Евгения Яхнина - Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

• Название: Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья
• Автор: Евгения Яхнина
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1977

Историческая повесть «Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья» рассказывает о первых днях французской революции 1789 года.

---

Юрист понравился Жаку с первой же встречи, когда юноша увидел, как Адора нервными, тонкими пальцами перелистывает страницы полюбившейся ему книги. Казалось, ничего не существует для него, кроме этих сухих, шуршащих страниц. Даже когда в лавку входила Жанетта, он не поднимал головы, не бросал на неё украдкой взгляда. Жаку это казалось почти невероятным. Кто из посетителей не стремился забежать сюда лишний раз, чтобы только взглянуть на красивую девушку?

Очень скоро Жак отважился о чём-то спросить Огюста Адора. Тот ответил, заинтересовался начитанностью молодого продавца. И между ними завязалась дружба. Огюста послал учиться в Париж отец, винодел из-под Бордо́. По окончании юридического факультета встал вопрос: как устроиться? И отец купил ему место у судьи. Огюст оказался очень способным. Платя гроши, судья заставлял его корпеть до поздней ночи над перепиской всевозможных бумаг, благо у молодого человека был хороший почерк. Мало-помалу, убедившись, что на серьёзность Огюста можно положиться, судья стал поручать ему мелкие дела в суде. И теперь Огюст не без основания надеялся в скором времени оставить своего патрона и заняться адвокатурой.

Мало-помалу и Жак стал рассказывать Огюсту Адора о своей жизни в деревне, об отце Поле. Много раз он был готов поделиться с Адора своей заботой о том, как разыскать Фирмена. Отец Поль говорил ему, что какой-нибудь судейский, посещающий книжную лавку, может оказаться полезным в деле его племянника. Но тот же отец Поль предостерегал Жака от излишней болтовни. И потому Жак выжидал.

Если Адора не уделял внимания дочерям дядюшки Жюльена, то зато третий завсегдатай лавки — владелец типографии Сильве́н Горан, напротив, не упускал случая побеседовать с ними, особенно с Жанеттой. В лавку он заходил отнюдь не потому, что был книголюбом, а из-за дружеских отношений с семьёй Пежо. Привлекало его и то, что здесь можно было услышать свежие городские новости.

Господин Горан был вдовец. И Жак с ревнивым неудовольствием отмечал, какое внимание оказывает он старшей дочери Франсуазы. По мнению Жака, господину Горану впору было обратить свои взоры на её мать. Жанетта на неё походила. Франсуаза и сейчас была хоть куда, а в молодости и подавно.

Владелец типографии был плотный человек лет пятидесяти, уверенный в себе, отчего казался ещё более представительным. Рассуждал он здраво, говорил громко, взвешивая каждое слово и зная ему цену.

Весь Париж был взбудоражен созывом Генеральных штатов. Они должны были собраться в мае, а с февраля уже шли выборы по всем округам города. Предстоящее событие получало совершенно разную оценку в устах Адора и Горана.

Господин Горан с шумом входил в кабинет для чтения, оглядывал читателей, медленным движением руки вскидывал очки на лоб и, если Жак сидел за конторкой, громко обращался к нему:

— Это хорошо, молодой хозяин, что ты всегда за работой! Нет того, чтобы бегать за барышнями где-нибудь в Тюильри или Люксембургском саду, — сидишь, уставив глаза в книгу. Хвалю! Не забывай, мы — третье сословие. И ты, когда достигнешь положенного возраста и выйдешь в люди, будешь иметь честь к нему принадлежать. Мы скоро себя покажем — станем членами Генеральных штатов и потребуем реформ. Впрочем, молодой человек, запомни: никаких легкомысленных поступков! Гордость, сознание, что ты связан с третьим сословием, что ты за ним, как за каменной стеной, — это хорошо. Однако не следует забывать, кто — хозяин, кто — только служащий. Возьми, к примеру, меня. Рабочие не могут на меня пожаловаться: я для них как отец родной. Разве я их когда обижал? А между тем что мы видим? Бывало, заприметив меня издали, подмастерья скидывают шапку да так и стоят с непокрытой головой, пока я не пройду. А нынче я иду, а они хоть бы пошевельнулись, стоят и зубы скалят… И не один я жалуюсь, все так говорят. Плохо, что в наши дни подмастерья и рабочие вышли из повиновения, забыли о почитании старших. От такой вольности нельзя ждать ничего хорошего. Или возьмём женщин. Бывало, жена только и думает, как бы угодить мужу. — Тут Горан бросал многозначительный взгляд в сторону Жанетты или её сестёр. — Ничего, кроме дома, мужа и детей, для женщины не существовало. А теперь разве её удержишь дома? Ей подавай развлечения, прогулки, общество — ну, точь-в-точь как мужчине. Нет, нет, все эти вольности до добра не доведут…

Огюст держался иного мнения.

