Анна Тимофеева-Егорова - Я — «Берёза». Как слышите меня?..

• Название: Я — «Берёза». Как слышите меня?..
• Автор: Анна Тимофеева-Егорова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999

Аннотация издательства

Это воспоминания о военных годах летчика-штурмовика А. А. Тимофеевой-Егоровой. Женщина летчик-штурмовик редчайшее явление нашей военной истории. Здесь и боевая работа летчицы, и немецкий концлагерь, и двадцать лет ожидания заслуженного звания «Герой Советского Союза».

---

30 ноября 1941 года летчик-истребитель командир звена Герой Советского Союза Лука Захарович Муравицкий геройски погиб, защищая Ленинград…

Прыжок в пропасть

… Но это еще все впереди. А пока работаем на Метрострое, летаем в аэроклубе — пилотируем в зонах неподалеку от аэродрома, выполняем полеты по маршрутам.

В нелетную погоду мы изучаем устройство парашюта, его укладку и правила прыжка. Предстоит постичь и это — возможно, пригодится… Все очень просто в изложении инструктора парашютиста Владимира Антоненко. Но когда время пришло прыгать — ночь я спала беспокойно

На утро погода выпала ясная — значит, прыжки состоятся. Помню, надела я парашют, зарядила его, то есть натянула тугие резинки, прицепила их прочными крючками к петлям клапанов. Инструктор проверил «зарядку», а медсестра Ира Кашпирова — пульс, и тут начало что-то у меня «шевелиться» и болеть в груди…

Иду к самолету по-медвежьи, парашют связывает движения. Неловко взбираюсь на крыло и устраиваюсь в переднюю кабину, в задней — летчик Николай Лазарев. Взлетаем, набираем высоту 800 метров.

— Приготовиться! — слышу голос летчика.

— Есть приготовиться, — отвечаю я, суетливо вылезаю на плоскость и, держась за стойку, смотрю вниз.

Ой, как страшно! Хочется обратно в кабину, и я, наверное, залезла бы, но летчик убрал газ, крикнул:

— Пошел — и легонько подтолкнул меня.

— Есть пошел! — кричу и прыгаю в «пропасть»…

Дальше действую, как учили. Дергаю за кольцо, но почему-то кажется, что тросик не вытягивается и хлопка не будет, а, значит, и парашют не раскроется.

Вдруг сильно встряхивает, над головой раскрывается белоснежный купол, а я сижу как в кресле, на ремнях. Вокруг удивительная тишина, но меня охватывает безудержная радость, и я не то пою что-то, не то кричу. Но вот земля уже близко. Я поджимаю немного ноги и падаю на правый бок — все по правилам.

Затем быстро встаю, отстегиваю парашют, гашу купол и начинаю его собирать. Тут подоспевают ребята, помогают мне, и мы дружно договариваемся прыгать еще и еще. Уж очень большое удовольствие!

После прыжка чувствую и землю как-то по особенному и себя тоже. Появилась какая-то уверенность, что все могу. Невольно вспомнились стихи нашего метростроевского поэта Сергея Смирнова:

И, впервые выйдя из забоя,
Вытер лоб, который был в росе,
И впервые землю под собою
Ощутил во всей красе.

Это чувство было, как находка,
Я впервые шел не семеня
Крупная, хозяйская походка
Стала появляться у меня…

Осенью, когда учебная программа на самолете У-2 была закончена, к нам на аэродром приехала государственная комиссия НКО (Наркома Обороны). Вначале экзаменовали по всем теоретическим предметам, затем стали проверять технику пилотирования. Все мы пилотаж в зоне выполнили на отлично. Комиссия осталась вполне довольна.

Настало время расставаться и нам с лагерем, аэродромом, инструктором, товарищами. Было радостно и чуточку грустно. Радостно, что обрели крылья, а грустно — расставаться ведь всегда грустно…

Я по-прежнему работаю на шахте, после работы открываю библиотеку, расположенную в шахтной столовой. Вместо стеллажей для книг — буфеты, и я сижу за ними как буфетчица и выдаю духовную пищу — книги.

Через месяц выпускной вечер аэроклубовцев. В театре на Малой Бронной мы вновь собрались вместе. Все принаряженные. Ребята даже галстуки надели. Доклад делал начальник нашего аэроклуба Гюбнер. Он сообщил, что большинство ребят, окончивших аэроклуб, направляются в военные школы летчиков-истребителей, и вдруг несколько торжественно, повысив голос, а может быть, мне просто показалось, объявил:

— Есть и одна «женская» путевка. В Ульяновскую школу летчиков Осоавиахима. Ее мы решили предоставить… Анне Егоровой.

От неожиданности и радости у меня перехватило дыхание. Неужели мечта, которую вынашивала, осуществится?..

