Виктор Вучетич - Искатель. 1976. Выпуск №6

• Название: Искатель. 1976. Выпуск №6
• Автор: Виктор Вучетич
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

Ha I–IV стр. обложки — рис. Н. ГРИШИНА.

На II стр. обложки — рис. И. СМИРНОВА к повести Виктора ВУЧЕТИЧА «Ночь комиссара».

На III стр. обложки — рис. П. ПАВЛИНОВА к повести Н. КОРОТЕЕВА «Любой ценой».

---

— Зачем? — спросил старший лейтенант, понимая всю бестолковость вопроса. — Сама?

Мальчишка закивал, и чувствовалось, что он собирает последние силенки, стараясь не расплакаться. Ведь Сергунька видел, как человек, которого он искренне считал настоящим героем, сам пошел на верную гибель. А Лариса для него — герой из героев. И жила она не где-то, а в одном поселке с ним, и видел он ее не на фотографии в журнале, хоть были у него и снимки — красивые, цветные, из столичных журналов, — а вот так же, как Семена Васильевича. И с этим героем из героев можно было пройтись по улице, чувствовать ее руку на своем плече и знать — все наслышаны об их дружбе, или отправиться с героиней-геологом на реку ловить хариусов. Герой, она же Лариса Анатольевна, или попросту Лариса — не желала она слышать «тетю», — умела за минуту сделать из медвежьей щетинки прекрасную искусственную «муху» для приманки и спиннинг забрасывала так, как и отец Сергуньки, егерь Федор, не смог бы, пожалуй. Лариса знала названия всех камней и минералов на свете и могла рассказывать о них настоящие сказки и всякие чудесные истории. И самое-самое главное — этот герой отличил именно Сергуньку среди всех поселковых мальчишек, считал его смелым, отважным, потому что Сергунька спас ее от щитомордника. А она сама потом призналась, что до жути боится «всяких пресмыкающихся»…

— Сама! Сама пошла! — снова крикнул Сергунька, прижавшись к кителю Семена Васильевича. Он уже не сдерживал слез, и плечи его мелко дрожали.

— Подожди, подожди… — Не доводилось еще инспектору слышать, чтоб кто-то в округе решился играть в такую орлянку — «жизнь — смерть», потому никак не мог он взять в толк Сергунькины слова.

— Сказала: «Пройду и уеду».

— Когда это было?

— Сейчас, я с реки.

— Знает же она — никто никогда не проходил Змеиного!

— Знает! И пошла!

Подняв с пола Сергуньку, инспектор сел на стул, посадив мальца на колени.

— Черт знает что… На чем она пошла? — спросил Семен, будто именно это и было самым важным, хотя понимал — не в том суть. Пока он просто не понимал, как ему нужно действовать.

— На нашей оморочке пошла. Ну, на пироге!

— Доигрались… — пробормотал Шухов.

— Она меня к вам послала сказать, — маясь душой, воскликнул Сергунька. — «Сил моих нет больше, — сказала. — Пройду и уеду». Вот.

— Рехнулась? — спросил сам себя инспектор. Он не оттягивал времени для решения. Сам он уже ничего не успевал сделать. — Почему ты не домой, не к отцу побежал? Он на моторке, поди, давно бы догнал ее.

— Не пойдет отец… — Сергунька потупился.

— Ерунда какая! — придерживая Сергуньку одной рукой, инспектор взял телефонную трубку. — Чего ты выдумал?

— Не пойдет отец. Он вчера сказал ей: «Тонуть будешь — руки не протяну!»

— Чепуха! Чепуха! — кричал Семен в трубку. — Не вам! С кордоном! С кордоном соедините!

— Никакая не чепуха! Он сказал: «Тонуть будешь — руки не протяну!»

Но инспектор уже не слушал Сергуньку:

— Федор? Федор! Пичугина на порог пошла! Нет! Сама! Догони! Останови ее! Потом! Потом! Догони, она на оморочке! Потом объясню! С полчаса как ушла! Хорошо… — И бросил трубку.

Перестав плакать, Сергунька во все глаза смотрел на инспектора.

— Пошел?

— Конечно, пойдет. Мало ли что отец сгоряча скажет…

— Догонит?

— Пожалуй. — задумчиво сказал Шухов, а про себя договорил: «Пожалуй, поздно…»

— Батька догонит, — успокоенно, прерывисто вздохнув, проговорил Сергунька. — Коль пошел — спасет. Он такой.

«Поздно…» — повторил про себя Шухов. Его подмывало кинуться к реке, вскочить в какую-нибудь лодку, дать мотору полные обороты и помчаться к порогу, догнать и удержать Пичугину от сумасбродного и бессмысленного поступка.

— Где она тебя высадила? — поднявшись со стула, Шухов поднес легковатого для своих восьми лет парнишку к карте, висевшей на стене. Поселок Горный мелким кружком обозначался на узкой перемычке у большой петли, которую делала река, обходя солидный скальный массив. Синяя ленточка на карте уходила от поселка круто вверх и в сторону, чтобы только через пятьдесят километров вновь вернуться к его окраине. — Так где она тебя высадила?

