Рустам Ибрагимбеков - Структура момента

• Название: Структура момента
• Автор: Рустам Ибрагимбеков
• Жанр: Русская классическая проза

---

Старик часто улыбался во сне. В жизни оставалось еще так много приятного, что даже относительная близость смерти не омрачала его существования. Старик считался крупнейшим специалистом по азербайджанскому фольклору. И осенью надеялся выехать в последнюю, предсмертную, как уверял всех, экспедицию в район Кельбаджар; не было дня, чтобы он не говорил об этом.

Старик улыбался во сне еще и потому, что любил свое прошлое. Ему было о чем вспомнить, и, перебирая, как бережливый коллекционер, события своей бурной жизни, он получал больше удовольствия, чем какой-нибудь обладатель ценных старинных монет или редчайших марок.

И еще - и это было, пожалуй, самым главным - Старик получал удовольствие от самой жизни: от чистого воздуха, вкусной еды, от разговоров со сторожем, от чтения - от всего, что подтверждало то, что он еще жив.

И, конечно, ему нравилось, что он ни от кого не зависит на старости лет. Старик ценил свободу и именно этим объяснял свое заинтересованное отношение к деньгам - они были для него "материальным обеспечением свободы и независимости"; сами деньги, по его уверениям, не представляли для него никакой ценности.

Может быть, он и говорил правду. Но когда деньги есть, можно придумать разные объяснения своей скупости. Гораздо сложнее, когда их нет...

Машину я хотел оставить на даче, чтобы он понял все же, что я обиделся. Но, поразмыслив, вынужден был все же взять ее. На следующий день обойтись без машины было невозможно, во-первых, из-за самого Старика - кто бы ему привез обед, если, не я? - во-вторых, из-за Нины - без машины доставить уголь и мангал для шашлыка было бы трудно.

По дороге я дважды позвонил на Кутузовский, но Алик еще не вернулся: наверное, загулял с друзьями...

Азиз чувствовал себя неважно, а главное - опять начались разговоры о доставке его тела в Баку. Но узнав, что отъезд мой откладывается на неопределенное время, он несколько приободрился и попросил, чтобы я переговорил с врачом, - может, со мной он будет откровенней...

Врач, мой ровесник, со странной фамилией Строкопытов, ничего определенного не сказал.

- Вы сын?

- Нет... Знакомый... друг.

- Ну, что я могу сказать?.. - Как многие слабые от рождения люди, он увлекся физкультурой, уже став взрослым человеком, - в углу кабинета лежали гантели, на стене у двери висел эспандер, а худое, узкоплечее тело, (он переодевался, когда я заглянул в дежурку) было покрыто запоздалым комковатым покровом мышц. - Он очень слаб. И нужно быть готовым ко всему. Близких родственников у него нет?

- Нет.

- Вся надежда на организм. Может, и проскочит.

- Доктор, а может, нужны какие-нибудь редкие лекарства?

Он улыбнулся:

- А вы можете их достать?

- Попытаюсь.

- Все необходимое он получает.

- Ну, а все же? Бывает же иногда, что какое-нибудь лекарство может помочь, а в больнице его нет.

- Бывает. Но ему ничего особенного не требуется... - Он задумался на мгновение. - А впрочем... - Вытащив из нагрудного кармана ручку, он начеркал на бумажке какое-то длинное латинское название. - Кашу маслом не испортишь. Попытайтесь достать это. Пусть поглотает...

Азизу разговор с врачом (конечно, чуть отредактированный мною) понравился. Особенно приятное впечатление произвела бумажка с названием редкого лекарства.

- Я же говорю, - удовлетворенно откинулся он на подушку после тщетной попытки осилить латинские буквы, - к ним подход нужен, с врачами надо уметь говорить. Поезжай к Испанцу. Он достанет это лекарство хоть из-под земли...

У дома Испанца я позвонил еще раз на Кутузовский, и Алик сразу же поднял трубку.

- Алик, слушай меня, - сказал я деловито, - тут у меня важное мероприятие возникло. Так что сегодня мы не увидимся. Постель ты знаешь где... В холодильнике есть колбаса и масло. Утром просто захлопнешь дверь. Только ключ не забудь взять...

- А завтра? - робко спросил он.

- А завтра?.. - Хорошо, конечно, если бы он пошел со мной к Нине, один такой вечер дал бы ему больше впечатлений о московской жизни, чем самые красочные рассказы, но это было невозможно: одно неосторожное слово Нины, или Олега, или кого-нибудь из гостей - все мои многолетние старания скрыть правду оказались бы напрасными. - Я, видимо, уеду, Алик. И вернусь очень поздно. Так что ты меня не жди, ложись...

Врать наивному Алику очень не хотелось, но иного способа избежать его визита к Нине не было.