В перерыве меня все поздравляли, а я все еще не верила, боялась верить, что так будет. Поверила только тогда, когда получила направление в школу и проездные документы до Ульяновска.

Среди провожающих выделялась красивая девушка в красном берете, красном шарфе, перекинутом небрежно через плечо за спину, а другим концом развевающимся на груди. Одета она была в черное пальто, а на ногах туфли на французском каблуке. Вздернутый носик и голубые глаза придавали лицу веселое выражение. Это была Аня Полева. Она также как и я прошла летную подготовку в нашем метростроевском аэроклубе.

Аня по-хорошему завидовала мне, уезжающей в летное училище, и говорила, что обязательно продолжит полеты в тренировочном отряде аэроклуба и также добьется путевки в Ульяновское училище.

— А как же Лука?

— Что Лука? Он уехал в училище. Я тоже буду учиться, а когда «выйдем в люди» , обязательно поженимся…

В аэроклубе все знали о большой любви между Аней Полевой и Лукой Муравицким. Они не скрывали своей любви, она была у всех на виду, при полной открытости и гласности. Аня работала в шахте камеронщицей, а Лука с отбойным молотком и перфоратором — проходчик. Он бывал в ее семье в Лоси — в Подмосковье, а она у него, жившего у родного дяди. Везде бывали вместе. Конечно, здоровый буреломный шахтер часто злился на «недотрогу». Лука жаловался Виктору Кутову, что вот «верчусь» около нее более трех лет и никак не уговорю пойти за меня замуж. Правда, за эти годы она из меня кое-какую дурь выбила, вроде как подготовила к своей жизненной линии. Вот и летчиком стал из-за нее…

— Понимаешь, — говорила Аня, — я не могу теперь без неба, без аэродрома, его бензинового воздуха, — и, смеясь добавляла, — я больна полетами и Лукашкой!

— Понимаю, понимаю, — отвечала я ей.

Мы нежно с ней распрощались и не знала я того, что через год Анны Полевой не станет…

Судьба играет человеком

Отлучили меня от неба в Ульяновском летном училище, порушили мечту. Обманула радуга…

Секретарь горкома комсомола, куда я обратилась, долго молчал. Потом потер руки, почесал затылок, причесал пальцами рук ежик русых волос и горячо воскликнул:

— Придумал, Егорова! Пойдешь работать пионервожатой в трудколонию НКВД для малолетних правонарушителей. Будешь там до очередного набора в училище. За это время все утрясется, брата твоего обязательно освободят, и ты поступишь опять. Начальником колонии хороший человек — он поймет. А впрочем, идем к нему…

Так я поселилась при колонии в маленькой комнатке деревянного дома. Колония занимала большое трехэтажное здание из красного кирпича, почти в центре города на Базарной площади. К дому примыкал большой двор с сараями и мастерскими. Все ребята четыре часа учились в классах и четыре часа работали тут же во дворе, в мастерских.

Конечно, трудно было из малолетних преступников создать коллектив. Каждый из детей, а там были от восьми до шестнадцати лет, имели за плечами преступление. В каждой группе был свой «воевода». Вот я и решила начинать с него. Но, как его выявить? Начала с того, что просто ходила, смотрела, слушала. Приходила в класс, садилась за последнюю парту и наблюдала, а там в задних рядах шла своя жизнь. Тетрадки, выданные учительницей русского языка для диктанта, молниеносно превращались в карты и тут же шло «сражение». Проигрывали все, вплоть до обеда. В столовой можно было наблюдать такую картину: один, объедаясь, съедал несколько обедов, а у проигравших текли слюни…

Дом, в котором размещалась колония, был с калориферным отоплением, и вот по ночам, после отбоя, часть ребят уходила в подвал и там среди котлов со свечкой играли в карты. Воспитатели чего только не предпринимали: и заколачивали подвал, и закладывали кирпичом, и уговаривали, и стращали — отвадить от подвала долго не удавалось. Выдали одной группе новые бушлаты. На второй день уже часть их была продана на «толкучке», которая находилась неподалеку от колонии. Ухитрились спуститься со второго этажа на простынях вниз, на улицу — продали бушлаты и купили водки. Напились, переломали в спальне все кровати, стол, тумбочки, выпустили пух из подушек, забаррикадировали дверь. Пришлось вызывать пожарную команду и водой из брандспойта усмирять мятежников. После этого «бунта» часть отправили в колонию более строгого режима, а остальных бунтарей расформировали по разным группам. На мое предложение записаться в кружки: стрелковый, авиамодельный, мореходный — никто даже бровью не повел.

Присмотревшись еще и еще раз, посоветовавшись с воспитателями, учителями, я отобрала восемь мальчишек из разных групп и повела во Дворец пионеров, который в Ульяновске был просто замечательный. А там, по моей договоренности заранее, приняли нас как старых, хороших друзей. Лед тронулся.