Эдвин Шнейдман - Душа самоубийцы

• Название: Душа самоубийцы
• Автор: Эдвин Шнейдман
• Жанр: Психология

---

14. Подчеркивать

15. Отслеживать

16. Связываться

17. Исследовать

18. Интерпретировать

19. Проявлять бдительность

20. Оценивать

21. Принимать оценку

22. Получать обратную связь, поддержку

23. Консультироваться

24. Отказываться

Примечание. Эти терапевтические приемы легко приспособить к любому человеку, и каждый из них можно соотнести с определенными фрустрированными психологическими потребностями.

Ниже приводится отрывок из терапевтического сеанса с Беатрис Бессен, способной студенткой колледжа, у которой отмечались суицидальные тенденции. Читая его, стоит обратить внимание на элементы противодействия и несогласия, содержащиеся в ее утверждениях.

Беатрис: Я отношусь с очень большим интересом ко всему, о чем вы говорите. Но у меня, правда, есть кое-какие личные сомнения в отношении некоторых из теорий. Во время изучения психологии они посещали меня нередко и касались определенных вопросов, которые мы проходили. Думаю, так случается с большинством людей, изучающих какой-либо предмет. Тем не менее, мне интересно то, что мы обсуждаем, и кажется, я была бы способна дать вам честный отчет в том, что я пережила и как это отозвалось в моей душе.

Э.Ш.: Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали побольше о душевной боли.

Б.Б.: Вы правы. Да, конечно. Всю ту боль, которую я испытывала, скорее всего можно назвать именно психической, душевной. Мне всегда было трудно плакать или кричать, словом, так или иначе выражать свои эмоции, бежать куда-нибудь, бросаться на кого-то и тому подобное. Я проводила невероятно много времени в размышлении, обдумывая, воображая что-нибудь, нещадно анализируя свои действия, и в конце концов мне казалось, что от этого я схожу с ума. У меня есть какой-то прирожденный дар загонять себя в мысленные тупики. Мне кажется, все мои сомнения исходят от неразрешенного вопроса, могут ли люди в самом деле изменяться, или нет. Я имею в виду, изменяться в чем-то очень важном, основном. По сравнению с тем, какой я была в средней школе, я изменилась лишь после того, как прошла через испытания. Наверное, и дальше во мне будут возникать изменения. Но тем не менее существуют такие фундамен-тальные вещи, которые мне так и не удалось изменить, сколько я ни старалась. Поэтому-то у меня и возникли сомнения в теории, что можно вот так просто взять и поменять взгляды на мир, которые существуют у людей.

Э.Ш.: Укажите мне, пожалуйста, хотя бы одну из фундаментальных вещей, которые, по-вашему, не подвержены изменениям.

Б.Б.: Полное доверие к кому-либо. Э.Ш.: Полное?

Б.Б.: Да, абсолютное. Безусловное. Я имею в виду даже полисе доверие к самой себе.

[Пауза]

Э.Ш.: О чем вы сейчас думаете?

Б.Б.: О крайностях. И о своей установке следовать принципу «все — или ничего».

Э.Ш.: Вы имеете в виду двойственность мира, его разделение на два противостоящих лагеря?

Б.Б.: Да нет. Ведь не все происходит так явно и неприкрыто. Если подвергаешься со стороны кого-то физическому насилию, избиению — это, конечно, сразу видно и не вызывает сомнений. И, думаю, в этом случае мне бы не составило труда разобраться в ситуации и как-либо из нее выйти — например, вызвать полицию или предпринять иные действия. Но, мне кажется, существуют более изощренные способы, с помощью которых люди в состоянии наносить друг другу тяжелые удары, но это не телесные истязания и их воочию нелегко увидеть.

Э.Ш.: Несомненно. Но ведь существуют также и преувеличения, в которые свойственно впадать людям — особенно что касается прошлого.

Б.Б.: У меня нет чувства, что мое прошлое уже ушло, что оно отдалилось или осталось где-то далеко позади. Я ощущаю, что оно постоянно здесь, со мной, теперь, что оно незримо присутствует в настоящем. Конечно, я умом понимаю, что оно прошло, однако не в состоянии почувствовать этого.

Э.Ш.: А можете ли вы взглянуть на прошлое несколько иначе? Нет ли оснований согласиться с тем, что ваше видение его не является единственно возможным вариантом? Что оно было не столь ужасным, каким представлялось?

