Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода

• Название: Трон императора: История Четвертого крестового похода
• Автор: Николь Галланд
• Жанр: Исторические приключения

1202 год. Тысячи людей со всех концов христианского мира собираются в Венеции, чтобы отправиться в Крестовый поход и освободить святой город Иерусалим от неверных.

Среди них благородный рыцарь, уверенный, что их путь благословлен Богом, бродяга-менестрель, одержимый жаждой мести, женщина, которую все считают арабской принцессой и только удивляются, откуда она так искусна в вопросах христианского богословия…

Никто еще не знает, что поход против неверных приведет к разграблению христианского Константинополя — столицы Византийской империи.

---

— Есть еще мессир Дандоло, — тут же подсказал я.

— Дандоло представляет венецианцев, а не армию. Он, как и остальные венецианцы, до сих пор отлучен от церкви из-за событий в Задаре. Он вообще предпочел бы не иметь дела с нашей армией, если бы мог. Да и вряд ли он сделает хотя бы шаг со своей галеры. Он не станет выступать от моего имени.

— Есть еще Балдуин Фландрский, — сказал я, не желая представляться императору, если есть другие, рангом повыше. — Он граф, ваш непосредственный заместитель и представит армию гораздо лучше меня.

— Балдуин Фландрский — превосходный человек, — согласился мессир Бонифаций. — Однако греки относятся к нему с подозрением, после того как он возглавил штурм Влахерны. В тот день ты ничего не предпринимал на поле боя, поэтому о тебе знают благодаря другим подвигам — очень христианским, очень миролюбивым для греческих ушей.

Я был огорошен подобным заявлением и спросил, что он имеет в виду.

Он ответил:

— Помнишь свою смехотворную попытку спасти задарцев, которую ты предпринял с Симоном де Монфором? Грекам по вкусу подобное. Во время стычки с венецианцами в Задаре ты был первым, кто сложил оружие и объявил о мире. Им это тоже понравилось. А готовность расколоть армию на Корфу, лишь бы избежать похода сюда, забыл?

— Откуда грекам все это стало известно, мессир? — поразился я.

Бонифаций пожал плечами.

— Земля слухами полнится. — (Позже бритт уверял меня, что Бонифаций сам наполнил ее этими слухами.) — Важно то, сынок, что ты уже сейчас стал их народным героем, пусть и не совсем обычным. Ты останешься здесь и поможешь горожанам полюбить нас. Пусть эта любовь перейдет и на Алексея, которого они связывают с нами. Наступит весна, и мы сможем спокойно отправиться в Святую землю. А что касается тебя, Отто, — сказал он без малейшей паузы, просто переведя взгляд на брата, — то ты отправишься со мной, что принесет двойную пользу. Ты не прославился как миротворец, поэтому, если останешься здесь с Грегором, толку от этого не будет. С другой стороны, ты отличный воин, и сейчас о тебе идет громкая слава как о герое, выжившем в плену. Всегда полезно держать в авангарде знаменитых рыцарей, поскольку слухи об их подвигах иногда настолько преувеличены, что вселяют ужас в сердца врагов.

Здесь я должен заметить, что мой брат еще не был посвящен в рыцари, но вовсе не из-за недостатка доблести или добродетели. То, как он себя сейчас повел, вызвало у меня гордость, и не без основания.

— Я не рыцарь, мессир, — сказал Отто.

— Мне так и говорили, — ответил Бонифаций. — Но тебе давно пора им стать.

— Я поклялся святому Георгу, что не стану рыцарем, пока мы не окажемся в стенах самого Иерусалима как победители, — сказал Отто.

— Если ты будешь произведен в рыцари сейчас, чем очень поможешь нашей армии, то получишь большую долю трофеев, — сказал мессир Бонифаций. — Сейчас ты получаешь долю оруженосца, которая, как мы оба знаем, гораздо меньше того, что ты заслуживаешь.

Я хорошо знаю собственного брата. Было бы неверно утверждать, что предложение не показалось ему заманчивым. Тем не менее он сказал:

— Глубоко польщен, мессир, но не могу нарушить клятву. Я человек слова. Поэтому благодарю вас, любезный господин, но должен отклонить это предложение.

Мессир Бонифаций, похоже, остался недоволен.

— До сих пор мне ни разу в жизни не приходилось убеждать кого-то принять рыцарство, — произнес он слегка раздраженно.

На что Отто ответил:

— Ни раньше, ни теперь, мессир, ибо вам все равно не убедить меня.

— Если станешь рыцарем, то получишь обратно Лилиану, — пообещал мессир Бонифаций.

Тут я снова должен признать, что, зная Отто, как знаю его я, было бы ложью притворяться, будто новое предложение также не явилось для него большим искушением.

Но он ответил, причем очень вежливо:

— Это похоже на взятку, мессир. Даже если бы я готов был принять рыцарство, то именно сейчас я бы от него отказался, так как подобное предложение оскорбляет и ее, и меня. Я отправлюсь с вами, если прикажете, но только в качестве оруженосца.

