Феликс Гра - Марсельцы

• Название: Марсельцы
• Автор: Феликс Гра
• Издательство: Чкаловское книжное издательство
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1956

Исторический роман «Марсельцы» рассказывает о сложных и противоречивых временах Великой французской революции.

_{Рисунки В. Тельнова}

---

Феликс Гра МАРСЕЛЬЦЫ

Глава первая БЕДНЫЕ ЛЮДИ

Жили мы в Гарди, в жалкой хижине на опушке леса. И хижина и лес принадлежали маркизу д’Амбрену. Отец собирал желуди с дубов. Господскую долю сбора он сдавал на скотный двор — там ее скармливали свиньям. Из своей доли мы делали муку, примешивая к желудям немного ржи и бобов, которые росли на крохотном участке земли, прилегавшем к нашей хижине.

Раз в год, после сбора урожая, отец и мать отправлялись в Мальмор на мельницу. Возвратившись домой, они месили тесто из всей муки: хлеб у нас пекли только один раз в год. Свежего хлеба мы не ели: его слишком много уходило. Через месяц черные бруски хлеба приобретали крепость камня. Возле нашей двери стоял чурбан; на нем по утрам отец нарубал топором дневную порцию для всей семьи. К концу года лезвие топора сплошь покрывалось зазубринами: так черств был наш хлеб.

Первый кусок свежего белого хлеба я съел, когда мне исполнилось тринадцать лет. Моя сверстница, мадемуазель Аделина, дочь маркиза д’Амбрена, протянула мне однажды ломоть булки.

— Что ты делаешь, Аделина? — закричала на нее мать. — Зачем давать белый хлеб этому бездельнику? Не надо баловать крестьян, не то в один прекрасный день они вырвут у тебя кусок изо рта. Ступай прочь, попрошайка, или я спущу на тебя собак!

Крепко зажав в руке драгоценный подарок, я бросился со всех ног домой.

Этот ломоть был самым вкусным из всего, что я до тех пор ел, но злые слова маркизы были к нему горькой приправой.

В другой раз я уныло брел домой, огорченный тем, что не нашел ни одного яйца в сорочьих гнездах. Было уже десять часов утра, а я еще ничего не ел, и голод меня мучил нестерпимо. Я шел мимо хлева и овчарни замка и вдруг заметил валявшуюся в пыли капустную кочерыжку. У меня слюнки потекли изо рта. Я бросился подымать ее. Но на мою беду свинья, шествовавшая по дороге, также заметила кочерыжку и одновременно со мной побежала к ней. Свинопас маркиза, злой и жестокий человек, увидев, что я потянулся за кочерыжкой, так хватил меня палкой по руке, что у меня дух захватило от боли. Я оставил кочерыжку свинье и бросился бежать со всех ног.

Убегая, я слышал, как, высунувшись из окна замка, маркиз д’Амбрен кричал:

— Так ему и надо! Какой наглец! Слыханное ли дело, грабить моих свиней? Мужичье проклятое… Дай им только волю, и они слопали бы нас самих живьем!

В тот день еще одна капля горечи запала в мое сердце. С тех пор я краснел со стыда и сжимал кулаки в бессильной ярости, когда мой старик-отец и старуха-мать падали на колени и отвешивали низкие, до самой земли, поклоны, встретив маркиза д’Амбрена, его жену или его сына — офицера королевской гвардии.

— Сопляк, — кричал мне отец, поднимаясь с колен, когда господа проходили, — я научу тебя кланяться нашему доброму барину!

Простодушие отца, его упреки только увеличивали бешенство, душившее меня.

Из всего семейства маркиза лишь одной мадемуазель Аделине я кланялся охотно и с уважением. Но чем старше становилась Аделина, тем реже она улыбалась мне. Впрочем, может быть, я и ошибался, и в глазах ее светилась все та же ласка, но только я не осмеливался больше глядеть в них.

Однажды вечером мы сидели всей семьей за столом и ели бобовую похлебку, последнюю в этом году, потому что больше бобов не осталось. Отец сказал мне:

— Завтра, сынок, мы отправимся с тобой на берег Неск, собирать желуди. Надо готовить запасы на зиму. Она будет суровой нынче. Не знаю, что случилось, но мне рассказывали, что в Авиньоне люди убивают друг друга ни за что, ни про что; в Париже — революция. Господин маркиз со всем своим семейством отправляется туда, на помощь нашему королю, которому грозит большая опасность.

Впервые в жизни я услышал о существовании французского короля. Но тотчас же мне в голову пришла мысль, что король — это враг, раз маркиз готовится защищать его.

На другой день я и не вспоминал об этом разговоре.

Заря еще не занималась, когда мы вышли из дому за желудями.

Стояла ненастная погода. Мы шагали в глубоком мраке по промерзшей земле. Холодный ветер швырял нам в лицо мириады колючих снежинок. Начинало светать, когда мы пришли к реке. Берега Неск были окаймлены высокими дубами. Ветер шевелил пожелтевшую листву деревьев. Все кругом было серо: небо, поля, гора, видневшаяся на горизонте. Над землей низко нависла темная туча. От края до края она покрывала унылую местность, словно пологом из грубой шерсти. Стайки коноплянок, малиновок, овсянок слетели с горы на равнину. Птички порхали над самой землей, жались друг к другу и как будто искали приюта в жнивье. Это был самый верный признак приближения больших холодов.

