Наталья Иртенина - Праздник синего ангела

• Название: Праздник синего ангела
• Автор: Наталья Иртенина
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Пашка, не буксуй, когда-нибудь к тебе устремится поток почитателей несравненного таланта мировой, ха-ха, знаменитости насладиться зрелищем расписанных рукой великого мэтра стен. Это будут самые знаменитые стены в мире. Одна ночь на полу того стоит, - Лева хлопнул Ковригина по плечу и поплелся вниз по крыльцу. - Машину у тебя оставлю, я сейчас не отличу руль от тормозов. Завтра заеду.

- А как до дома доберешься?

- Через кладбище, - Лева махнул рукой в темноту. - Так ближе. Люблю я, Пашенька, кладбища - особенная там атмосфера - душу просветляет и мозги прочищает. Au revoire, mon ami, же не манж па сис жур. Там таксо возьму, он удалился в ночь.

Кладбищенская аллея - одна из двух, - начинаясь от конторы, вела к противоположной стороне погоста и выходила непосредственно в город. Ночное небо пестрело мигающими звездами, рассыпанными там чьей-то щедрой рукой. Высоко над горизонтом повисла тяжелая, сочившаяся желтым мутным светом луна. Этого света вполне хватало, чтобы видеть на тридцать шагов вперед, так что заблудиться было мудрено. И все же Коммерсант заблудился. Очнувшись от навеянных лишними градусами мрачных дум, он увидел себя окруженным решетками и надгробными памятниками. Дороги или даже мало-мальской тропинки не было и в помине. Лева попытался сориентироваться по сторонам света, но найти Полярную звезду помешало легкое раздвоение в глазах, а с какой стороны была луна в начале его пути, он не помнил. Мха на деревьях тоже почему-то не оказалось. Он решил пойти наугад - куда-нибудь да выйдет.

Хмель уже начал понемногу выветриваться из головы, когда до его слуха донеслись странно-знакомые звуки. Он слышал такие в кино про кладоискателей и в американских фильмах ужасов про мертвецов, встающих из могил. По телу пробежались дружной толпой мурашки, но Лева считал себя храбрым человеком, поэтому мужественно пошел прямо на звук. Это оказалась ближе, чем он думал. Внезапно остановившись, Лева помертвел от ужаса: из могилы выкапывался покойник. Вокруг было относительно свободное пространство, густо поросшее травой. Рядом со свеженакопанным холмиком зияла пустота - из нее летели комья земли. Лева не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, язык стал неподъемно тяжелым. Внезапно звуки прекратились, из ямы вылетел какой-то продолговатый предмет, а за край могилы ухватилась трупного вида рука. Все, что смог сделать Лева, - это прислониться к ближайшей ограде и плавно сползти на землю. Остатки хмеля уже покинули его, и навалилась всей своей тяжестью жуткая реальность - сейчас его увидит этот вурдалак и выпьет всю Левину кровь до последней капли. А вурдалак уже полностью вылез из могилы с белыми длинными волосами, трупно-пятнистой кожей и хищным выражением на лице - или морде? Лева в полуобморочном состоянии издал протяжный стон. Все кончено - вампир повернул голову в его сторону и направился к нему. Гаврилин окончательно потерял сознание.

Очнулся он от того, что кто-то трепал его по плечу.

- Эй, вам плохо?

Лева все еще с закрытыми глазами пробормотал:

- Мне хорошо. Я уже умер?

- Пока нет, но уже близко к тому. Что вы здесь делаете?

Лева открыл глаза и тут же сжался в комок - вампир нависал над ним.

- Изыди, сатана! - закричал Гаврилин из последних сил и приготовился к смерти.

- Тише ты, полоумный. Из психушки, что ли, сбежал? Какой я тебе сатана?

- Вы... вы не будете меня убивать?

- Нужен ты мне, мудак.

- И пить мою кровь не будете?

- Я тебя в психушку сдам, если будешь задавать идиотские вопросы.

- А разве вы не мертвец?

Тот усмехнулся.

- Пока еще нет. Но скоро буду.

Лева окончательно пришел в себя. Он пристально посмотрел на собеседника и вдруг расхохотался. "Вампир" рассвирепел и с силой встряхнул все еще сидящего на земле Гаврилина.

- Слушай ты, придурок, либо ты сейчас же заткнешься, либо мне придется действительно тебя убить.

Лева перестал смеяться и поднялся на ноги.

- Простите. Это я не над вами смеюсь - над собой. Я принял вас за вампира, вылезшего из могилы.

Перед ним стоял всего-навсего синий человек. Ему было около шестидесяти лет, болезнь еще не перешла на последнюю - смертельную стадию, но синие пятна уже густо усыпали его тело. От него исходил сладковато-приторный запах, по которому даже в темноте можно было отличить больного человека от здорового.

- Нагнал я на тебя страху? В следующий раз не будешь по ночам на кладбище ошиваться. Что ты здесь делал?

- Я здесь гулял - дышал воздухом. Здесь как-то легче дышиться, знаете ли. А потом заблудился, - Лева отчитывался, как провинившийся школьник перед учителем.

- Ну-ну. Я-то тебя тоже принял за психа. Из психушки, - он неопределенно кивнул в сторону. - Пошли, горемыка, выведу в город, - он отряхнул с себя землю, подобрал лопату и зашагал прочь.

- А вы что здесь делали, если не секрет, конечно? - полюбопытствовал Лева.

- Могилу себе копал. Хочу в земле родной лежать. Это мое право - а эти сволочи запретили хоронить нас по-божески. Ничего, скоро их самих адский огонь сожрет. Наказал родне своей закопать меня тайно, когда помру. Могилку вот заранее сделал. Теперь спокойнее будет помирать, - он обернулся к Гаврилину и предупредил: - Если кому скажешь об этом, я тебя из-под земли достану. С того света вернусь и придушу, понял?

