Сергей Кузнецов - Метро 2033. Мраморный рай

• Название: Метро 2033. Мраморный рай
• Автор: Сергей Кузнецов
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-068914-9, 978-5-271-29527-0

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского — культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж — полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!

Роман, не похожий ни на одну другую книгу «Вселенной Метро 2033». Сюжет, выстроенный так, что способен запутать даже самого опытного читателя. История мощная и трогательная. Герой, который войдет в анналы постъядерного мира, изменив его навеки. Сергей Кузнецов писал, ни на кого не оглядываясь. Получилась настоящая Книга.

---

— Обещаешь?

Полина закрыла глаза и, уткнувшись в его плечо, задышала ровно с редкими, едва слышными постанываниями.

— Обещаю.

Через три дня, думал он.

Господи, пошли еще три дня…

Я отпрошусь с работы в теплицах, наведаюсь вместе с Полиной к этому Максу и выспрошу у него все, подробно. Если врет — обязательно почувствую. А если нет… Мне бы еще три дня…

Господь не слышал.

* * *

Стараясь не побеспокоить чуткий сон Полины, он поднялся, прошел к кровати сына и несколько минут постоял над ним, не шевелясь, глядя на светлые взъерошенные вихры.

Знает ли он, что творится с его родителями? Догадывается ли? Бедный парень… На кого есть оставить, когда придется уходить?

Денис спал. Он всегда легко засыпал и легко просыпался. Сегодня во сне он не видел девочки с веснушками, которую уже считал своей хорошей знакомой; пустые комнаты и коридоры с серыми стенами, в которых он иногда оказывался, и которые его так пугали, были подменены чередой быстро сменяющих друга сюжетов, а то и просто нелепых разноцветных пятен. Вот они с отцом и двумя незнакомыми мужчинами, одетые в защитные плащи с капюшонами и масками идут куда-то, но не под землей, а по поверхности, проваливаясь по колено в рыхлый снег… И тут же он перемещается в иное место, и будто бы чужими глазами видит светлый, летний мир. Жаркий день; он идет по двору в сторону большого красного кирпичного здания. Пара собак развалилась на траве в тени деревьев — бока их тяжко вздымаются от жары. Больше ни души вокруг. Денис (или другой человек, глазами которого мальчик смотрит) подходит к зданию, которое вдруг расплывается бесформенным рыжим пятном… и тут же сам Денис оказывается на ступеньках, ведущих вниз, перед большими чугунными воротами. Рядом — сильный мужчина в костюме и шлеме, он поддерживает отца. Отец ранен или болен. А перед ними внезапно вырастает грозная фигура с автоматом. Автоматчик требовательно спрашивает: «Кто такие?! Откуда?!»

Мама, хочет просить Денис, где мы?..

И просыпается.

* * *

— Петр Савельич недомогает, — деланно вздохнул Аркадий Борисович. — Я за него.

— Мне нужно… В метро, — Сергей поднял на него взгляд. — В Москву. Срочно.

— Батюшка! Так у тебя же перепись твоя начинается! Сколько ты у нас требовал ее провести? Сколько людей готовил? Давай! Люди ждут! Приступай! А ты в Москву собрался… — Аркадий Борисович улыбнулся иезуитски.

— Ты не понимаешь, что ли? — у Сергея даже волосы на руках поднялись от волчьей ненависти. — Мне надо! Жене лекарства!

— Я тебе вот что скажу, — улыбка мигом пропала с губ банкира. — Совет тебя не отпустит. Вот закончишь перепись свою, которой ты нам весь мозг выскоблил за последние годы — и иди тогда. На все четыре стороны. Кроме тебя, никто эту перепись проводить не будет. Уйдешь без разрешения — обратно не пустим.

— Сделаю, — сдался Сергей. — Сделаю и пойду.

Многих жителей колонии Сергей знал давно и с разных сторон; истории их были ему хорошо известны, но ситуация и его роль в ситуации заставляли задавать вопросы и выслушивать ответы и рассказы, которые сам он мог продолжить с любого места.

Зиночка, попавшая в колонию двухлетней и не помнившая жизни до Катаклизма, за двадцать лет жизни здесь научившаяся быстро и без ошибок писать, стенографировала ответы. Зина работала в микроскопическом комитете по социальной работе, которым руководил Сергей, и была тихо влюблена в шефа. Всего комитет состоял из трех человек: Сергей, Зина и Нина Петровна; впрочем, от других работ их никто не освобождал — комитет был скорее общественной нагрузкой.

Эту перепись Сергей давно хотел провести — колонии она была нужна как воздух — но и боялся: врожденная деликатность делала обход колонистов со всех их бедами, склоками, слезами настоящей мукой.

Летом этого года общая численность населения колонии перевалила за шестьсот человек — сумасшедшая цифра при очень скромных жилых площадях.