Попробуйте собирать окоченевшими руками желуди… Они валяются среди гладких и скользких камешков, устилающих берег реки, и сами они гладкие и скользкие, как гальки. За полдня упорной работы мы вдвоем едва набрали одну корзину. Как сейчас, вижу своего отца: бедняга присел на корточки и шарит среди камней. На нем короткая грубошерстная куртка, из-под которой на спине вылезает поношенная рваная рубаха; узкие, до колен штаны со штрипками; чулки с прорванными пятками, сквозь которые виднеется морщинистая кожа; тяжелые деревянные сабо, устланные изнутри сухой травой.

Одежда не защищала старика от пронизывающего холода, от свирепого ветра, кружившего в воздухе желтую листву, свистевшего в ивняке и грозно завывавшего в расщелинах скал.

Я кутался в худую овечью шкуру и мечтал о том счастливом мгновенье, когда мы, наконец, сможем укрыться от непогоды за холмом и отец позволит мне съесть ломоть хлеба, который он перед уходом отрубил топором.

Мы работали в полном молчании, ибо бедняки, истые бедняки, скупы на слова. Вдруг я услышал собачий лай, доносившийся откуда-то со склона горы. Какое зрелище может доставить ребенку большее удовольствие, чем травля зайца собаками? Я увидел вдали охоту. Легкий, как дымок, заяц несся по косогору. Он намного опередил собачью свору. Время от времени зайчик останавливался, приседал на задние лапки, поводил ушами, но тотчас же снова вскакивал и бежал дальше. Вот он уже спустился к самому берегу Неск.

Собаки исступленно лаяли. Они неотступно бежали по заячьему следу. Там, где заяц останавливался, чтобы прислушаться к шуму погони, они лаяли еще яростнее. Вся воющая и рычащая свора растянулась вдоль косогора.

Впереди мчались черные и огненно-рыжие гончие с длинными, отвислыми ушами. Ни рвы, ни высокий кустарник не могли остановить их: одним прыжком они переносятся через любое препятствие; за ними менее проворные борзые; совсем позади маленькие таксы, низкорослые, коротконогие; они не в состоянии перепрыгнуть не только через ров, но и через обыкновенный булыжник. Однако таксы незаменимы, когда нужно поднять зайца из поры.

Заяц бежал прямо на нас. Я затаил дыхание: сейчас он пролетит мимо… Я схватил камень. Но не тут-то было! Хитрец увидел меня, скакнул в сторону, одним прыжком изменил направление, и вот он уже далеко, он несется вверх, в гору. Прощай, зайчик! В мгновение ока он скрылся в лесу. Собаки на секунду потеряли след, но сразу же вновь нашли его, и через мгновение вся свора — гончие, борзые, таксы — с громким лаем исчезла в лесу.

Отец, равнодушный ко всему на свете, даже не поднял головы и продолжал собирать желуди окоченелыми руками.

Внезапно позади нас раздался грохот скатывающихся камней. Я живо обернулся и увидел графа Роберта, сына маркиза д’Амбрена. Держа ружье в одной руке и плетку в другой, он бежал прямо к нам, разъяренный, словно дикий вепрь (другого сравнения я не нахожу).

Завидев молодого офицера, отец, по своему обыкновению, опустился на колени и отвесил низкий поклон; но жестокий человек, ни слова не говоря, с такой силой хватил старика плетью по лицу, что несчастный замертво повалился на землю.

Видя это, я бросился бежать. Сбросив мои сабо, цепляясь руками, ногами, ногтями за каждую трещину в скале, я быстро карабкался на гору, и все время меня преследовал свист плетки и раздраженный голос, кричавший отцу:

— Вот тебе! Вот тебе! Скотина! Грязное животное! Я покажу тебе, как портить мне охоту!

Тем временем телохранитель маркиза д’Амбрена догнал своего молодого господина. Это был человек исполинского роста, говоривший на каком-то ломаном наречии. Кажется, он был немец. Мы звали его Сюрто[1], так как настоящего его имени никто не мог выговорить.

Сюрто стал избивать отца с еще большей жестокостью. У бедного старика уже не было силы кричать; он только дергался на земле под градом сыпавшихся на него ударов, как раздавленный червяк.

Стоя на вершине скалы, я видел, как эти два негодяя истязали свою беззащитную жертву. Я не выдержал. Схватив булыжник величиной с человеческую голову, я с силой бросил его прямо в мучителей. Камень слегка задел Сюрто и всей своей тяжестью угодил прямо в ногу графу Роберту. Тот вскрикнул от боли, поднял голову и, увидев меня, тотчас же вскинул ружье к плечу. Бац! Бац! — прозвучали два выстрела. Зи! Зи!.. — засвистела над моей головой дробь, изрешечивая листву деревьев. Я юркнул в лес, под прикрытие толстых стволов.