Хелен Уолш - Низость

• Название: Низость
• Автор: Хелен Уолш
• Издательство: АСТ, Компания Адаптек
• Жанр: Контркультура
• Год: 2008

Шокирующее откровенная, безжалостно поэтичная, Хелен Уолш нарисовала портрет города и поколения, раскрывающий нам женский взгляд на жестокую правду взросления в современной Британии. «Низость» представляет собой тревожащий и пронизанный симпатией рассказ о поисках своего «я» и необходимости любви.

---

— Серьезно, что ли? Я вчера вечером платил десять с индийским массажем головы за бесплатно.

Я игриво приподнимаю бровь, и мы оба заливаемся самозабвенным смехом.

— Ладно, ты поосторожнее, Милли. Рад был познакомиться.

— Я тоже. И спасибо. За попить.

Неуклюже его приобнимаю и ухожу со смутными ощущениями страха, силы и решимости. Я иду в сторону Собора, который, подобно луне, стоит словно символ постоянства в изменчивом движении ночи. Какой сарказм в том, что здание, излучающее такую красоту и святость, стягивает к себе такой порок и разврат. Сколько туристов, что стекаются к нему стадами, отвернулись бы, узнав, что он служит маяком для шлюх и их клиентов? Если бы они узнали, что этот самый кладбищенский двор был импровизированным борделем, где самый драгоценный акт человеческого общения становится объектом эксплуатации и капитализации — сведенный к бессмысленному обмену жидкостью и наличностью.

Я прохожу всего несколько ярдов, когда меня поражает неожиданная мысль.

— Эй, — ору я, развернувшись. — Я тебе свое имя не говорила.

Его лицо расцвечивается широкой усмешкой.

Он хлопает по левому карману своего пальто и жестом подзывает меня. Я подлетаю и вытаскиваю свои банковские карточки и ключи. Смотрю на них, потом на него, оторопевшая.

— Ты мне показалась слишком красивая, чтоб тебя грабить, — говорит он.

Я одариваю его гигантской улыбкой, и она искренняя.

— Ну, спасибо еще раз. За то, что не ограбил и не изнасиловал меня. Ты — настоящий джентльмен.

— Всегда рад.

Он салютует и разворачивается на сто восемьдесят, и я гляжу, как он исчезает, поднимаясь по дорожке в хостел. Секунду, не более, я размышляю, что уготовила судьба Стэну. Затем задумываюсь о себе.

Торопливо шагаю по Каннинг-стрит; зубы громко клацают, одежда липнет к коже, ветер хлещет меня прядями волос по лицу. В голове теперь шумит. Мне нужно поесть, мне нужно помыться, мне нужно поговорить с папой.

Я направляюсь к «Джамакалишс», ямайской забегаловке на передовой. Там всегда полно народу, и очередь высыпала на тротуар, утащив с собой сладостный аромат козьего карри и присвистывающее шипение сладких пирожков. Очередь движется вперед, и я попадаю внутрь, с немилосердного ветра в теплый смог булькающих судков. Беру поднос карри и черного риса. Покупаю несколько сигареток в соседней точке, затем опускаюсь на корточки под мигающим уличным фонарем и набрасываюсь на пищу. Глотаю в спешке, почти не жуя. Вылизываю измазанный соусом поднос, отшвыриваю его в сторону для завтрашних голубей и ‘лезу в карман за куревом. Понимаю, что у меня нет огня, так что встаю и тащу себя обратно к зоне дешевых девочек в поисках курящих прохожих. Приближаюсь к высокому парню с мордой клиента. Он морщится, но огня все-таки дает, а едва наклоняюсь подкурить, он нюхает воздух и отшатывается. Я отодвигаюсь со смущенным «благодарю вас», затем, как только меня больше не видно, опускаю подбородок на грудь и делаю долгий глубокий вдох собственного запаха. Даже для замороженного кокосом носа вонь омерзительная. Я пиздец как воняю — алкашка, пот, наркотики и вся городская грязища.

Я бреду по Хоуп-стрит, низко повесив голову, закрывая лицо от пронизывающего ветра и атаки ползающих фар дальнего света. Теперь потребность в пище насыщена, и мне надо поднажать. Шанс получить горячую ванну, теплую постель и свежее белье подстегивает меня пуститься бегом к автобусной остановке на Кэтрин-стрит.

Я бреду уже много часов.

Мои ноги — горячие и тяжелые, икры напряжены и болят. А голова раскалывается от пустоты. Его не оказалось. Один-единственный раз мне было нужно, чтобы он был, обнял меня, рассказал свою историю, а папы не оказалось. Я взяла его деньги и оставила ему записку.

Небо кипит иссиня-черным, волоча грозу по горизонту, и я чувствую, как оно засасывает меня в тылы своего безумия, а мое тело изгибается и восстает против меня. И я такая, такая сейчас уставшая, теряю его. Разрозненные мысли и странные вспышки света, барабанящие у меня в голове. Холодный, сумасшедший ночной воздух липнет ко мне слоем ненужной кожи. И глаза, так болят — такие тяжелые и так сильно болят. Мне надо поспать. Надо прилечь. Отойти ко сну, прежде чем безумие поглотит меня.

Теперь шагаю быстро. Через парк, мимо моей скамейки, где два бомжа хихикают, словно ярмарочные вурдалаки, запрокинув рожи под дождь.

Из ворот и через дорогу.

Почти пришла. Из-за красной двери булькает пьяный смех. Люди. Тепло. Уют. Стэн.

Страх и тревога тут же полностью медленно утекают. Войти в дверь, в тепло, и все станет совсем хорошо.

