Виктор Лихачев - Единственный крест

• Название: Единственный крест
• Автор: Виктор Лихачев
• Жанр: Современная проза

Любовь к родному краю «томит и жжет» многих героев новой книги Виктора Лихачева. Несмотря на высокое художественное достоинство романов «Единственный крест» и «Возвращение на Мару», книгу хочется назвать краеведческой: это яркие увлекательные, остросюжетные произведения, в которых дышит современная жизнь со всеми ее страстями и противоречиями. Новизна же книги Лихачева в том, что ее герои ответственны не только за будущее, но и за прошлое.

Книга рассчитана на самый широкий круг читателей — от школьников и студентов, которые в захватывающих приключениях своей сверстницы Маши из романа «Возвращение на Мару» найдут черты анти-Потера, до представителей старшего поколения, взыскующих истины.

---

Однако природа так мудро распорядилась, что не может человек все время жить в скорби. Асинкрит по своей натуре был веселым, подвижным мальчуганом. Чем старше он становился, тем больше времени в его жизни занимали футбол, хоккей, игры в разведчиков. Первые школьные годы прошли для него весело и беззаботно. Училось ему легко, единственный предмет, по которому ему ставили «тройку» было чистописание. Аккуратность и опрятность не входили в число добродетелей Асинкрита, а здесь требовалось аккуратно выводить чернилами буквы. Попробуй, напиши без помарок предложение — мысли бегут, опережая тебя, а тут еще эти вечные кляксы… Зато изложения Асинкрит писал такие, что учительница даже носила их читать в учительскую. Мама гордилась, когда ей передавали это, а папа только улыбался, довольный, думая про себя: «Молодец, но будущему врачу такое бумагомарание ни к чему». Может быть поэтому, долгими зимними вечерами папа заставлял Асика решать задачки и примеры по математике, искренне полагая, что точные науки нужны его сыну в первую очередь.

И все шло славно и безоблачно до тех пор, пока Асинкрит не заболел. Сапожник без сапог… Леча других, старшие Сидорины прозевали собственного сына, у которого после банальной ангины началось серьезное осложнение на сердце. Почти год провел Асик в больницах и санаториях — сначала Упертовска, затем Москвы. Врачи спасли мальчика, поставили его на ноги, но… Отныне многое из того, что было доступно для его сверстников, становилось для Асинкрита запретным. Нет, он не сдавался, и даже играл с ребятами в футбол. Но — только на маленькой площадке. И совсем немного. А еще из годовалых своих злоключений он вынес главный урок: мир еще более огромен, нежели Асинкриту казалось раньше, и в этом мире есть место всему — и плохому, и хорошему, и светлому, и темному. Но, кто знает, может быть этим он и прекрасен? И, зная, что на одной стороне Ойкумены есть кладбище, ты больше ценишь зеленый луг с колокольчиками.

И все бы хорошо если бы… От всегда улыбчивого Асика никто не слышал жалоб, охов и ахов. Да если честно, тяжелая болезнь пришла к нему без физических страданий, иной раз ему казалось, что он абсолютно здоров, просто врачи что-то напутали. Но в сердце его, где-то чуть ниже поврежденного аортального клапана, поселилась змея — змея страха. Страха перед смертью. Ибо уже не весточку прислала она ему, а коснулась своим ледяным крылом. Искушенный читатель усмехнется: «Как банально! Ледяным крылом — сколько раз уже это было». Да, было и будет столько раз, сколько живет человечество. Ибо кто слышал и чувствовал дыхание смерти, тот поймет: смерть и банальность — понятия не совместимые.

В тот вечер всех ребят вывели из больничной палаты. Кроме Асика и десятилетнего Гены. Асик лежал с кислородной подушкой, а Гена умирал. Он болел лейкемией. Правда, в Упертовске эту болезнь называли по-другому — белокровие. Слыша это название, Асинкрит думал, что у Гены, по-видимому, белая кровь. За месяц, что они лежали в больнице, мальчики подружились. Асинкрит впервые встретил человека гораздо начитаннее его. И хотя Гена был на год старше, Асик понимал, что за год ему не догнать товарища. То, что этот год будет — и у него, и у Гены — он не сомневался. И вдруг… Забегали врачи, медсестры, испуганных детей, способных ходить, отвели в другие палаты. А Гена, очень крупный мальчик с обритой наголо головой, протягивал к маме руки: «Мамочка, спаси меня! Мамочка, родная, я не хочу умирать!» Будь Асинкрит постарше, он оценил бы мужество этой женщины: одному Богу ведомо, как она находила силы улыбаться и говорить, успокаивая: «Геночка, что ты, все будет хорошо. Вот увидишь! Завтра папа принесет тебе новых значков, а летом мы поедем к бабушке в деревню…» И — гладила его руки. «Нет, ты не понимаешь, мама, я сейчас умру. Я боюсь, мама!» И неожиданно затих. Навсегда. И только тогда из груди несчастной женщины вырвался то ли крик, то ли стон. Она упала на колени и, рыдая, положила свою голову на грудь сына. «Маленький мой, не уходи…» — как заклинание повторяла она. «Папа… значки… не уходи…»

И вновь бегали врачи и медсестры, в воздухе пахло нашатырем… Змея ужалила Асинкрита прямо в сердце. Он хотел заплакать — ему искренне было жаль Гену, но он не мог. Три года назад по убитому воробью мог, а сейчас нет. Так мальчик и пролежал всю ночь, укрывшись одеялом, заснув только под утро. А когда проснулся, то увидел: на кровати Гены лежал уже другой мальчик.

