Михаэль Брюннер - На танке через ад. Немецкий танкист на Восточном фронте

• Название: На танке через ад. Немецкий танкист на Восточном фронте
• Автор: Михаэль Брюннер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0074-2

Когда недоучившийся школьник Михаэль Брюннер вступал добровольцем в Вермахт, он верил, что впереди его ждут лишь победные фанфары, но он оказался в кромешном аду Восточного фронта. Таких, как он, немцы зовут Schlaumeier (дословно: «хитрюга»), а русские сказали бы: «хитрожопый» — циничный, себе на уме, отнюдь не склонный к самопожертвованию. Брюннер не брезговал ничем, чтобы спасти собственную шкуру, однако не избежал ни участия в самых кровопролитных сражениях второй половины войны, ни серьезных ранений. Будучи радистом танка PzKpfw IV, вместе с элитной 24-й танковой дивизией он прошел через жесточайшие бои на Никопольском плацдарме, под Яссами, между Саном и Вислой и лишь чудом не попал в советский плен: в последний момент, нарушив приказ и бросив свою часть, успел удрать в американскую зону оккупации…

Обо всем этом Брюннер рассказал в своих мемуарах — на удивление откровенно и цинично, не скрывая самых неприглядных фактов, с массой интереснейших подробностей танковой войны на Восточном фронте.

---

Во время постоянных учений на штурмовом орудии я заметил, что в экипаже больше всего достается механику-водителю. Ему приходится постоянно работать, особенно на марше, в то время как остальные члены экипажа, не считая командира, более или менее просто пассажиры и частенько могут позволить себе вздремнуть. Внезапно меня с парой человек 8 июля 1943 года из Франции отправили на учебу в Нейсе (Силезия). Мы должны были пройти специальную подготовку, но в царившей там неразберихе нами сначала специально никто не занимался. Тогда мне внезапно и представилась возможность пройти курс радиста. Я сразу же за нее ухватился, так как хотел в будущем сменить специальность механика-водителя на радиста. Подготовка радиста включала также изучение азбуки Морзе, которую я знал еще со времени подготовки в юнгфольке. В основном подготовка заключалась только в правилах ведения радиообмена, не требовавшего особых способностей, чтобы обеспечить взаимодействие экипажей танков.

Во время поездки в Нейсе полдня мы были в Париже, и я с товарищами использовал это время для плодотворной прогулки по французской столице. Мы прошли от Триумфальной арки и Вечного огня у могилы Неизвестного солдата со знаменитой надписью «Здесь покоится французский солдат, погибший за Родину» по Елисейским полям мимо Гран-Пале, через Сену до Дома Инвалидов. Пораженный красотой города, я фотографировал почти все здания на своем пути. Мы втроем сфотографировались у памятника Наполеону. Тогда еще мы мечтали о победе танковых войск, не подозревая, что нам предстоит Ватерлоо.

Когда после обучения я возвратился во Францию, то уже не водил штурмовое орудие, а стал радистом. Чем дольше мы оставались во Франции, тем больше усиливались слухи, что скоро нас отправят на фронт. Это было и так ясно, что танковый полк в боевой готовности не может вечно оставаться во Франции. Слухи о скорой отправке в Италию усилились еще больше после внезапного разрешения краткосрочного отпуска на родину. По железной дороге через Страсбург я отправился во Фрайбург.

О причинах переброски войск в Италию позднее в своей книге написал В. Варлимонт, служивший в генеральном штабе Вермахта. В ней можно прочитать протокол речи Гитлера во время обсуждения обстановки 25 июля 1943 года:

«Итак, одна танковая дивизия, двадцать четвертая, готова. Самое главное, вывести 24-ю танковую дивизию в район (южнее Бренне) так, чтобы ее можно было сразу же перевезти сюда по одной из железных дорог, чтобы она здесь сразу же сосредоточилась. Гренадерская дивизия «Фельдхеррнхалле», которая уже должна быть здесь, должна, по крайней мере, занять перевалы».

И дальше:

«Первые 5 дивизий, таким образом, уже там. И у Вас еще 24-я танковая дивизия.

Йодль: И еще 24-я танковая дивизия.

Гитлер: Она должна подойти сюда, это совершенно точно. Нам надо посмотреть, чтобы мы здесь быстро получили дивизию…»

А позднее, во время обсуждения обстановки 27–28 декабря 1943 года, Гитлер спросил: «Как обстоят дела с 24-й танковой дивизией?» Цайтцлер: «Ее боеспособность еще не определена, но она сильна, степень боеспособности — первая».

В начале августа 1943 года мы окончательно узнали, что нас переводят в Италию. И уже через несколько дней мы садились в поезд, который вез нас сначала до Магдебурга. В Магдебурге находилось управление войскового вооружения, которое отвечало за снабжение новых формирований вооружением, боевой техникой и транспортом. Мы оставили штурмовые орудия во Франции, а в Магдебурге получили наши новые танки типа IV (модель Н, вес 25 тонн, с дополнительным бронированием — так называемыми юбками). Теперь пришло время удивляться смыслу нашей прежней подготовки, потому что танк IV имел совершенно не такое устройство, как штурмовое орудие, на котором мы столько учились. Наряду с поворачивающейся башней, которую можно было вращать вручную или с помощью двухтактного мотора объемом 600 кубических сантиметров, экипаж состоял из пяти человек (командир, наводчик, заряжающий, механик-водитель и радист), у танка был 350-сильный бензиновый двигатель «Майбах», в отличие от танка III у него было восемь опорных катков и топливный бак емкостью 470 литров, обеспечивавший запас хода 130–150 по бездорожью. Вооружение состояло из длинной 75-мм пушки и пулемета в башне. Еще один пулемет был подвижно смонтирован в шаровой бленде. Из него стрелял радист. Длина танка была 7 метров, ширина — 3,33 метра.

