Маргарет Махи - Пространство памяти

• Название: Пространство памяти
• Автор: Маргарет Махи
• Жанр: Детская проза

Анонс редакции журнала ИЛ: Много ли мы знаем новозеландских писателей? Знакомьтесь: Маргарет Махи. Пишет большей частью для подростков (лауреат премии Андерсена, 2007), но этот роман – скорее для взрослых. Во вступлении известная переводчица Нина Демурова объясняет, почему она обратила внимание на автора. Впрочем, можно догадаться: в тексте местами присутствует такая густая атмосфера Льюиса Кэррола… Но при этом еще помноженная на Франца Кафку и замешенная на психоаналитических рефлексиях родом из Фрейда. Убийственная смесь. Девятнадцатилетний герой пытается разобраться в подробностях трагедии, случившейся пять лет назад с его сестрой. И реконструкция памяти заводит его в какие-то совершенно непредсказуемые бездны и закоулки сознания. Здесь не всегда понятно, находимся ли мы внутри грандиозного сновидения или все-таки в реальности: повествование эффектно балансирует между двумя сферами. Но если про сознание главного героя все не вполне ясно, то память его загадочной и случайной подруги, старушки Софи, поражена недугом вполне конкретным – болезнью Альцгеймера. И это местами превращает текст в нескончаемый макабрический анекдот, в котором смех смешивается с жалостью и печалью. Действительно горький коктейль.

Опубликовано в журнале "Иностранная литература".

---

"Кто смел, тот и съел, — слышал он шутливый голос Бонни. — Смелость города берет. Об этом в книжках пишут". Бонни всегда много читала.

Джонни напомнил себе, что за окном шумело не море, а поток машин — в этот утренний час город дышал тяжело, с напряжением. Краем глаза он следил за Софи, размышляя, как теперь быть. Если б ему повезло, он был бы уже далеко. Он видел, что Софи забыла о вчерашней встрече и явно принимает его за кого-то другого. Вот и сейчас, возясь на кухне, она пытается вспомнить не что именно надо сделать, а какие при этом бывают ощущения.

Она суетилась, спешила, но на деле не делала ничего. Перекладывала с места на место, хватала и снова клала — и только.

— Послушай, Софи, — предложил наконец Джонни, — давай я что-нибудь тебе приготовлю, идет? Садись-ка на табуретку и рассказывай мне про прежние времена, а я соберу нам поесть.

Ему совсем не хотелось есть — его все еще подташнивало, да к тому же на кухне было грязно; но Софи выглядела бледной и исхудавшей, ей, верно, не мешало бы хорошенько позавтракать.

— Что ж, спасибо, это очень мило с твоей стороны, — согласилась, к его удивлению, Софи и, усевшись, погрузилась в воспоминания о старом доме, походах за грибами и школьных пикниках где-то у реки, в которых и он, очевидно, принимал участие.

— А помнишь тот день, когда к нам на школьный двор забежал бык? — воскликнула она, глядя на него широко открытыми глазами.

Меж тем приготовить ей что-то поесть оказалось не так-то просто. Джонни открывал шкафы и находил в них разные неожиданные вещи — вставные челюсти, тревожно скалившиеся в стакане мутной воды, пожелтевшие бумаги, стянутые резинкой и сунутые для пущей безопасности в перчатку, старый телефонный справочник, розовую расписку на семь долларов с росчерком внизу "Спайк", сухие апельсиновые корки, яичную скорлупу в банке с завернутой крышкой. Однако ни хлеба, ни масла, ни чая, ни кофе он не обнаружил. Отделение для ножей было набито пачками печенья. Все они были вскрыты, одна или две — тронуты плесенью.

— Ты, видно, любишь печенье, да? — спросил Джонни с улыбкой. Софи улыбнулась.

— Люблю, когда в доме что-то есть, — призналась она. — Разве угадаешь заранее, кто вдруг заявится к тебе неизвестно откуда.

— Это верно, — согласился Джонни. — Только тебе надо быть поосторожней. Знаешь, не все так милы, как я.

— Не люблю, когда в доме нет никакой еды, — сказала Софи, не обратив внимания на его слова.

— Но одного печенья для завтрака мало, — заметил Джонни. — Тебе нужна овсянка... печеное яблоко... что-нибудь в этом роде. Чай! Без чашки чаю день не начнешь, — прибавил он.

Так всегда говорила мать. Он живо представил ее дома: вот она кончила свою утреннюю чашку чаю и принялась за костюмы птичек-малиновок для сестренок-двойняшек. Они собирались танцевать на ежегодном утреннике первоклашек, до которого оставался еще целый месяц.

— Чашка чаю! Сейчас-сейчас, — вскричала Софи и вскочила, словно он подал ей совершенно новую, чудесную идею.

Она принялась шарить по шкафам, которые Джонни уже осмотрел, проводя ладонью по полкам слева и справа от стакана с челюстью.

Внезапно Джонни осенило, и он распахнул холодильник. Впрочем, тут же и захлопнул его. В холодильнике стояли одни бутылки с молоком — штук десять, не меньше, а на блюде для пирога лежал мертвый дрозд. Традиционное разделение кухни и помойки было окончательно нарушено в доме Софи. Такое могло случиться только тогда, когда нарушено и все остальное, когда всему приходит конец.

"Все уходит!" — тихонько пропел Джонни, и ноги его бессознательно отбили ритм этой фразы на грязном линолеуме. "Всему приходит конец!" — возник в памяти голос Бонни. Софи не сдавалась и продолжала искать. На ней была старая нижняя юбка с висящим кружевом, кофта, вязанная из легкой синтетической пряжи, еще одна нижняя юбка, а поверх (Джонни всячески старался этого не замечать) белый пояс с резинками, которые при каждом ее движении болтались из стороны в сторону. Несмотря на ранний час, на голову она надела шляпу, а на ноги — толстые чулки и мохнатые тапочки. Через некоторое время ее суетливые поиски стали Джонни раздражать.

