Рустам Ибрагимбеков - Структура момента

• Название: Структура момента
• Автор: Рустам Ибрагимбеков
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Да.

- Не верю.

- Не надо притворяться. Ты и сама думаешь точно так же. Уже давно нет никакой любви. Просто изображаем ее друг перед другом и перед людьми тоже...

- Зачем?

- Не знаю. Тебе лучше знать. Приятно, наверное. Как же, такая сильная, всепобеждающая любовь! Всем на зависть. А на самом деле - для тебя это игра, развлечение...

- Неправда.

- К сожалению, правда. Игра, на которую ушли четырнадцать лет моей жизни.

- А моей?

- У тебя-то все в порядке. Ты успевала одновременно заниматься устройством своих дел.

- Опять начинаешь?

- Да, начинаю... Я потерял все, понимаешь, все... Из-за этой выдуманной, показушной любви я четырнадцать лет непрерывно вру, изворачиваюсь, прячусь от людей. А для тебя это приятная добавка к тому, что у тебя есть, развлечение после работы, отвлечение от семейных забот...

- А кто тебя заставлял?

- Ну конечно, во всем виноват я сам. Было бы удивительно, если бы ты этого не сказала. Но что поделаешь, если не все такие деловитые, как ты?! Не все могут играть в несколько игр одновременно.

- Ну какой смысл все ворошить?

Но я уже не мог остановиться.

- Конечно, во всем виноват я сам. Надо было уехать домой, а не торчать тогда здесь год из-за тебя.

- Я не это имела в виду.

- А что?

- То, что происходило потом.

- А что происходило?

- Ну не надо, прошу тебя... Сколько можно говорить об одном и том же?

- Нет, ты все же скажи, что ты имеешь в виду? То, что я вынужден был обманывать мать, врать ей и всем остальным, что учусь в университете? Тебе ли упрекать меня в этом? Я же для тебя это делал, чтобы остаться в Москве!

- А кто тебе мешал на самом деле учиться? Ты мог постудить на следующий год.

- Ты мне мешала! Ты! - Объяснение наше по накатанной с годами дорожке скатилось к месту, где я был наиболее уязвим, и каждый раз я приходил в ярость из-за того, что Нина не упускала возможности упрекнуть меня в лености, хотя прекрасно понимала истинную причину всех моих бед. - Из-за тебя я не смог поступить ни первый раз, ни потом - не лезло ничего в голову! И из-за тебя я четырнадцать лет изображал эту чертову, давно несуществующую любовь, которая, как выяснилось, и тебе давно в тягость!

- Неправда!

- Олег все за тебя сказал. Наконец все выяснилось.

- Я люблю тебя, честное слово. - Растратив все аргументы, Нина заплакала. - Я действительно устала. Но это пройдет. Поверь мне... Ну что ты молчишь?

- Все сложнее, чем ты думаешь...

- У тебя кто-то появился?

- Нет. Но все, что я тебе сказал, - правда. Я действительно уже не могу... Я не могу и не хочу больше врать ни себе, ни другим. И давай на этом кончим!

Она не стала меня больше упрекать.

- Куда ты летишь? - спросила она, вытаскивая из сумки кружевной платочек.

- Домой.

- Надолго?

- На два-три дня.

- Что-нибудь случилось?

- Нет. Надо произвести кое-какие расчеты с прошлым. - Фраза получилась излишне красивой, но больше мне ничего добавить не удалось - паспорт с билетом уже были в руках контролера, а милиционер проверял содержимое моей сумки.

- Значит, это все?

- Да, все!

Когда нас повели к самолету, ее среди провожающих не было...

Я не осудил себя за то, что оглянулся. Это была не слабость. Просто вежливое внимание к человеку, который проехал сорок два километра, чтобы меня проводить.

Необычайное ощущение покоя я испытал, войдя в самолет. Будто отдыхаю после продолжительного бега против сильного встречного ветра.

Впереди меня ждало свидание с родиной. И последнее усилие, после которого можно начать новую жизнь. Могучее дерево, выросшее из неосторожно оброненного когда-то семени лжи, нуждалось в нескольких веточках свежей неправды, которые бы, приукрасив его, погасили претензии моих друзей. После чего можно распрощаться с ними раз и иавсегда, оставив в память о себе это ветвистое чудище, увешанное чужими знаниями, медалями, несостоявшимися победами, несуществующей славой.

И вернуться к себе, к своему "я", запрятанному где-то в далеких глубинах моего существа и прорывающемуся на поверхность лишь в виде кошмарных сновидений...

Пролетая над городом-героем Волгоградом, о чем любезно сообщила бортпроводница, я задремал и обнаружил, что брюки, тщательно прикрепленные к моему телу ремнем и подтяжками, вдруг опять с меня исчезли, буквально испарились в тот момент, когда я вошел в квартиру Владимирских. Но, в отличие от всех предыдущих случаев, на этот раз легкодоступная обозримость нижней половины моего тела не только не смутила меня, но даже рассмешила. Смущены были, наоборот, зрители, что меня развеселило, и, вместо того чтобы попытаться где-то спрятаться, я, двигаясь из комнаты в комнату (чтобы каждый мог мною полюбоваться), еле удерживался от соблазна раздеться полностью, донага...