— Вот, — мальчишка ткнул пальцем в карту, показав на окраину поселка. — Она перевезла меня с той стороны и высадила…

«Выходит, Лариса не хотела, чтоб Сергунька домой побежал, — отметил про себя Шухов. — Хотя догадался бы Сергунька взять от причала любую лодку. Бывало. И назад пригонял.

Все зависит, насколько Федор разобрался в сложности положения, — подумал инспектор. — Точнее, смог ли я убедить его в этом по телефону… Обычно он понимал меня с полуслова. А сегодня?»

— Знаешь, Сергунька, я уверен, что Лариса догадается выбраться на берег раньше, чем ее поволочет на порог.

— Она не шутила!

— Когда говорила с тобой — не шутила. А ты подумал, что значит пойти на порог?

— Распотрошит он Ларису…

— Никто через Змеиный не проходил!

Сергунька опустил глаза:

— Никто не проходил…

Семен Васильевич представил себе, как на первом же перекате легкую берестянку разнесет вдребезги, а человек… Если искать, то только то, что от него останется. И идти на поиски нужно сейчас от правого края поселка. Тихо-тихо идти вверх по реке к порогу, чтоб не прозевать ненароком тело. Если, конечно, его не поволочет по дну… Тогда останки выбросит где-нибудь километрах в ста от поселка на галечную косу. Может быть, найдут их, к счастью, чтоб предать, как положено, земле.

«А нет, так нет…» — подумал Шухов и будто увидел, как, придя в себя после дурманного настроения, Лариса может попытаться направить лодчонку к берегу, а засасывающая струя неодолимого скорого потока, предпорожной быстрины, помимо желания, воли и сил ее, повлечет берестянку в пасть Змеиного.

И тут он ощутил, именно ощутил, а не просто вспомнил, как он, старшина второй статьи Семен Шухов, подвахтенный рулевой, смытый громадой волны за борт, погрузился в океанскую пучину. Это случилось, когда крейсер, на котором он служил, неожиданно попал в тайфун, словно в мышеловку.

Вот уже много лет происшедшее не будоражило его память. Теперь же оно ощутилось Семеном мгновенно, и все целиком, и в мельчайших подробностях, точно взрыв воображения. Пережитое охватило его душу столь сильно, так ослепляюще ярко, что потрясло его не меньше, чем в те минуты истинной смертельной опасности.

Семен зажмурился, когда падал за борт в струе, но, оглохнув под толщей воды, вытаращил глаза и уже не мог закрыть их — жуть охватила его. Чувство предела своей жизни было так неизбывно, что Семен едва непроизвольно не открыл рот и не заорал от ужаса. А про себя-то Семен вопил; стенала и томилась в безысходности его душа.

Даже боль молчала в избитом теле — ведь волна волокла и шибала его о палубу, о какие-то предметы на баке. Он помнил, что пытался схватиться за что-то, но не мог удержаться, а клубящаяся масса потока швыряла и колотила его обо что ни попадя, и искры сыпались из глаз, и радужные круги полыхали перед взором.

Затем — невесомость, состояние взвешенности в туго сжимавшем пространстве; тошнота, подкатившая к гортани; потеря ориентировки — где верх, где низ?

И он увидел зеленую толщу воды, пронизанную лучистым мерцающим светом, серебряные пузырьки воздуха, застывшие перед его лицом. Так продолжалось долго, так долго, что мышцы меж ребер начали судорожно сокращаться, требуя воздуха. А волна круг него точно замерла, вздыбившись, и он висел в ее толще, будто распятый.

Потом вода стала жать на плечи, вдавливая его вглубь. Цвет волны стал меркнуть, отливать синевой, а следом и сталью. И вдруг он вынырнул из серой тьмы ногами вверх под слепящие боковые лучи солнца.

Над ним распахнулось чистое и яркое, хрустальной синевы небо, огромный, в несколько миль, круг его, огражденный срубом из туч и ливня, свинцовой плотности и цвета.

Ветер низвергался с небес.

Поток его был плотен, как водяной столб. Семен едва не захлебнулся им — спасла новая волна. А потом, вынырнув, он пил воздух сквозь стиснутые зубы. Он опять увидел круг ясного неба, огражденный тучами и ливнем. Колодец, на дне которого он находился, оказался таким глубоким, что оранжевый зрак ярого полуденного солнца замер на краю «глаза тайфуна».

Громады волн здесь не катились. Они вздымались и проседали сами на себя. Воды дыбились в тиши, образуя вулканический конус, из которого извергалась пена. Клочья ее, будто живые, метались меж вершин.

Ему, наверное, только казалось, что стояла тишина.

Семена вдруг опять потянуло волной в сторону, вбок, едва не перевернуло вверх ногами. Но, успев схватить глоток воздушной струи, он поднырнул вроде, постарался уйти чуть глубже. Его снова сковала жуть. Только теперь он не орал про себя, а пытался уговорить свое ноющее сердце, старался сообразить, как поступать: