Маргарет Махи - Пространство памяти

• Название: Пространство памяти
• Автор: Маргарет Махи
• Жанр: Детская проза

Анонс редакции журнала ИЛ: Много ли мы знаем новозеландских писателей? Знакомьтесь: Маргарет Махи. Пишет большей частью для подростков (лауреат премии Андерсена, 2007), но этот роман – скорее для взрослых. Во вступлении известная переводчица Нина Демурова объясняет, почему она обратила внимание на автора. Впрочем, можно догадаться: в тексте местами присутствует такая густая атмосфера Льюиса Кэррола… Но при этом еще помноженная на Франца Кафку и замешенная на психоаналитических рефлексиях родом из Фрейда. Убийственная смесь. Девятнадцатилетний герой пытается разобраться в подробностях трагедии, случившейся пять лет назад с его сестрой. И реконструкция памяти заводит его в какие-то совершенно непредсказуемые бездны и закоулки сознания. Здесь не всегда понятно, находимся ли мы внутри грандиозного сновидения или все-таки в реальности: повествование эффектно балансирует между двумя сферами. Но если про сознание главного героя все не вполне ясно, то память его загадочной и случайной подруги, старушки Софи, поражена недугом вполне конкретным – болезнью Альцгеймера. И это местами превращает текст в нескончаемый макабрический анекдот, в котором смех смешивается с жалостью и печалью. Действительно горький коктейль.

Опубликовано в журнале "Иностранная литература".

---

— У тебя и собственной яркости хватает, — возразил Джонни. — Поэтому я тебя и искал.

— Если наряжусь, то я ничего, — сказала Бонни весело. — Даже кажется, что во мне есть какая-то магия. Но все эти черные звезды, серебряные полумесяцы и прочее, — она взглянула на свой наряд, — только видимость. А я хочу, чтобы они прожгли меня насквозь.

Почему-то эта мысль показалась Джонни очень сексуальной; но тут его отвлек телевизор: на экране появился зал суда, потом туда ввели двух обвиняемых. В худощавой энергичной девушке в узких темных очках, которая остановилась в дверях, глядя прямо в телевизионные объективы, и подняла руку в салюте "черной власти", Джонни не узнал Боннину сестру Саманту.

Софи все это время сосредоточенно ела — телевизор ее совершенно не интересовал.

Внезапно Бонни, словно в полусне, заговорила. Она говорила о своих родителях, которые, будучи идеалистами и не имея собственных детей, удочерили двух девочек, понимая, что их шансы покинуть приют не очень-то велики.

— Сейчас это не имело бы значения, — говорила Бонни, — потому что сейчас люди готовы усыновить любого ребенка, но двадцать лет назад таким детям, как я, приходилось ждать довольно долго.

— Почему? — с недоумением спросил Джонни.

— Ну, знаешь, во мне столько всякой крови намешано, я прямо настоящая дворняжка, — объяснила Бонни. — Немножко белой от какого-то неизвестного европейца, немножко маори, немножко китайской, возможно, капелька индийской. Саманта — теперь она, конечно, Хинеранги — наполовину маори, наполовину пакеха[14]. В детстве у нее была заячья губа, хотя сейчас это почти незаметно.

Оглядываясь на прошлое, Джонни смутно вспомнил об операции и шраме.

— На самом деле мы никому не были нужны. Но это нас как раз и спасло: Бенедикты только того и ждали.

— Я тебя удочерю, — сказал Джонни. — Волки иногда это делают. Я был волчонком, прежде чем стать бойскаутом, и слушал рассказы про Маугли и волчью стаю.

— А по-моему, волкам нельзя позволять усыновлять младенцев, — вдруг решительно вмешалась Софи. — Они не знают, как за ними ухаживать.

— Наверное, всем родителям хочется, чтобы дети подтверждали верность их идеи, — задумчиво произнесла Бонни. — Я знаю, Бенедикты искренне любят нас с Самантой, но они особенно радуются, когда мы что-нибудь доказываем... Ну, скажем, что любовь и хорошее образование могут спасти человека, даже самого безнадежного.

— Знаете, я никогда не сделаю ничего, что может повредить моим кискам, — заявила Софи таким тоном, словно предлагала на обсуждение совершенно новую тему.

Она съела все, что ей дали, и теперь поглядывала, не будет ли добавки.

— Ешь, — сказал Джонни Бонни. — Имей в виду, сладкого нет, одни апельсины.

Наклоняясь, чтобы осторожно вытереть соус с подбородка Софи, он снова попытался вызвать в памяти пифию своего детства. Вот она сидит против него за столом, властная, непререкаемая. Но по мере того как Бонни признавалась в своих сомнениях, пифия превращалась в поблекшую куклу с застывшей улыбкой, неповоротливую и жесткую, как манекен, с которым он пытался вчера танцевать.

— Понимаешь, все думают, что я стыжусь своего происхождения, — говорила Бонни, — но это не так. Просто меня это не слишком интересует. А Бенедикты считают, что я их подвела: взяла и выбрала спокойную жизнь.

— А им известно, что ты тогда тоже зашла за знак опасности? — спросил Джонни. — Ведь упасть могла ты.

— Может, я и зашла за знак, но я была очень осторожна, — ответила Бонни. — Эта твоя шуточка насчет "Винни-Пуха" и возвращения в марей...

— Я не шутил, — возразил Джонни. — Просто мне пришло в голову — я и сказал.

— Ну, знаешь, я "Винни-Пуха" тоже читала. Я, видно, пошла в него. Я оказалась слишком надежной.

