Анатолий Черняев - Совместный исход. 1976

• Название: Совместный исход. 1976
• Автор: Анатолий Черняев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Разумеется, во всем этом сказалось «искусство» бригады, которая писала доклад, однако, определяющим был характер и подход самого Брежнева. Это уж я, что называется, могу утверждать из «первых рук». Сам все это видел и в какой-то степени соучаствовал. Это называется Отчет ЦК. Но ЦК даже не видел текста доклада. Ему на Пленуме за 4 дня до съезда было сделано «сообщение» (Брежневым) о докладе объемом в 30 страниц, в то время, как сам доклад - 130 страниц.

Доклад прочли один раз члены ПБ и Секретари ЦК, а отдельные (Суслов, Пономарев, Андропов, Громыко) имели возможность смотреть и один из последних предварительных вариантов. Собственно, эти четверо и сделали кое-какие замечания, которые были учтены. Б.Н.: усилить тему разоружения и сказать о женщинах. Суслов: сильнее о кризисе капитализма и сказать, что уступки оппортунизму (в компартиях) в конечном счете обернутся против партии. Андропов: сказать об общих закономерностях социалистической революции, сославшись на Совещание коммунистических и рабочих партий 1960 года. Громыко еще летом предлагал объединить разделы о «третьем мире» и капиталистическом мире. Но это не прошло. через Александрова. Замечания Суслова и Андропова «ужесточили» соответственные места доклада. Но на общую его тональность не повлияли. Так что можно сказать, что это даже не доклад Политбюро, это - целиком брежневский доклад.

Мои 12-14 страниц остались практически в новоогаревском виде. Но - с отмеченным «ужесточением». И другие мои некоторые вставки и редакционные варианты (в других разделах) прошли. Сильнее был затронут текст Брутенца (о третьем мире), но «дух» сохранен и основные формулы тоже.

Я был в зале только на докладе (в первый день) и при закрытии съезда 5-го числа. Остальное время - за сценой, в полуподвале, в артистических уборных вместе со всем нашим отделом.

Моя обязанность была - «выпускать» для стенограммы съезда и для «Правды» речи и приветствия братских делегаций.

Иногда приходилось просто переписывать. Во многих случаях, особенно у маленьких, безнадежных партий поражала (даже меня) элементарная политическая неграмотность. Куда там - до наших тонкостей и всякого рода ухищрений, например, чтоб отделить разрядку от вмешательства («революционного») в чужие дела. Вся наша формулировочная изобретательность просто до них не доходит. И они в «классово ясных» выражениях засвечивают то, что мы всячески в своей прессе и в своих документах хотели бы укрыть. Так вот, мне очень часто с помощью «редактирования» приходилось все же укрывать «самое невозможное». Иногда - в рамках перевода, иногда - советовать оратору поменять или исключить, подсказать формулу, а чаще всего - оставлять для стенограммы, но решительно изымать для «Правды». Конечно, сравнительно легко было уговорить сирийца опустить абзац о том, что МКД должно сплачиваться «вокруг КПСС». Труднее - заставить Сиада Барре (президента Сомали) не давать для «Правды» разгромные абзацы о французском империализме в Джибуте. Или - уговорить марокканца и алжирца не устраивать свалку по поводу Западной Сахары.

И совсем не удалось что-либо поменять у Берлингуэра и Макленнана. Да, собственно, и не пытались. Все понимали, что - безнадежно.

И тот , и другой, как и Плиссонье (Марше не приехал), в вежливой форме сказали все, что хотели: и о «своем социализме», и о демократии, и о свободе культуры, и о желании (итальянцев) остаться в НАТО, и о несогласии (французов) с нами насчет Жискара и вообще французской внешней политике.

Все это обратило на себя внимание. Поэтому, когда Машеров, Щербицкий и некоторые другие говорили об оппортунизме, «модернизации» марксизма, об интернационализме - зал встречал эти пассажи чуть ли не овацией. И под гром аплодисментов шла речь Гэс Холла, который всю ее посвятил фактически прямой атаке на французов, итальянцев, испанцев, англичан.

Впрочем, Холлу нечего терять и не перед кем отвечать и за слова, и за политику, которой у него нет, так как нет никакого политического влияния, тем более - перспектив. Однако - и Макленнан, собственно, в таком же положении. И то, что он «осмелился», было воспринято как оскорбление съезду. Президиум на него реагировал хуже, чем на Берлингуэра: «Что позволено Зевсу, не позволено Быку». Туда же, мол!..

Словом, наш съезд «засветил» реальную ситуацию в МКД на глазах у всего мира. И теперь надо со всем этим считаться. Выход один: не признавая открыто, отступать в сторону «нового интернационализма» (итальянцев), чтобы вообще что-либо от интернационализма сохранить.