Мессир Бонифаций удивленно заморгал. Я тоже. Как и бритт, когда я рассказал ему всю историю час спустя. Мы оба гордились Отто, и оба сказали ему об этом. Уверен, что и Лилиана, узнай она о том, как он себя вел, зарделась бы от гордости.

Через несколько дней, в середине августа, Алексей уехал с Бонифацием в сопровождении кавалерии и пехоты. Отто Франкфуртский, восходящая звезда на воинском небосклоне, имел честь присоединиться к охране Бонифация. Без него в нашем шатре, да и в целом отсеке лагеря, превратившегося теперь в долгосрочную резиденцию на холме Галатской башни, сразу стало как-то тише, спокойнее и скучнее.

Я искал Лилиану и узнал, что она сопровождает Бонифация. Для путешествия ей выделили личный паланкин под покрывалом, набитый шелками, мехами и драгоценностями. Отто будет точно знать, где она находится, но не сумеет даже приблизиться к ней. Я понимал, каково ему, ведь я сам ежедневно подолгу смотрел на временное пристанище Джамили на другом берегу бухты.

Грегор, исполнительный германец, с покорной решимостью подстроился под новую роль, желая превзойти самого себя. Он незамедлительно отправился к императору Исааку с просьбой вернуть реликвию, лоскут одеяния Святой Девы, в церковь, откуда она была взята. Исаак, ко всеобщему изумлению, согласился выполнить просьбу, и уже на следующий день над городом зазвучали греческие песни, восхвалявшие праведника Грегора Майнцского. Вдохновленный успехом, Грегор тогда обратился к графу Балдуину с прошением устроить в лагере пир и пригласить на него влиятельных людей византийского общества. Я посчитал такую просьбу очаровательно наивной, тем более что она ни к чему не привела. Как сказал Балдуин, у армии нет денег для лишних припасов, не то что для пира, — по этой причине мы здесь и застряли. И если Грегор хочет завоевать расположение жителей города, то ему придется найти другой способ.

К сожалению, Грегор нашел его. Или, вернее, способ нашел Грегора, а заодно и меня.

47

Стояла засуха, но знающие люди предупреждали, что зимы здесь сырые. Поэтому все бароны, оставшиеся в лагере, а также рыцари, которые могли себе это позволить, строили простые конструкции из свежесрубленного леса, оптимистично названные хижинами, чтобы использовать их вместо палаток и шатров. К строительству привлекли абсолютно всех обитателей лагеря — даже меня (Грегор заставил). Пришлось вспомнить, чему когда-то учил меня Вульфстан: как вязать веревки и использовать блоки, как балансировать на шатких помостах, держа в руке тяжелый инструмент. Я сам удивился, что от меня была какая-то польза, когда мы возводили нашу крышу и крыши нескольких наших соседей, но радости это мне никакой не принесло. Сейчас, оглядываясь на тот период, я сожалею, что Грегор не вышвырнул меня под зад коленкой. Не знаю, как он терпел мое общество.

Через несколько дней после того, как основная часть армии покинула лагерь вместе с Бонифацием и Алексеем, мы проснулись от истошных воплей и запаха дыма. Кричали женщины и дети, причем на итальянском диалекте. Старик Ричард к тому времени уже оделся и ушел на разведку. Вернулся он с неприятным известием: накануне вечером в городе поднялся антилатинский бунт, несколько сотен бывших генуэзцев увидели свои дома, объятые дымом, и бросились вместе с семьями сюда, в лагерь крестоносцев, опасаясь за свою безопасность.

Пожар был в два раза меньше того, что уничтожил иудейское поселение в Пере, и в десять раз меньше того, что поглотил дома знати возле Влахерны. Но его последствия оказались во много раз серьезнее предыдущих.

А все потому, что на следующую ночь, 19 августа, какие-то бездомные беженцы напились и в компании с несколькими неизвестными пилигримами (франки обвиняли венецианцев, а венецианцы валили все на франков) отправились на веслах обратно на ту сторону. Ослепленные жаждой мести, они подожгли единственную в Константинополе мечеть, ничем не защищенную, пристроившуюся на узком выступе суши между городской стеной и бухтой неподалеку от венецианского квартала. Наконец-то они наказали неверных!

Этот мелкий акт вандализма привел к неслыханным разрушениям.

Огонь перекинулся через стену, окружавшую мечеть, и поглотил все маленькие домишки, насытившись которыми приобрел большие амбиции. К восходу солнца уже тысяча домов превратилась в пепел, а огонь все разгорался. На рассвете, стоя возле нашей хижины, мы с Грегором наблюдали, как огромные грозные облака серого и черного дыма перемещаются с устрашающей скоростью к центру Константинополя. Латинские торговцы со всеми своими родственниками высыпали из ворот, выходящих к бухте, и принялись размахивать руками как сумасшедшие, стараясь привлечь наше внимание на другом берегу Золотого Рога.