- Понял. Только это лишнее. Я и не собираюсь о вас никому рассказывать. Что я, гад какой, разве?

- Ну, то-то же, смотри у меня. Сам-то не боишься посинеть? Страх есть?

- Есть, и немаленький. У кого ж его нет? Бежать отсюда хочу.

- Ишь, чего захотел. Нет, сынок, отсюда уже не сбежишь. Пограничники у города стоят зоркие, да с пушками.

- Знаю, - вздохнул Лева. - Придется применять военную хитрость.

- И не такие ушлые, как ты, уже применяли. Слыхал про перестрелку у Щучьего брода неделю назад?

- Что-то слышал, но без подробностей.

- То-то без подробностей. Мафия пыталась прорваться через кордон. Человек двадцать и все со стволами. Нахрапом решили взять: гранатомет, "калашники" - разве что не на танках. Всех их, голубчиков, положили как одного. Никто не ушел. Так-то вот. А в городе еще говорят, что заразу эту как раз мафия и распространяет. Крестный отец-де велел... Только я так тебе скажу - мафии такие дела ни к чему, у нее свои интересы, ей поголовно всех изничтожать нет никакого резона. Разве что это какая-нибудь фашистская группировка, иди манихеи, прости Господи, какие-нибудь. Сатанисты. Рассказывают, главарь-то их, - он говорил вполголоса, -скрывается где-то в городе, отсиживается в каком-то бункере за стальными решетками, и никто его не видел. Знают только, что на физиономии у него дьявольская отметина - так что за версту его отличишь.

Они уже подходили к выходу с кладбища. В городе было тихо - только старательные сверчки наяривали свою шершавую музыку.

- Ну все, сынок. Теперь тебе направо, мне налево. Ты меня не видел и не знаешь. А про могилу - молчок. Разошлись, - старик махнул рукой на прощанье.

* * *

"...что эпидемия разрастается, как снежный ком. Дети умирают наравне со взрослыми и стариками. Наверное, не осталось ни одной семьи, где бы не было зараженных.

Господь Всеблагий! Спаси и защити этот город от напасти. Или, может быть, Ты наказываешь его за грехи? На все воля Твоя.

Врачи уже даже не пытаются помочь больным. Среди них самих много синих. Слухи в городе приобретают все более пугающий вид и фантастичность. Говорят уже о слугах дьявола...

Что все это значит - вот сейчас основной вопрос. Найти смысл всего этого. Его не может не быть - он должен существовать. Художник что-то знает - интуитивно, конечно. Сформулировать это "что-то" он не может. Но оно сидит в нем..."

* * *

Неделю назад Художник зазвал их на очередные смотрины. Он против обыкновения был серьезен, не говоря уж о том, что абсолютно трезв, и почти все время молчал, хмурясь и закусывая до белизны губу. Круги под глазами выдавали бессонные ночи, а отсутствие привычной бутылочной батареи у задней стены гаража говорило о том, Семен пребывает в глубокой завязке. Его подавленное настроение невольно передалось и Павлу с Левой - их реакция на новую картину была немногословной, но при этом как всегда, когда Семен демонстрировал им свои творения, изображение вызвало каскад чувств, ассоциаций и неуловимых ощущений. Могучая экспрессия, как-то даже осязаемо изливавшаяся с картин, ошеломляла вихрем цветовых пятен и диковинно переплетенных изломанных линий и контуров, сбивала с пути привычного мироощущения, ломала границы реальности и насильно заставляла вписывать себя в этот фантастический мир Художниковых видений. Так было и сейчас.

На картине была изображена синяя эпидемия, захлестнувшая их город. Большую часть пространства занимала груда перемешанных друг с другом синих обнаженных тел. Они находились в самых невероятных позах: вниз головой, сложенные в гармошку или просто согнутые пополам - во все четыре стороны человеческого тела, стоящие или висящие по диагонали, руки и ноги, переплетаясь образовывали сложные узоры. На лицах людей застыли самые различные гримасы, похожие на маски древнегреческого театра: ужас, веселье, страх, отчаяние, смех, гнев, радость, боль и крик, дикий хохот и смиренная печаль. Все это переплетение нагих синих тел было зажато в каменном мешке городской улицы. Из окон домов на эту груду сыпались еще тела, такие же синие и нагие, но меньше размером - похоже, это были дети. На их лицах были написаны восторг, удивление, страх и любопытство. Улица внезапно обрывалась ближе к правому краю картины -там в клубах черного и фиолетового дыма возвышалась хрупкая на вид, тонкая скала. На ней стоял человек. Это был очень странный человек: нормального, человеческого цвета, но с очень бледным лицом, на нем было какое-то свободное, развевающееся на ветру серого цвета одеяние. Лицо... Лицо его очень трудно описать словами. Какой-то невидимой чертой оно было разделено на две половины. Одна часть выражала нечеловеческое страдание и одновременно абсолютную мировую печаль, тяжелую скорбь и плач души. На другой половине лица были написаны безграничное презрение, ненависть, смех и сатанинская гордость, ясно читавшаяся на изгибе усмехающихся губ. Все лицо было страшно искажено из-за этого двухполовинчатого сочетания. Одна рука человека свободно висела вдоль тела, другую он протянул вниз, в направлении груды синих тел. Непонятным было его намерение: то ли это был жест помощи и сочувствия тем, кто внизу, то ли он сам просил спасти его от подбирающегося к ногам едкого дыма. Отверженный и отвергающий, спасающий и молящий о спасении - он был центром всей композиции, хотя художник изобразил его в самом углу, наверху.