— Что такое третье сословие? — говорил он Жаку. — Ведь это и мой хозяин господин Карно, и фабрикант обоев господин Ревельон, капиталов которого не сосчитать, и Горан. Буду принадлежать к третьему сословию и я, как только встану на ноги. К нему принадлежал бы и твой дядюшка, если бы ему пришлось дожить до Генеральных штатов. Но при существующем порядке большинство населения, как ты его ни называй, всё равно лишено права участвовать в выборах. Ведь для того, чтобы голосовать, надо достичь двадцати пяти лет, надо платить налог, да такой, что из шестисот тысяч парижан едва ли наберётся сорок тысяч, имеющих право голоса. Не забывай при этом, Жак, что только одни дворяне имеют право выбирать своих депутатов прямым голосованием. Что же касается третьего сословия, то здесь выборы трехстепенные. Это значит, что те, кто получил право голоса, наметят выборщиков, а выборщики, в свою очередь, изберут депутатов. Аббат Сийе́с, а он великий умница, в своей брошюре, которая недавно вышла в свет, спрашивает: «Что такое третье сословие?» — и сам отвечает: «Всё! Чем оно было до сих пор? Ничем! Чего же оно требует? Стать чем-нибудь!» Но скажу тебе прямо, Жак, в своих выводах я иду дальше Сийеса. Я хочу, чтобы третье сословие было не чем-нибудь, а настоящей силой. Однако для того, чтобы защищать его интересы, нужно, чтобы в Генеральных штатах было достаточно представителей третьего сословия. А кто они будут, на страже чьих интересов будут стоять? Возьмём хотя бы того же Ревельона. Он дальше собственного носа не видит и, конечно, будет печься только о таких же фабрикантах, как он сам…

Разговаривать об этом можно было без конца. Уж слишком животрепещущей была тема предстоящего созыва Генеральных штатов.

Горана же Огюст спрашивал с чуть уловимой насмешкой в голосе:

— Не слыхали ли вы, господин Горан, о листке, право, не могу вам сказать, в какой типографии он напечатан, — знаю только, что называется он «Размышления суконщика, адресованные третьему сословию города Парижа». В нём высказывается неудовольствие, что выбирать депутатов третьего сословия предписано всем шестидесяти парижским округам вместе. Это неудовольствие справедливо. Правильнее было бы выбирать депутатов в каждом округе отдельно. Там все люди знают друг друга. А собрание людей из шестидесяти округов будет похоже на овечье стадо. Каких депутатов смогут они выбрать, коли для них что один, что другой — всё равно! Зато каждое сословие голосует отдельно. Дворяне отдельно от духовенства, и оба они без нас. Это тоже несправедливо. Разве герцог и колбасник, хотя они и голосуют врозь, не являются гражданами одного и того же города Парижа? Впрочем, господин Горан, это ведь думаю не я, так говорится в листке. А мне просто хотелось знать, читали ли вы его. Вот я и спрашиваю…

Горан пытался что-то ответить, объяснить, но только путался и зря горячился. Где ему было состязаться в красноречии с адвокатом Адора?

Горан надеялся попасть в депутаты Генеральных штатов, и это его сейчас волновало больше всего.

Глава девятая Пока будут короли…

Тётушка Франсуаза неохотно отпускала Жака из лавки и дома. Она предпочитала, чтобы он был у неё на глазах. Но с тех пор, как племянник показал себя не только старательным и усердным продавцом, но ещё и дельным, толковым советчиком, она предоставила ему бо́льшую свободу.

Как только Жак немного привык к Парижу, он решил прежде всего заняться поручением бабушки. Он представлял себе его гораздо сложнее, чем это оказалось на самом деле.

Он-то думал, что ему надо будет отправиться в Версаль, где находилась канцелярия Генеральных штатов. А оказалось, что на площади Шатлэ́ и в мэрии установлены ящики, куда надо опускать наказы. Жак поспешил на площадь Шатлэ.

Закрытый на ключ массивный ящик показался Жаку очень внушительным. Но его благоговейное отношение к этому хранилищу народных чаяний и надежд тотчас улетучилось, оттого что какой-то шутник, стоявший позади него, ехидно сказал: «Опускай свой наказ, да осторожно, а то гляди, как бы ящик не лопнул… от смеха. Ведь чего только не просят люди, которые поверили, что могут свободно выражать свои пожелания!»

Жак не нашёлся что сказать, но шутник и не ждал ответа, только раскатисто засмеялся и исчез.

О том, чтобы вручить наказ королю в собственные руки, как хотела Маргарита Пежо, и думать было нечего. Но Жаку помог Сильвен Горан. Он был знаком с золотошвейкой, которая расшивала золотом парадные мундиры для придворных. Сама-то она, конечно, не была вхожа во дворец. Но она дружила с дворцовой гладильщицей. Та, в свою очередь, согласилась попросить камеристку королевы передать наказ одному из вельмож, лично известных королю.