Чтоб закончить начатую тему, в ходе и особенно по окончании съезда встречался с несколькими делегациями: за обедом в гостиницах и в ЦК тоже. Убожество. Они очень плохо или совсем не осведомлены друг о друге (одна партия о другой). И сами ничего собой не представляют: канадцы, ирландцы, австралийцы, немцы, да и англичане тоже, а теперь еще мальтийцы и целый сонм латиносов.

Здесь их возят на «Чайках» с милицейской мигалкой. Они нам заявляют всякие претензии и даже обиды. Каштан пригрозил уехать со съезда, если ему не дадут слова с трибуны Дворца съездов. Между тем, он сам и его партия стоит не больше тех шести десятков других, которым пришлось выступать не во Дворце съездов, а на активах в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Волгограде.

Поразило меня и то, что, например, канадцы только понаслышке знают о позиции ФКП, о художествах Марше, вообще о ситуации в европейском комдвижении. Они даже не знают того, что пишет «Унита» и «Юманите», не знают «Morning Star», хотя она - на их языке.

Все это еще и еще раз убеждает, что основная масса братских партий - чистая символика. И не будь Москвы, они значили бы (если бы вообще существовали) не больше любых других мелких политиканских группочек, которые есть в любой стране «свободного мира».

На этом фоне наглядно смешными выглядят потуги Пономарева «учить» и «мобилизовывать» их с помощью своих и АПН'овских статей и брошюр.

У Брежнева, может, не до конца осознанная, но несравненно более реалистическая «философия» МКД.

Реальная альтернатива капитализму - ФКП, ИКП и социал-демократы, разумеется, «при нынешнем соотношении сил на мировой арене», т.е. при наличии нас. МКД же, как целое - это чисто идеологическая, причем безнадежно устарелая категория.

С другого фланга это подтверждено на съезде массированным присутствием черных африканцев и некоторых арабов, которые не в МКД.

13 марта 76 г.

На съезде меня избрали в Центральную ревизионную комиссию, т.е., что называется, в состав ЦК. Еще месяца полтора назад, когда Б.Н. просил подумать, кого бы из нашего (международного) актива можно было бы рекомендовать в ЦК, он вскользь обмолвился, что- де говорил с Сусловым обо мне и Шапошникове. Я ни тогда, ни после не допускал и мысли, что это может произойти (особенно, учитывая отношение ко мне Суслова). Поэтому, когда после закрытого заседания съезда Б.Н. сообщил мне, что я включен в списки для тайного голосования, я воспринял это как неожиданность. И не нашел ничего другого, как в ответ спросить: «А Шапошников?»

- А Шапошников - нет. Троих от одного отдела невозможно (он имел в виду и Загладина).

Вечером появились подробности. Позвонил Бовин (он делегат съезда, был на закрытом заседании) и стал поздравлять: «Откровенно говоря, я ждал фамилию Шапа, когда зачитывали список. И был приятно удивлен, услышав не его, а твою фамилию. Чтоб только между нами, - Загладин очень двигал Шапа там в Завидово. Но Генеральный морщился. Отговаривался, что он его не знает и т.п.»

Это единственный намек, что проблема обсуждалась в Завидово. До конца я так и не знаю, как было. Ясно, что решающим звеном был Суслов в отборе кандидатов в состав ЦК. Может быть, некоторые «выносились» на решение Брежнева. Возможны два варианта: либо Суслов акцептировал от Пономарева обе кандидатуры, а потом сам выбрал или посоветовался с Генеральным. Либо Б.Н.'у было предложено самому выбрать из двух и он предпочел меня.

Когда он меня поздравлял уже официально, на мое заявление, что-де мне «немного неловко», он ответил, что Шапошникова «там» не знают и вообще он больше по оргвопросам и работает только в «масштабах отдела».

В Отделе явно не ожидали такого оборота дела. По аппаратно-отдельской логике всем показалось бы более нормальным, если бы выбрали Шапошникова. Он и держался как «главный», хотя и отдавал должное Загладину, как официально первому заму. И в последнее время буквально не отходил от Загладина. И видно было по всему его поведению и настроению (а в дни съезда особенно), что ему «очень хочется».

Среди коллег, как говорят друзья, мое «возвышение» было воспринято «с хорошим удивлением». Меня многие поздравляли и из других отделов тоже, и большинство - от души. Считают, что «по справедливости» и «заслуженно», за работу. Знают, что я этого не искал, не заботился об этом и уж во всяком случае «не интриговал» ради этого (как выразился Арбатов). В Отделе, да и вокруг знают, что я много работал «на дачах», т.е. непосредственно для съезда. Кое-кто из тех, кто меня не любит, говорят (между собой): мол, награда за Завидово. Но и они не могут отрицать, что «за дело», а не по блату.