Хелен Уолш - Низость

• Название: Низость
• Автор: Хелен Уолш
• Издательство: АСТ, Компания Адаптек
• Жанр: Контркультура
• Год: 2008

Шокирующее откровенная, безжалостно поэтичная, Хелен Уолш нарисовала портрет города и поколения, раскрывающий нам женский взгляд на жестокую правду взросления в современной Британии. «Низость» представляет собой тревожащий и пронизанный симпатией рассказ о поисках своего «я» и необходимости любви.

---

Со времени экстази-одиссеи в Уэльсе, я вела относительно воздержанную жизнь. Почти перестала бухать — к этому решению меня более или менее сподвигли антибиотики (каковые стерли все свидетельства порочных наклонностей из моего организма) — и переделала себя в образцово-показательную дочку. Я кормила папу всякой удивительной вкуснятиной, отправляла его в универ в отутюженных рубашках и брюках, починила подтекающую ванну, вычистила палисадник и ходила по магазинам. И я предприняла огромное усилие в отношении Джеми — вела беседы о его жизни вместо того, чтобы выслушивать его занудства насчет моего расписания и нюансов, как и когда оно мне подходит. А еще я приучила себя относиться более дружелюбно к его миссис. Хорошо, мы никогда не станем с ней закадычными подругами, но, по крайней мере, я не вспыхиваю всякий раз, стоит ему произнести слово на букву «М». Если у Джеми есть желание трепаться о своей роющей носом землю на предмет золота крысе, я не стану кроить недовольную морду.

Мой единственный реальный минус — это неспособность взяться за какую бы то ни было осмысленную работу. Я собралась и сдала все хвосты, но еще совсем не принималась за диплом. Я даже не в состоянии составить план. Обширные идеи, предложенные мною Джеко, были под тем или другим предлогом отвергнуты. Пятнадцать тысяч слов, это же до хуя писать, когда не чувствуешь ни малейшей заинтересованности в теме.

К тому времени, когда я засаживаю себя позаниматься, уже пятнадцать минут первого. Заряжаю мозг кружкой приторного чая, затем усаживаюсь, подогнув под себя ноги, на полу в гостиной, а передо мной разбросаны все мои книжки. Открываю книгу и пробую читать, но взгляд переползает к окну. Там нависло позднеосеннее небо, слякотное и голубое. Я разворачиваюсь в противоположную сторону от него и пытаюсь сконцентрироваться на чтении, но глубина и глянец роскошного неба крепко засели в моем мозгу, запустив в нем механизм непобедимой неугомонности. Швыряю книжку на пол и беру другую, с более заманчивой обложкой. Открываю наугад. Фразы длинные и навороченные, не поддающиеся перевариванию.

Время идет. Я лежу на спине и запускаю руку в свои широкие штаны. Я не чувствую сексуального возбуждения. Последнее время я этим не занималась, но резвая дрочка мимоходом, возможно, выведет часть этой неугомонности из организма.

Я вваливаюсь на кухню, завариваю еще одну кружку черного как чернила чая, затем передислоцируюсь в папин кабинет (туда мне запрещено заходить), с тем оправданием, что серьезная обстановка поспособствует плодотворным занятиям.

Беру ручку и пробую чего-нибудь написать. Время идет.

Я смотрю на бумагу. Бумага смотрит на меня.

Совершаю разворот на папином кожаном кресле, приостановившись на ста восьмидесяти градусах, чтобы полюбоваться его потрясной библиотекой. В комнате царит та же методичная небрежность, что и в его универовском кабинете. На письменном столе бардак из пустых чашек, неоплаченных счетов, грязной пепельницы и горы мелочи, наваленной на непроверенные бумаги, при этом за своими книгами он ухаживает с отеческой нежностью. Кручусь обратно к письменному столу и заставляю себя писать. Хоть чего! Введение, заключение, несколько хороших предложений. Удовлетворяюсь изображением улыбающейся рожицы, к уху которой присобачена говорилка. «Приивет!» — говорит она. «Здорово!» — отвечаю я. Уточняю ее пол, пририсовав внизу пару громадных буферов.

Иду наверх и вытягиваюсь на кровати. Некоторое время лежу, созерцая одинокую тучку, плывущую по небу. Сумерки стирают последние следы дневного света, и на меня наплывает апатичное спокойствие. Закрываю глаза и погружаюсь в дремоту.

Просыпаюсь в слепой панике. Подушка мокрая от слюны. Темнота сгустилась, и у меня чувство, что я продрыхла несколько часов. Сощурившись, мне удается разглядеть комнату и вещи. Поворачиваю голову к ночному столику и нащупываю мобильник. Включаю, отчаянно надеясь, что на пустом экранчике высветится сообщенка. 5:30. Сердце радостно бумкает. Я встаю, потягиваюсь и прослушиваю голосовую почту. Три сообщения от Джеми, каждое чуть настойчивее предыдущего, все напоминают мне о том, что мы встречаемся у Сина в 7:00, и надо принести заранее во что переодеться.