В последнее время прирост почти нулевым: на одну смерть в среднем приходилось одно рождение; приходящие извне, что случалось крайне редко, также уравновешивались покойниками или сами вскоре помирали. Молодые девушки, находя партнера, рожали неохотно. Совет ратовал за предохранение, дабы впоследствии не было необходимости прибегать к абортам: инструменты и обезболивающее имелись в наличии, но, при нынешних условиях, прерывание беременности нередко вело к бесплодию. Церковь в лице отца Серафима часто выступала на заседаниях Совета с обличающими безбожниц речами, требуя запретить аборты и предохранение, но члены Совета больше всего боялись демографического взрыва, который, в условиях жизни колонии проявился хотя бы малюсеньким увеличением рождаемости; священника выслушивали с бесконечным терпением, но все оставалось по-старому.

В этих условиях ситуация с расселением была в некоторых случаях несправедливой: небольшие семьи могли проживать в крупных боксах, и наоборот — более многочисленные группы ютились в крохотных комнатушках, используя каждый полезный квадратный сантиметр. Ситуацию следовало выравнивать.

Кроме того, пришла пора обновить списки колонистов, зафиксировать, сколько тут проживает мужчин и женщин репродуктивного возраста, а сколько стариков. Сколько детей, сколько кормящих матерей, и даже (попробуй, дознайся) беременных, и кто на каком сроке.

Все это была работа, с учетом полноценной каждодневной занятости членов комитета на других участках, не на одну неделю.

Но у Сергея этого времени не было. Работал вместо сна, вместо еды, старался пораньше сбежать с работы. Закончить перепись — и в дорогу. Успеть бы…

Последний раз нечто подобное затевалось десять лет назад, но быстро заглохло: Совет посчитал, что отнимается время от более важных дел, да и люди стали возмущаться, что их беспокоят в отведенное для законного отдыха время.

Однако на сей раз Сергей, считавший, что без демографической картины колония развиваться не сможет, своего добился. Начали с того, что развесили на стенах столовой и коридоров плакаты (один из колонистов имел каллиграфиче-ский почерк): «Специальным указом Совета Общины уведомляем…» Плакаты висели уже месяц, так что население не только ознакомилось, но и успело свыкнуться с мыслью, что через процедуру переписи придется пройти. Можно было надеяться, что возмущений по поводу беспокойства в личное время окажется меньше.

Ибо других тем для резких высказываний колонистов было предостаточно.

Сергей знал, что военные и ученые, как правило, не ропщут. Их он оставил напоследок и начал с других категорий жителей. И сразу по плечи утонул в болоте стонов, жалоб, трагических историй, просьб, требований, рыданий и ругательств.

Такова уж природа человеческая, думал он, выслушивая очередного колониста, меряя помещение и время от времени переглядываясь с Зиночкой, фиксирующей необходимые данные. В любых обстоятельствах, даже нынешних, на грани выживания: продолжать интриговать, воевать, стремиться оговорить, оболгать, пихнуть в спину ближнего своего — лишь бы удержаться самому, урвать лишний кусок. Сосед наговаривал на соседа за стенкой, но и тот не оставался в долгу; семья во что бы то ни стало стремилась избавиться от подселенного старика, тот упирался и плакал; взрослый сын жаловался, что мать совсем уже плоха, просил забрать ее в медблок и больше не возвращать, пусть там и умирает.

Людей следовало уговаривать, пытаться мирить, обещать невыполнимое, сулить чудесное — например, скорое расселение и увеличение пайка. На самом деле, второго ждать не приходилось, а на первое надежда была — но не быстро и не для всех. Работы по проектированию новых жилых помещений внутри подземных уровней института отодвигались до весны.

Принимая на себя потоки негатива, Сергей и Зина успевали задать необходимые вопросы, выслушать и записать ответы, снять замеры и найти нужные слова. Для каждого — свои, особенные, личные: шаблоны и штампы здесь не работали, в этом Сергей убедился еще десять лет назад, во время первой переписи, когда казалось, что вот-вот мир воскреснет.

Бывали исключения. Попадались спокойные, тихие колонисты, с готовностью отвечавшие на вопросы, в целом довольные и своей жизнью, и руководством Общества. Мужчины и женщины разных возрастов, они смотрели сухими, покорными собачьими глазами и молча кивали, когда Сергей высказывал осторожную мысль о том, что, возможно, придется потесниться. Они были сломлены. В их сердцах он видел боль, понимал, насколько они несчастны, но ничего не мог для них поделать — лишь благодарил их про себя за то, что они не терзают его и Зиночку.

Прошел один тяжелый вечер переписи, потом второй. А на третий он увидел Дину.

Увидел сразу, как только вошел в очередной жилой бокс. Она сидела, поджав ноги, на крохотной, аккуратно застеленной кушетке и смотрела на него исподлобья. Несомненно, она его узнала. И он узнал ее. Но почему она здесь, ведь Сергей устраивал ее совсем в другую семью!