Солдаты второго класса?

Центральным требованием политики Гитлера было преследование евреев. Уже в программе НСДАП было положение, гласившее, что ни один из евреев не может быть «товарищем по народу».[2] Так называемыми расовыми законами определялось, что евреем считается тот, у кого трое «полных» еврейских предков во втором поколении. Помесью еврея 2-й степени является тот, у кого один или два предка-еврея во втором поколении. Закон запрещал евреям занимать какие-либо должности и служить в армии. Но, несмотря на это, в редких случаях «помесь» мог надеть форму Вермахта. Бывший федеральный канцлер Гельмут Шмидт в марте 1995 года в журнале «Цайтдискуссион» писал о своем дедушке-еврее. Г. Шмидт узнал о том, что его дедушка — еврей от своих родителей, когда собирался вступить в гитлерюгенд. Он объяснил, как удалось решить вопрос: «И нам удалось с помощью сфабрикованных документов противостоять всему Третьему рейху». Ему удалось дослужиться до офицера ПВО и даже «за свою болтовню» попасть под следствие «за подрыв боеспособности». Оно кончилось ничем благодаря вмешательству двух генерал-полковников.

Сейчас я расскажу, как два танкиста с такой же «отягощенной наследственностью» служили в 12-м эскадроне 24-й танковой дивизии.

Во время моей службы в 15-м запасном танковом батальоне в Загане я познакомился с Хайнко — графом Позадовски-Венером. С ним мы сразу нашли общий язык, и между нами возникла крепкая дружба. Причем мой друг оказался высокообразованным, более старшим и опытным, до призыва в Вермахт он уже учился в университете и наряду с родным языком владел английским, французским, итальянским и польским и, будучи помещиком в Силезии, уже имел профессию.

С таким багажом он, само собой разумеется, по отношению ко мне играл ведущую роль. Другие сослуживцы, знакомые с ним, от командира эскадрона и жестко-грубого главного фельдфебеля до последнего заряжающего, тоже были очарованы его личностью. Мы были вместе и на службе, и в свободное время. Несчетное количество раз мы отправлялись вместе из казармы по мосту, ведущему через реку Бобер в гарнизонный город Заган. Но было еще кое-что, что, пожалуй, его дискредитировало, но только в глазах подлинных членов партии: мой друг Хайнко из-за своей бабушки-еврейки считался «не чистой расы». В 12-м эскадроне это не имело никакого значения. Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в эскадроне когда-нибудь об этом говорил, и не знаю случая, чтобы у нас Хайнко имел какие-нибудь трудности. После совместной службы с запасного танкового батальона до первых боев в составе 24-й танковой дивизии в России наши пути разошлись. Он поступил в военную школу и стал офицером.

Если вспомнить, что в Первую мировую войну увеличилось число упреков в адрес евреев и в результате ни один еврей в прусской армии больше не мог быть произведен в офицеры, то присвоение им офицерских званий в нацистском государстве можно представить только как нечто необычайное. Конечно, можно предположить, что в этом случае путь к офицерскому чину проложили особые отношения.

Еще раз я видел его лейтенантом в Загане в сентябре 1944 г. После войны я получил от его сына, который во время войны был еще мал и так и не увидел своего отца, два письма от товарищей, которые были свидетелями последнего часа жизни Хайнко Позадовски. В одном письме сообщалось, что граф умер в полдень 15 августа на станции Кольфурт (Силезия) в поезде с отпущенными пленными, следовавшем в Гёрлиц. Из-за общего ослабления организма ему не посчастливилось снова увидеть свою любимую жену и двух детей, о которых он так часто рассказывал. Товарищи похоронили его неподалеку от товарной станции Кольфурт (сейчас — Веглинец). Далее товарищ писал, что Позадовски 29 апреля 1945 года у Хальбе попал в плен к русским. Его, раненного в колено, по железной дороге отправили в госпиталь в Ченстохове. Там ему ампутировали ногу по колено. Рана заживала очень плохо. Хотя он был в прекрасном настроении, силы его медленно оставляли. Еще больше этот процесс усилило воспаление легких, которым он заболел. Его личные вещи — серебряный портсигар и золотое обручальное кольцо с маленьким бриллиантом — забрала себе русская женщина-капитан.

Во втором письме такого же содержания говорилось также, что у Позадовски из-за его бабушки-еврейки постоянно были трудности в Третьем рейхе.

К друзьям Хайнко и Армину во Франции присоединился унтер-офицер Ахим Дохани, который после школы имел за своими плечами уже шесть лет службы. Его военную карьеру предопределил дедушка-еврей. В мирное время он поступил во 2-й конный полк и по роковому стечению обстоятельств, прослужив два года, не смог снять мундир и пойти учиться, а вынужден был продолжать носить военную форму и идти на войну. Ахим был хорошим товарищем. Из-за того, что у нас было много общего, во время службы в Эпани между нами тремя возникла крепкая дружба. Его мать жила в Буххайме, совсем недалеко от Фрайбурга. В письмах мы рассказали друг о друге нашим матерям. Они встречались или созванивались, чтобы поболтать и узнать друг от друга новости о своих сыновьях. У Ахима с собой была гармонь, и на эскадронных праздниках, которые солдаты устраивали для того, чтобы расслабиться и забыться с большим или меньшим количеством алкоголя, он своей музыкой поднимал нам настроение. Он очень хорошо играл: иногда — зажигательные марши, иногда — ритмично и с чувством — английские шлягеры.