Достаю новую пачку курева из верхнего ящика, открываю окно и усаживаюсь на край подоконника. Воздух — чистый и холодный, небо покрывает звездная сыпь. Изогнутый месяц надменно висит в вышине. По всему городу шум и треск ранних фейерверков разрывает вечер.

Пока я вот так сижу, в мое сознание вклинивается мамин голос. Это сезонное. Она всегда присутствует в моей голове, но осенью все кажется куда горше. Эту часть года я ассоциирую прежде всего с ней, с семейной жизнью. Она забирала меня из школы, и мы шли домой через Сеффи-Парк, а ветер и листья падали с переживших сезонные бури деревьев, и большое ржавое солнце пламенело на краю мира, а когда мы приходили домой, мы зажигали костер и накрывали на стол, а мама извлекала огромную, булькающую кастрюлю. А папа улыбался из-за двери и возился в сумерках, и было спокойствие и счастье, у нас было спокойствие и счастье — навсегда. Я некоторое время барахтаюсь в этой мысли, потом отбрасываю ее далеко-далеко. Закуриваю сигарету. Обожаю курить в это время года. Иногда делаю это просто по привычке, но в такие вечера хочется высасывать каждый бычок до последней капли. Есть что-то такое в зимнем воздухе, отчего они кажутся крепче и вкуснее, но при этом они быстрее догорают, отчего курить охота еще сильнее. Швыряю окурок в сад миссис Мэйсон. Легкие все равно жадно просят грязного насыщенного жжения, и я прикидываю, покурить еще или нет, но внизу начинает агрессивно звонить телефон. Это, видимо, Джеми распаниковался. Я мчусь по лестнице, слегка поскользнувшись на двух последних ступенях, но все же успеваю вовремя схватится за перила и спасти себя от серьезной травмы.

— Спасибо, что позвонили в «Массажный салон Милли», — мурлычу я. — Пожалуйста, выберите одну из следующих опций. Нажмите цифру «один», чтобы я сняла лифчик. Нажмите «два», чтобы я сняла трусики. Нажмите «три», чтобы потрогать мои соски…

— Нажмите «четыре», чтобы поговорить с моей дочерью? — ПАПА!

В трубке кудахчет знакомый хохоток Джеми.

— Аааага! А на секунду ты же повелась, а, дитенок?

— Это дурно с вашей стороны, Джеми Кили! Это прямо — да какой мужик вообще думает такие вещи!

Его голос звучит по-дурацки.

— Ееелки-палки! Не начинай, Милли — не сегодня! Просто как бы я сегодня видел твоего предка, наткнулся на него на Принни. Вот мы и придумали такую штуку.

— Ясно. Так, теперь ты высказался, и я могу отдать должное Всем хитроумным предварительным планам, каковые этому предшествовали…

Он бросает трубку, пока еще может.

Я прошла пол-лестницы, как телефон снова трещит. Папа. Чувствую пустоту в животе. Мне точно известно, зачем он звонит.

— Какие у тебя планы на сегодня, милая?

— А что? — спрашиваю я, пытаясь заглушить свое отчаяние.

— Я подумал, мы можем отправиться на набережную. Только ты и твой предок?

— Можно, — отвечаю я. — Только разве они не устраивают по выходным свое шоу?

— Неа. Смотрел в «Эхо». Это сегодня. Как насчет съездить туда, а потом я угощу тебя перестоявшим ужином в «Л’Алуэт».

— Ага, классно, — говорю я.

— Значит, я заеду за тобой часикам к семи?

— Да, семь — супер.

— Тогда почему мне вдруг стало казаться, что я тебе навязываюсь? У тебя были другие планы?

— Нет, не говори чепуху.

— А тогда с чего такой вымученный голос?

— Месячное недомогание.

— Хммм. Не убедила, но не буду отрицать, что я буду безумно рад выбраться куда-нибудь с моей девочкой сегодня вечером. Повеселимся. У нас всегда здорово получается. Увидимся в семь. Оденься. Морозит.

Я оседаю на пол и сижу в темноте, прислушиваясь к тиканью часов из гостиной и треск радиаторов, оттого что бойлер лениво пробуждается ото сна. Сырой сквозняк равнодушно гуляет по холлу, забредая в каждую укромную и скрипучую щель. Сижу еще какое-то время, пока не начинаю чувствовать, как чернота размягчается и распухает вместе с усиливающимся жаром, и пока не слышу, как часы бьют шесть раз, и тогда я подпрыгиваю и снимаю трубку. Ударяю по его номеру, но сбрасываю до того, как звенит сигнал. Проделываю это трижды, но затем, на четвертый раз, набираю побольше воздуха и даю номеру прозвониться.

— Пап?

— Во сколько ты сказал, ты за мной заедешь?

— В семь, но, видимо, получится в полвосьмого.

— Хорошо.

— Это все? — Угу.

— Тогда — до скорого.

— Нет, подожди, — лопочу я. — Па-ап?

— Да-аа?

— Ты знаешь, сегодня…

— Да-аа.

— Ты расстроишься, если я тебя подведу?

— Аааа. Вот мы подошли ближе к истине. Я, вообще-то, подозревал, что ты уже договорилась с друзьями. Это был просто эгоизм с моей стороны.