Б.Б.: Конечно, логически рассуждая, я тоже так думаю. На уровне размышлений я не один раз пыталась убедить себя в том, что нет необходимости в деструктивных поступках, но этого никогда надолго не хватало. Очевидно, все дело в том, что когда произошла травма, мне было только восемь лет или что-то около того, и происшедшее воспринималось как вопрос жизни и смерти. Теперь, когда я, будучи взрослым и образованным двадцатилетним человеком, мысленно возвращаюсь в ту ситуацию, то, несомненно, осознаю, что вопрос вовсе не стоял о жизни и смерти. Но в том-то возрасте я этого не знала. То, что может понять взрослый человек, еще не дано восьмилетнему. Взрослый в состоянии понять корни своего страха, ведь он уже проанализировал свое прошлое и как бы оставил его позади, умом он понимает, что его жизни непосредственно ничто не угрожает, и потому именно как взрослый он пытается овладеть ситуацией. Ему известно, какие следует предпринять меры предосторожности. Ведь иначе в нем может проснуться маленький восьмилетний ребенок. Я все время стремлюсь контролировать события, чтобы защитить себя, но меры, к которым я прибегаю, и способы, с помощью которых я создаю охранительную ситуацию, чтобы справиться, если во мне проснется маленький ребенок и почувствует угрозу для жизни, — все эти меры контроля в свою очередь являются опасными для меня. Я просто не могу жить таким образом изо дня в день. Не могу постоянно пребывать в состоянии ошеломляющего страха, в состоянии не покидающих сомнений, стоит ли умереть или остаться в живых. Конечно, это невероятно трудно. Но, тем не менее, я не отказываюсь от своих форм контроля. И, к сожалению, полагаю, не случайно я подобрала именно такие способы, которые в конце концов могут оказаться смертельными.

Э.Ш.: Вы могли бы назвать их?

Б.Б.: В настоящее время — это, прежде всего, соблюдение диеты. Но, бывало, я пользовалась и другими. Думаю, их можно назвать формами зависимости. Когда-то я употребляла наркотики. Меня постоянно преследовали навязчивые фантазии о самоубийстве. Естественно, я не могла умереть от копошащихся мыслей, но в них содержалось разрушительное начало, ибо, в конечном счете, моей целью стало исполнение этих желаний.

Э.Ш.: Каким образом?

Б.Б.: По-разному. Было время, года три-четыре, когда я предавалась фантазиям буквально каждый день, ежевечерне перед сном придумывала все новые и новые способы самоубийства. Например, я мечтала истечь кровью и умереть. Мне, как и многим подросткам, почему-то втемяшилось в голову, что погибнуть от потери крови весьма поэтично и трагично. Вот я и воображала себе, как медленно истекаю кровью и жизнь оставляет меня. Это был один из мерещившихся мне видов смерти. Он казался наполненным романтическим духом, имеющим определенное отношение к любви. О нем упоминалось во многих песнях и книгах. Я настолько погрузилась в мысли о смерти, следовавшей за кровопотерей, что сама начала писать об этом песни и слагать стихи. Но не только песни, которые я сочиняла, а и все остальное в моей жизни стало частью этой готической фантасмагории. Я пользовалась ею как способом контроля, ибо расходовала всю энергию души, свою одержимость, чтобы уйти от того, что происходило в реальности. Это стало болезненным пристрастием. Думаю, что именно оно и привело меня к деструктивным результатам. Это такая же зависимость, как у человека, который беспрестанно прибегает к транквилизаторам каждый раз, когда нервничает или испытывает страх. Пристрастие бывает к лекарствам и к людям тоже.

Э.Ш.: Вы думаете, что это очень плохо?

Б.Б.: Я согласна, что люди порой нуждаются в том, чтобы зависеть от кого-то, и популярная психология, пожалуй, преувеличивает значимость проблемы взаимной зависимости, однако я в данном случае имею в виду нечто весьма злостное. Раньше я использовала другого человека с теми же намерениями, с какими ныне применяю диету, в качестве способа избавиться от страха. Я использовала людей до такой степени, что это уже нельзя было назвать естественной человеческой зависимостью. Дело доходило до того, что меня просили уйти или, по крайней мере, немного отстраниться. Я переставала за мечать границу между нами, не сознавала, что мы являемся различными, отдельными друг от друга людьми. Мне кажется, что в этом присутствовало что-то болезненное. То, что я прибегала к подобным формам контроля, уже само по себе представляло проблему. Я также имею в виду, что мне не удавалось от них отказаться. Полностью. Я злоупотребляла ими. Боялась прекратить принимать успокаивающие средства. Страшилась отпустить руку другого человека…