- Но ты точно приедешь?

- Да.

- А то я послезавтра хочу двинуть домой.

- Уже?

- Да.

- Ну ладно, еще обсудим это. До завтра...

Лысый, с изрытым оспинками лицом Испанец, поправляя пенсне с крошечными овальными стеклами, долго и убедительно объяснял, что ни рубля одолжить не может, потому что не имеет на это права.

- Ты же знаешь, дорогой, нашу семью - у нас все общее. Деньги есть, вот здесь в шкафу лежат, но это общие деньги, семейный бюджет. И никто не может их тронуть, даже я сам. Знаешь, семья большая, расходов много, все рассчитано на целый год вперед, это всем известно, у нас ни от кого тайн нет.

Пользуясь любым случаем, Испанец с удовольствием рассказывал об их семейных порядках, самых справедливых, самых разумных, построенных на взаимной любви и преданности семейным интересам. Портрет брата в лихо заломленном берете и с автоматом ППШ на груди висел над его головой, и рано или поздно Испанец должен был упомянуть о нем - все решения в этом доме принимались со ссылкой на брата, погибшего в тридцать седьмом году в Испании. Сам Испанец тоже был бойцом Интернациональной бригады, но недолго, а брат прошел всю войну от начала до конца, имел какие-то ответственные задания и легендарные заслуги. Жизненный путь старшего брата, в особенности испанский период, изучался всеми членами семьи, невзирая на возраст и пол (а всего их жило в семикомнатной квартире восемнадцать человек). Испанец находился в переписке со множеством очевидцев, институтов и архивов и собрал огромное - три толстенных, роскошно переплетенных тома - количество документов, убедительно подтверждающих бесценный вклад старшего брата в освобождение народов мира (до Испании он где-то еще добровольцем сражался за свободу).

Усилия Испанца не пропали даром - одна из улиц в Баку была названа именем брата, и уже несколько лет шли разговоры об установке памятника на родине героя в одном из апшеронских селений.

- Получены уникальные документы... - Грузный Испанец из-за одышки старался мало двигаться, и поэтому все, что могло ему понадобиться, находилось под рукой - в ящиках стола, в нескольких коробках, лежащих у него в ногах, двух портфелях на подоконнике и в нижнем отделении шкафа, до которого он мог дотянуться. - Хочешь посмотреть?

Отказаться было неудобно; каждый азербайджанец, по искреннему убеждению Испанца, должен был стремиться узнать получше жизнь замечательного героя.

- Вот ответ из Центрального архива. В двадцать первом году он, - Испанец вскинул глаза и скользнул почтительным взглядом по портрету, - уже через год после установления советской власти в Азербайджане, действовал в Средней Азии. - Папка с новыми документами была извлечена из шкафа, где лежали семейные деньги: видимо, новые сведения действительно считались ценными. - И как действовал! Несколько лет возглавлял борьбу с басмачеством в целой области! Я уже обратился к руководству республики с предложениями.

- Какими? - Вопрос был задан из вежливости, догадаться о предложениях Испанца было несложно: назвать какую-либо улицу именем славного борца за будущее народов, повесить мемориальную доску на доме, в котором он жил, опубликовать в республиканских газетах статьи, отражающие среднеазиатский период деятельности героя, приурочив это к очередной дате его рождения.

Так оно примерно и оказалось: пока Испанец зачитывал копию своего письма к руководству одной из республик Средней Азии, я с удивлением рассматривал странную фотографию, лежащую в толстой папке, перехваченной черной резиной. На ней были запечатлены все члены семьи Испанца, включая жену племянника (сына младшей сестры, умершей от рака несколько лет назад), с дочерью от первого мужа-латыша. В центре, естественно, восседал в своем кресле Испанец, точно в таком же берете, как у брата; остальные сгруппировались вокруг него. Под фотографией рукой Испанца было написано: "В центре сидит родной брат Мухтара Каспийского (таков был псевдоним брата в пору его революционной деятельности; в Испании он действовал под другим именем) с членами семьи", и подробно перечислялось, кто кому кем приходится, а главное, кем каждый приходится Испанцу и, следовательно, покойному Мухтару Каспийскому.

- А это зачем? - я показал на фотографию.

- Это для книги, - объяснил Испанец, - я решил написать книгу. Есть такая серия ЖЗЛ, жизнь замечательных людей, хочу им предложить. О гораздо менее заслуженных людях пишут. - Испанец обиженно высморкался, он был слегка простужен. - Я сам видел, о каких-то писателях, ученых, а человек, - он опять запрокинул голову и бросил преданный взгляд на брата, - жизнь отдал за счастье людей. Неужели он не достоин того, чтобы о нем была создана книга?!