— Тут ничего нет, кроме печенья, — нетерпеливо заметил он.

— Да-а-а, — помедлив, согласилась она, недоуменно уставясь в пустоту, словно ожидая, что исчезнувшие продукты внезапно материализуются из воздуха. — Это очень странно, потому что вчера у меня все было. Я не люблю, когда в доме ничего нет.

Ее лицо как-то сузилось, она подозрительно поджала губы.

— Знаешь, я иногда думаю на этих людей, что живут рядом. Нет никаких сомнений... что у меня все куда-то исчезает. Понимаешь, они могли подобрать ключ к моей двери... а потом войти и...

Она театрально всплеснула руками, будто речь шла о грабеже и изнасиловании.

— Что ж, — произнес Джонни как можно небрежнее, — мне надо идти.

Надо бы пожать ей руку, подумал он, но трогать ее, в общем-то, не хотелось: она была такой хрупкой, того и гляди рассыплется, а главное, такой грязной, и это в сочетании со старостью особенно отталкивало.

— Слушай, спасибо за все! — неловко поблагодарил он. — Вчера ты просто спасла мне жизнь.

Она просияла от удовольствия и неожиданности.

— Правда? — воскликнула она. — Знаешь, если б мы не могли помогать друг другу, было б совсем плохо. — Она улыбнулась и с жаром прибавила: — Особенно своим.

— Да уж, конечно... словом, спасибо, гм... Софи, — сказал Джонни и, повернув было к двери, остановился. — Слушай, купи себе какой-нибудь приличной жратвы, ладно?

Он говорил с раздражением — его тревожило, что он беспокоится о ней.

Увидев отблеск грусти на ее лице, Джонни быстро помахал ей рукой, улыбнулся, бодро кивнул, повернулся и торопливо вышел. Он надвинул наушники на голову и включил звук, чтобы не слышать, если она крикнет что-то ему вслед.

УШИ ЗАКРОЙ, НО ГОЛОС ИДЕТ ЗА ТОБОЙ, — пел ансамбль с издевкой. Ноги медленно стучали по ступеням. Он открыл дверь. По улице в одну сторону сплошным потоком шли машины, неяркое солнце освещало тротуар. С минуту он ясно видел — вот он, путь домой, но застыл на пороге, глядя то вправо, то влево.

КРУТИСЬ НА КОЛЕСЕ... КРУТИСЬ ПОКРУЧЕ... — пели голоса.

— Черт! — произнес в сердцах Джонни. Не мог он так просто уйти, оставив Софи без всякой еды, кроме заплесневелых печений. Нравится ему или нет, но какое-то чувство справедливости или даже доброты не позволяло ему взять и бросить ее одну в растерянности на кухне.

— А-а, задержусь немножко, — произнес он в дверь, словно оправдываясь перед кем-то.

И круто повернув, снова вошел в дом и стал подниматься по лестнице. Шаги его звучали тяжелее, чем когда он сбегал вниз.

Глава пятая

Софи он застал за тем же занятием: она шарила по полкам, хмурилась и что-то бормотала.

— Боже мой, Боже мой... — говорила она. — Вот напасть-то...

— Эй! — окликнул ее Джонни, подойдя сзади.

Она подпрыгнула от неожиданности и сердито обернулась. Однако при виде Джонни лицо ее просветлело.

— Ах, это ты! — вскричала она с облегчением. — Входи. Входи же. Садись! Сейчас дам тебе чашечку чаю. Я помню, какой ты любишь.

— Послушай... У тебя в доме есть какие-то деньги? — спросил Джонни не медля. — Если есть, давай пойдем в магазин и купим фрукты, яйца, хлеб из муки грубого помола — словом, все что надо. Все, чем тебе надо питаться. Пусть будет в доме.

Софи взглянула на него так ясно и светло, что он удивленно улыбнулся ей в ответ.

— Спасибо, дорогой, — сказала она. — Это очень мило с твоей стороны, но я обойдусь.

Она открыла ящик для ножей и увидела пачки с печеньем.

— Вот они где! — обрадовалась она. — Я знала, что они где-то здесь.

Немного погодя, после того как она подкрепилась имбирным печеньем и сухим изюмом с горячей водой, Джонни снова предложил пойти за покупками. При мысли о магазинах Софи повеселела.

— Пойду надену уличные туфли! — объявила она.

— А может, заодно снимешь... все лишнее, а? — предложил Джонни, не уточняя, что именно следовало бы снять. — И надень платье.

Он украдкой покосился на пояс с подвязками.

Софи посмотрела на него с мягким укором.

— Я же тебе не говорю, что надеть, — произнесла она тихо, но решительно и исчезла в спальне.

Когда она вновь появилась, в руках у нее была сумочка, а на плечах — пальто; застегнутое на несколько пуговиц, оно прикрывало странный ансамбль внизу. Однако уличные туфли были ужасно истоптаны и разбиты. Джонни стал спускаться впереди, чтобы поймать ее, если она поскользнется на ступеньках. Он похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли бумажник и сберегательная книжка.

— Эти люди, что живут рядом, — пожаловалась Софи, глядя с неприязнью на соседнее крыльцо, — вечно уносят мое молоко, но я с ними не спорю. Я просто тихонько подхожу и забираю его назад. Ты только посмотри, в каком состоянии их почтовый ящик! Мне кажется, Эррол продал эти дома, а то бы им такого никогда не позволили!