам видел, как я отделал двоих из пяти. Махнув на прощанье рукой, он сел в грузовик рядом с шофером. Я тоже помахал рукой и попытался улыбнуться — он, конечно, заслужил намного больше. Не приди он на помощь, я бы наверняка оказался в больнице.

Но даже во время драки я ни на минуту не забывал, что у меня дела в Зугло.

■

Прежде чем позвонить в квартиру дяди Пишты, я постоял на лестнице, пытаясь прикинуть: поможет или повредит мне эта неприглядная декорация. Ну ладно, решил я, пока дребезжал звонок, сейчас все станет ясно и, в конце концов, суть не в этом.

Ключ в двери повернулся, и папа уставился на меня с таким видом, будто еще не опомнился после сна. Сперва глаза его округлились, потом он схватил меня за плечо.

— Андраш... Что за дьявольщина? Ты попал под машину?

— Да нет, небольшая драчка, — сказал я.

Никакого замешательства, как тогда в управлении, он даже улыбнулся слову «драчка».

— Здорово тебя отделали, — сказал он сочувственно.

— Матч был сыгран вничью.

— Что? А, понятно. Досталось и тем и другим. Ну, пойдем... где-то я видел йод.

Он обнял меня за плечи и повел в ванную...

— Прекрасно помню, что где-то был йод, — сказал он, как будто сейчас было очень важно говорить о чем бы то ни было.

Он взял вату, промыл рану, отрезал пластырь, ощупал разбитую скулу — она уже слегка посинела — и перевязал. И без умолку говорил:

— Все чисто... Ты умылся?.. Это не простой удар... Кулаком такой раны не нанесешь... Теперь пощиплет немного... Голова кружится? — И он отпустил меня, как куклу, когда проверяют, устоит ли она на ногах.

— Пустяки, папа. Хватит. Я ведь пришел не за этим.

— Я знаю. Хорошо-хорошо.

Он повернул мою голову к себе, как бы разглядывая повязку. Я вынужден был смотреть ему прямо в лицо: его пересекали морщины, доходившие до углов рта, такие глубокие, что казались новыми; но я знал, что они старые. Воротничок у рубашки был неприлично грязный, в такой несвежей рубашке даже я постеснялся бы ходить.

— Так что же случилось? С кем ты подрался?

— Это неважно, — сказал я совсем тихо.

Приведя меня в комнату, он прошел в нишу и захлопотал возле кухонной плиты. На тахте валялись стеганое одеяло и измятая подушка — как утром он встал, так все и осталось. На письменном столе лежали знакомые бумаги.

Он принес на тарелочке несколько бутербродов — неужели сам намазал масло на хлеб? — сифон, бутылку вина, два стакана и лимон.

Я набросился на еду, не дожидаясь приглашения, и с наслаждением выпил лимонад. Он снова стал спрашивать, с кем я подрался. А я снова ответил, что это неважно и что пришел я сюда не затем, чтоб говорить о драке.

Он расхаживал взад и вперед, потом присел, налил вина, выпил и опять зашагал.

— В последние дни я много думал о тебе, — сказал он и остановился.

— Обо мне?

— Да, конечно. Ведь ты мой первенец. Не правда ли?

Я ухмыльнулся, и рана засаднила от натянувшейся кожи. Папе, должно быть, алкоголь вреден. Первенец! Еще одна дичь!

— Я много думал. В памяти всплывало то одно, то другое. Помнишь, я как-то спросил: где ты был? На летенье, сказал ты. Знаешь ли, что это значит? Это значит, что до церковной службы тебе нет никакого дела! Что б ты ни говорил, церковь для тебя пустой звук! Вот что значит твое летенье. И сейчас я спрашиваю: с кем ты подрался? А ты отвечаешь: это неважно. Что из этого следует? Что у тебя есть тайна! У меня тоже есть тайна — значит, мы квиты.

Я молчал, упрямо уставившись в скатерть. Интересно, во что это выльется? Возможно, в новую проповедь на тему о моей скрытности!

Но папа лишь загадочно улыбнулся, опять налил в стакан вина, поднес его к лампочке, разглядывая темно-красный «Бикавер», и залпом выпил.