Джеми

Уже несколько часов сижу я на пристани, смотрю, как молнии беснуются над Мерси. Шесть лет назад все это началось. Именно на этом ебучем месте. И тоже гроза надвигалась в то ебучее утро. Река тогда совсем рехнулась, ё — воет и визжит, как взбесившаяся собака. Мы тогда сидели на скамейке, я и она, где-то здесь, у самого края воды.

У нее лицо было все обветренное и розовое от дождя. Она была жутко обалдевшая, взгляд такой мечтательный, абсолютно убитый. А я, сам я был ниибацца злобный, ё — усталый, как собака, и с бодуна. Всю прошлую ночь с нашим Билли эль жрали, нет? Разве я не явился домой только когда рассвело, и только заснул, как меня разбудил этот маленький звереныш у дверей. Прямо как с неба свалилась, после того как исчезла непонятно куда год назад. Не объяснила, ничего, мужик, — типа как будто она всего минут на пять выбегала. Скажу тебе, несмотря ни на что, ё, от нее у меня ниибацца дух перехватило. За тот год она выросла из малолетки в абсолютно потрясную девчонку. У меня в желудке все перекувыркнулось, как я дверь тогда открыл. Ей-богу — я ниибацца оторопел, ё. Ее волосы, губы, тонкая стройная талия, но, главное, ее глаза. Глаза у нее, мужик, — я обалдел. Она так прямо на меня взглянула, и мне снова тринадцать, хоть ниибацца на голове стой.

Она потащила меня на набережную, как раз сюда, где я сейчас сижу. Вот где все началось. Вот где я узнал, что я ее люблю.

Надо было сразу там и тогда ей сказать. Надо было делать как сердце подсказывает. Но я так никогда и не решился. Поступил так, как я считал правильно с моей стороны поступать, нет? А этот мой правильный поступок стал шаблоном для меня и для нее. Вот что вышло, и все это из-за меня.

Смотрю как закипает гроза и снова прокручиваю в памяти тот миг, ту секунду, когда наши глаза встретились, как раз перед тем, как буря разорвала небо пополам, и я знал, о чем мне говорят ее глаза. Ей до жути хотелось, чтобы ее поцеловали и обняли, и как же сильно я, пиздец, хотел обхватить руками ее хрупкое тельце и проглотить ее, съесть ее, целовать ее крепко-крепко. Но я так никогда и не решился. Вдохнул я поглубже и пустил все на самотек. Не хватило духу, ё — было бы неправильно. Девчонка одуревшая, нет? Не контролирует ни мозг, ни тело. Все равно, что лезть к человеку под наркозом, ё — это было бы нехорошо. Было бы все равно, как украсть. Я хотел, чтоб она вот так вот на меня посмотрела, когда была не на приходе — когда мозг ее не запорошен ешка-любовью. Но тот миг больше ни разу не повторился, и, если честно, я особо не сожалею, что его упустил. Я бы ничего-ничего не поменял в нашем с ней общении — ни одного самого крохотного эпизода в нашей истории. Я счастлив, что все сложилось именно так, как сложилось. Я бы безобразно провалил роль ее парня. Я бы никогда не встретил человека, похожего на нее, и я бы не знал, как с ней себя вести. Она воспринимала жизнь в самых простых понятиях — что ничего не откладывай, делай это сейчас. В мире Милли все, что на хуй ни захоти, возможно. Я же только превращал бы эти возможности в проблемы. Я бы ей только заедал ее век. Нет, я не жалею, как все обернулось. Но если я ее потеряю, то нам все, пиздец. Хана. И, судя по всему, я ее потерял.

Я не скажу, что ни фига не морочусь по поводу Энн Мэри — но с ней я переживу. Говоря по правде, я насчет нее почти выкинул из башки. Но малыш Милли — как у меня язык повернулся?

Все случилось совсем неожиданно. Сижу я в «Глобусе», восстанавливаюсь после выяснения отношений с Милли, и вламывается наш Билли, взвинченный, что пиздец. Ему сообщили новость насчет меня и Энн Мэри, и он пустился меня разыскивать по городу. Я ему сказал, что не желаю про это разговаривать, но едва пиво торкнуло, несколько узлов у меня в груди развязались, и полезло наружу. Все, ё. Милли, Энн Мэри, Син, свадьба — все, что гноилось у меня внутри, просто взяло и поперло наружу. Не знаю, на что я рассчитывал, но того, что случилось дальше, никак не ждал. Он схватился за голову руками.

— Бля, дитенок. Прости меня. Я пиздец как раскаиваюсь.

Он плачет, ё — плачет навзрыд, это он-то. А когда он чуть успокаивается, то смотрит прямо нам в глаза и признается, что фотки послал он. Он — моя собственная плоть и кровь. Для начала он просто переборщил с кокосом на вечерине, потом остался единственным выжившим, в итоге почесал в круглосуточный «Теззи» лопать гигантский ненормальный завтрак в пять утра. Прихватил сумочку Милли, а он же под коксом, и следующее, что он сделал — он их для нее проявил. Вот как он нам все изложил — ему захотелось сделать что-нибудь безумное для нее, для малыша Милли, для своего пацана. Он собирался смотаться к ней на такси, сунуть ей их под дверь и подсмотреть, как она начнет пытаться сообразить, как эти снимки, которые она отщелкала всего несколько часов назад, очутились теперь у нее на кухонном столе. Такой у него был план, елки — но потом он посмотрел эти ниибацца фотки, и в голову ему закралась совсем другая идея.