…Когда через девять месяцев он снова переступил порог родного класса, ребята бросились к нему, невзирая на то, что шел урок. Они тормошили Асика, жали ему руки. Асинкрита одновременно радовала и смущала такая встреча. А ребята, искренне обрадовавшись возвращению одноклассника, не смогли увидеть самого главного: перед ними стоял человек, который был старше их. На много лет.

* * *

Отдадим должное Сидорину-старшему: несмотря на приверженность к точным наукам, он любил и художественную литературу. Книг в его доме было множество. Позже родители вспоминали, что Асик, умудрившийся в раннем детстве сломать все игрушки в доме, рвавший обои, как молодой щенок, к книгам всегда относился на удивление бережно. Стоило ему показать красивую картинку, как он, словно зачарованный, начинал разглядывать ее, забывая о шалостях. Еще одно семейное предание гласит, что выучился читать Асинкрит практически без помощи взрослых. Соседи в ту пору жили между собой дружно. К Сидориным часто заходили супруги Романовы, у которых была дочь Алла. Девочка училась в третьем классе, обожала играть в школу, а потому лучшей подопытной «игрушки», чем маленький Асик для себя и придумать не могла. Она показывала Асинкриту буквы, и мальчик на удивление быстро запоминал их. Алла попробовала соединять их в слова — вновь получилось. На последнем этапе, конечно же, подключились родители, оценившие по достоинству рвение сына к грамоте, но заслуга Аллы в том, что Асинкрит однажды открыл «Мойдодыра» и стал громко читать: «Как из маминой из спальни, кривоногий и хромой…» Жаль, Романовы вскоре уехали из Упертовска.

Разумеется, первыми книжками юного Сидорина стали сказки. Без картинок он книги вначале не читал. Однажды ему подарили басни и сказки Михалкова. Признаться, они оставили его равнодушным, даже знаменитый «Дядя Степа». Но одну сказку, про Зайку-Зазнайку Асик мог читать ежедневно. Одной из причин тому были потрясающие иллюстрации художника Рачева. Особенно любил наш вундеркинд картинку, где заячье семейство, сидя в избе изгнанной из собственного дома лисы, ело щи из чугунка. Видимо интуитивно с раннего детства Асинкрита тянуло к таким сюжетам и картинам, от которых «шел дух» покоя, света, радости. А после историй с воробьем и кладбищем, Асинкрит стал сам сочинять сказки, в которых, как правило, действо заканчивалось следующим образом: герои, будь то люди или звери, после перенесенных испытаний, мирно жили и наживали добро в своих домиках или норах, где было тихо, спокойно и уютно, а долгими зимними вечерами они, собравшись у очага, рассказывали детям историю своей молодости.

Рос Асинкрит, менялись и его читательские пристрастия. На смену героям русских сказок пришли герои Серой Совы, их сменил, точнее, нет, не сменил, а несколько потеснил, войдя в круг друзей Асинкрита, благородный куперовский Зверобой. В этом круге мирно уживались друг с другом капитан Немо и Буратино, папа с дочкой из «Голубой чашки» Гайдара и отважные стивенсовские искатели пиратских сокровищ. И пока соседские мальчишки собирали и разбирали до глубокого вечера во дворе мопеды, Асинкрит погружался в мир грез, где он мог изменить сюжет любой книги. И тогда Зверобой не оставлял любящую Джудифь, а девочка из книги «Дети подземелья» выздоравливала. Более того, где-то с шести лет у него появилась игра, в которой книги играли непосредственную роль. Если родители задерживались на дежурстве, они могли не беспокоиться за сына. Тому вполне хватало тарелки супа. В большой комнате, которую Сидорины называли торжественно — зал, стоял большой стол. Асинкрит убирал с него все лишнее, доставал из шкафа самые массивные по объему книги. Ими он обкладывал стол с трех сторон, от ножки до ножки. Четвертая сторона «застраивалась» наполовину — «дому» нужна была «дверь». Когда темнело, Асинкрит влезал в свой «дом» вместе с тарелкой супа, книгой и свечкой. Надо ли говорить, что Сидорины и их соседи изрядно рисковали, но все обходилось. Более того, их даже устраивало, что сын у них такой самостоятельный.

А мы вновь зададимся вопросом: только ли играл Асинкрит, строя книжный дом и поселяясь в нем? Может быть это была еще одна интуитивная попытка ребенка отгородиться, спрятаться от мира, в котором, как оказалось, было место и темной стороне?

Разумеется, становясь старше, Асинкрит не мог не понимать, что между миром его грез, миром в котором всегда побеждало добро, и окружающей его жизнью наблюдалась весьма существенная разница. Все чаще из Светкиной квартиры доносились крики, мат и детский плач. Плакала Светка, когда дрались ее пьяные родители. Василий Иванович поначалу пытался вмешиваться, но все оказалось бесполезно. И однажды во время очередной драки пьяный Светкин отец убил свою жену. Его посадили, а девочку отправили в детский дом, в другой город. Произошло это так быстро, что Асинкрит даже не успел проститься с другом своего детства, веселой и доброй Светкой.