— Твои родители и не подозревают, до чего им повезло, — заметил Джонни. — Мои были бы счастливы, если б я стал понадежней, только мне иногда кажется, что я так и буду... знаешь... плясать в опасной зоне, пока не свалюсь.

— По-моему, важно знать, когда остановиться, — сказала Софи, скребя вилкой по тарелке. — Я в какой-то газете читала, что не следует есть слишком много жиров и сахара-рафинада. Они не полезны для здоровья.

— Конечно, это место особое, — прибавил Джонни, все еще думая об опасной зоне. — Потому оттуда и трудно уйти.

Отвлеченный Софи, он не замечал, что Бонни задумчиво смотрит на него.

— Кофе или чай? — спросил он.

— Давай сначала помоем посуду, — предложила Бонни. Софи вскочила.

— Если вымыть посуду с вечера, утро пройдет веселее, — заявила она уверенно.

— Софи, ты сиди! — сказал ей Джонни. — Посуды совсем немного. А потом, у нас и кухонных полотенец нет. То, которым мы раньше вытирали, мокрое, а те, что на тебе, все в дырах.

Софи недоуменно нахмурилась и села.

— Нет, это просто смешно! — воскликнула она. — У меня полотенец хоть отбавляй. Мэвис мне подарила на свадьбу, а потом я сама купила в городе на распродаже.

Она обернулась и зорко глянула на Джонни.

— Как ты думаешь, может, эти люди, что живут рядом, завладели моим ключом? — спросила она. — Они могли сделать себе дубликат. А теперь приходят и берут, что им вздумается. Где моя сумочка?

Джонни положил ей на колени сумочку, и она принялась тревожно рыться в ней.

— Тебе кажется, у тебя трудности с соседями, — сказал он Бонни. — Послушала бы ты, как нам достается.

Пока он мыл посуду, а Бонни пыталась ее вытирать разодранным полотенцем, Джонни рассказывал ей о разговоре с Максом Дейнтоном. Софи задремала: безвольно уронив руку, она медленно склонялась над сумочкой. В ожидании, пока закипит вода для кофе, они допили вино, и Джонни рассказал о столкновении со Спайком.

— Вот тебе еще пример, — сказала Бонни. — Ты здесь всего несколько дней — и уже спасаешь пожилых дам и борешься с их обидчиками. А я живу здесь целый год — и что я за это время сделала? Написала тысячу докладов — и только.

— Но ведь на самом деле ты бы не согласилась быть на моем месте, — отвечал Джонни. — Я об этом много думал в разное время. Конечно, что-то я делал. Школу кончил — не то чтобы очень хорошо, но кончил, — у меня есть кое-какие друзья. Когда барабанщик занят и не может прийти, я заменяю его, но в общем просто болтаюсь без дела. Все так, как я тебе говорю. Я застрял в той зоне. Дженин сорвалась... ты меня обняла, и больше с тех пор ничего не произошло. Только вот сейчас.

— А что сейчас? — спросила Бонни.

Вчерашней снисходительности как не бывало. Его слова ее заинтересовали, возможно, даже немного встревожили — она застыла с тарелкой и полотенцем в руках, ожидая, что он ответит.

— Сейчас покажу тебе фокус, — сказал он и тихонько взял у нее из рук тарелку и полотенце. Потом обнял ее и поцеловал.

Бонни смотрела на него, словно не веря своим глазам. Ему показалось, что она вот-вот засмеется. Он снова поцеловал ее, и на этот раз она как будто была готова ответить на поцелуй. Однако все же не ответила.

— Ну же! Расслабься, — шепнул Джонни. — Я тебе помогу. Я знаю, как это делается.

Но Бонни, хотя и не отбивалась, вся как-то закаменела в его объятиях.

— Нет, это ни к чему, — произнесла она срывающимся голосом. — Это все страшно усложнит.

— А вот и нет! — воскликнул Джонни. — Наоборот, упростит.

— Нет, — настаивала она.

— Но почему? — спросил Джонни. — Я такой необычный, яркий. Можешь позаимствовать у меня самобытности.

— Она у тебя с угрозой, — улыбнулась Бонни и покачала головой. — Мне этот оттенок не подходит.

— Не любишь лиловый? — спросил Джонни, вспомнив о синяке под глазом. — Это королевский цвет. Он делает нас принцами крови.

— Нет, — сказала она и попробовала высвободиться.

Но Джонни, помнившему о ее неуверенности, казалось, что стоит только удержать ее, как бы она ни сердилась и ни билась в его руках, и она в конце концов подчинится. Джонни изо всех сил прижал ее к себе, как когда-то прижимал его Нев, — и вдруг ее серебряная блуза с черными полумесяцами лопнула. Звук рвущейся ткани сделал то, чего не могли сделать все попытки освободиться, — в отчаянии он выпустил ее из рук.

— Черт! — сказала Бонни, глядя на разорвавшуюся ткань, однако не делая никакой попытки прикрыться.

От этого она не стала соблазнительней. Казалось, Джонни внезапно перестал для нее существовать — ей и прикрываться перед ним не нужно.

— Зачем ты это сделал? — закричала она с презрением. — Мне было так хорошо с тобой, а ты взял и все испортил.

— Я шел за тобой, — воскликнул Джонни. — Я думал... не знаю, что я думал. Я думал, ты скажешь мне... правду.

Он понимал, что это смешно. Он и сам не знал, какова связь между правдой и его желанием завлечь в постель Бонни Бенедикту. Но Бонни услышала это странное слово и внезапно скрестила руки, прикрывая грудь и устремив на него недоверчивый взгляд.