Проснулся я над Каспийским морем в прекрасном настроении, ибо еще во сне осознал, что вижу эту дурацкую историю с исчезающими штанами последний раз; что-то уже начало происходить во мне, я ощущал себя музыкантом, которому предстоит взять последний аккорд длиннющей, бездарной, измучившей и его, и слушателей фортепианной пьесы, исполняемой отнюдь не по своей воле...

II

В день моего приезда в Сангачаур на плотине не было сброса воды, и уровень на Куре упал. Этот, казалось бы, не имеющий ко мне никакого отношения малозначительный и привычный для жителей города факт имел несколько последствий, которые, соединившись в цепочку, конечным своим звеном вдруг замкнулись на мне. И еще раз подтвердили мою убежденность в том, что все в этом мире взаимосвязано, - любое, казалось бы, пустяковое событие может странным непредсказуемым образом привести к сложнейшим результатам. Уж я-то имел возможность в этом убедиться много раз...

Кроме Алика меня встречали Рамиз и Феликс. Июньское солнце, опережая время, пекло как в августе - над асфальтом, как над костром, струился горячий воздух. Но друзья детства, как бы подчеркивая торжественность встречи, были в костюмах и галстуках; впрочем, Феликс и на рыбалку ездил в таком же виде, оставляя в редакции портфель на тот случай, если его спросит редактор.

Четвертого стоявшего на перроне парня, совсем молоденького и обвешанного фотоаппаратами, я не знал; видимо, Фeликc притащил с собой фотографа. Так оно и оказалось: пока друзья тискали меня в объятиях, парень, обегая нас кругами, делал снимок за снимком, торопливо меняя фотоаппараты.

- Вот, я говорил?! - Алик торжествующе ткнул пальцем в поблескивающую на солнце медаль.

Пиджак лежал на коробке с подарками, и купавшаяся в лучах солнца медаль была открыта для всеобщего обозрения; даже брошенная на грубо перевязанную коробку из-под конфет, она обращала иа себя внимание ярким блеском. Все, включая Алика, уже имевшего такое удовольствие, одновременно склонились и с благоговейным трепетом приступили к осмотру.

- Возьмите пиджак в руки, - посоветовал я, - удобней же будет.

Фотограф опять вспомнил о своих аппаратах.

- Зачем это нужно? - негромко спросил я у Феликса, давая понять, что не одобряю шумихи вокруг своего имени, и уж во всяком случае здесь, в родном городе.

- Я понимаю... Что делать? - Феликс развел руками. - Задание редакции. Сделаем небольшой материал, буквально из десяти строк, что-то вроде интервью, и на этом кончим.

Ведомые Аликом, мы уже направлялись к машинам - черной "Волге" и ядовито-зеленому "Москвичу".

- Я всего на пару дней... хочется с вами побыть... без официальностей... И чтобы поменьше народу знало.

- Знать-то уже все знают и без газеты, - рассмеялся Феликс. - Ты что, забыл, куда приехал? Садись...

Мы вчетвером сели в "Волгу", а фотографа отправили на "Москвиче".

- Ну ничего, мы тебя в таком месте поместим, что даже при большом желании найти будет трудно, - заверил меня Феликс.

- Где это?

- На гребной, у Эльхана. Когда ты приезжал прошлый раз, она только строилась...

- Там отлично, - наконец и Рамиз произнес какие-то слова.

Я обернулся. Доброе, благородное лицо Рамиза с седеющими уже и тщательно зачесанными назад висками не выражало ничего, кроме радости по поводу моего приезда. Даже намека на обиду не ощущалось. Но я-то знал, что обида есть и вина моя несомненна...

- Здесь тебе полностью гарантированы покой и изоляция, - заверил Феликс, когда старичок охранник сомкнул за машиной невысокие, сваренные из труб ворота гребной базы. - Посторонних сюда не пускают, а гребцы народ не надоедливый...

И тут, как бы специально, чтобы опровергнуть Феликса, из-за угла центрального корпуса, к которому мы двигались, появилась полная, ярко одетая женщина, в туфлях на высоких каблуках, а за ней еще более толстый мальчик в очках и с портфелем. Уже позже я разглядел, что ощущение яркости в ее одежде вызвано главным образом трикотажной кофтой, пестрой от надписей, призывающих к миру и дружбе. Но в первую минуту все возможности восприятия были подавлены потоком слов, которые женщина на меня обрушила, одновременно выталкивая вперед очкастого мальчика. Коллективные попытки Феликса, Рамиза и Алика остановить ее остались незамеченными. Колыхание сливающегося с шеей подбородка перебрасывалось на взволнованную грудь, родинки на которой кидало вверх и вниз, как лодочки в безбрежных и белых от пены волнах океана.