Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода

• Название: Трон императора: История Четвертого крестового похода
• Автор: Николь Галланд
• Жанр: Исторические приключения

1202 год. Тысячи людей со всех концов христианского мира собираются в Венеции, чтобы отправиться в Крестовый поход и освободить святой город Иерусалим от неверных.

Среди них благородный рыцарь, уверенный, что их путь благословлен Богом, бродяга-менестрель, одержимый жаждой мести, женщина, которую все считают арабской принцессой и только удивляются, откуда она так искусна в вопросах христианского богословия…

Никто еще не знает, что поход против неверных приведет к разграблению христианского Константинополя — столицы Византийской империи.

---

— О чем это ты толкуешь? — спросил я, все еще теребя нос, чтобы удостовериться, не сломан ли он.

— Не сломан, — сказала Джамиля. — Даже кровь не идет. — Она бросила взгляд на дверь (я тут же прикрыл плотнее створку), подозвала нас с Грегором подойти поближе и зашептала: — У Исаака закончились запасы золота и серебра. Он забрал деньги почти у всей знати и успел разграбить множество церквей, лишив их алтарных украшений. Ясно, что деньги у вельмож еще остались, но они хорошо их прячут. Мурзуфл опасается, что император Исаак начнет отбирать реликварии со святынями. Бровастый нуждается в твоей помощи, чтобы предотвратить это для всеобщего блага.

— Он уже начал отбирать святыни, — сказал Грегор. — Из-за этого поднялся бунт. По моей просьбе Исаак вернул то, что взял. Впредь он будет осторожен.

— Мурзуфл боится, что это всего лишь вопрос времени, а потом все повторится.

Я поморщился.

— Ну да, шкатулки действительно из золота и серебра и усыпаны красивыми камнями, но вряд ли они стоят…

— Их значение гораздо важнее для города, чем стоимость всего золота и камней, вместе взятых, — нетерпеливо перебила Джамиля. — Станпол и без своих реликвий будет как… — Она пожала плечами, не в силах придумать хорошее сравнение. — Это будет совершенно другой город.

Грегор мрачно кивнул и скрестил руки на груди.

— Реликвии важны и для пилигримов. Когда мы осматривали город в июле, я испытал глубочайшее благоговение только оттого, что вижу их. Они обладают безгранично большей ценностью, чем та, которая определяется материальными мерками. Но дай только волю воинам, и они возьмут свою долю материальных ценностей.

— Но чего же Мурзуфл хочет от меня? — спросил я.

— Это он объяснит при личной встрече, — ответила Джамиля. — Бровастый просит нас с тобой встретиться с ним через неделю у монастыря Иоанна Златоуста, что на западе города, у Золотых ворот. В день, когда обезглавили Иоанна Крестителя, там пройдет месса, на которой будет присутствовать император Исаак.

— Выходит, ты целую неделю будешь жить рядом с нами в шатре? — Для меня это было гораздо важнее реликвий или воссоединения с Мурзуфлом. — Все это время?

Джамиля одарила меня таким взглядом, что я сразу почувствовал себя семилетним мальчиком.

— Конечно, помогу, — поспешил я исправиться.

— Иоанн Креститель — мой семейный святой, — сказал Грегор, и его слова показались мне подозрительно неуместными, но тут он продолжил: — Поэтому я тоже пойду.

49

Утром мы отправились к западной границе города. Мурзуфл прислал нам Ионниса в качестве проводника. Джамиля отправилась с нами, что меня очень радовало, а Самуил остался в лагере, что радовало меня еще больше. Самуил лечил людей, как когда-то его брат. Всю прошлую неделю они с Джамилей выхаживали раненых беженцев, пострадавших либо от самого пожара, либо при попытке спастись. И я помогал, чем мог, но толк от меня был небольшой по сравнению с тем, что делали они. Впрочем, дети явно предпочитали меня Самуилу, и мне казалось, что это говорит в мою пользу.

Впервые в жизни я оказался на такой огромной территории, обнесенной стеной: хоть целый час скачи верхом — конца не видно. Даже сейчас, спустя два месяца после того, как меня впервые поразили размеры города, я не переставал удивляться его просторам.

Почти весь наш путь пролегал через пожарища. Воздух был насыщен запахом гари. Без малого четверть городских земель была опалена этим пожаром и тем, что случился возле дворца Влахерны, когда там шла битва. Огонь унес почти половину домов. Семьи разгребли пепел и расстелили на месте бывших домов циновки, на которых и спали. Случись подобное в какой-нибудь деревне, зрелище было бы скорбное. Но когда улица за улицей, в любом направлении, вверх и вниз одного холма, потом другого, потом третьего… это ужасало, а Ионнис только усугублял этот ужас, указывая на обгорелые фундаменты некогда красивых, но теперь исчезнувших строений. Мы испытали огромное облегчение, когда наконец вышли из зоны пожарищ в лесистую западную часть города, где раскинулись сады, огороды, фермы и редкие домишки.

Так, шествуя по тихой зеленой дороге, мы наконец пришли к обнесенному стеной монастырю, вокруг которого расположилась цветущая деревня. Многие из тех, что суетились на маленькой центральной площади, обмениваясь вполголоса слухами, были, скорее всего, беженцами из пострадавшего от пожара города. Ионнис подвел нас на монастырском дворе к улыбающемуся Мурзуфлу, после чего скрылся в церкви, где пристроился к простолюдинам, толпившимся у выхода.

Я никогда не интересовался церковными обрядами, да и особого впечатления они на меня не производили, поэтому простите, что не описываю в подробностях траурно-торжественную службу в день обезглавливания святого Иоанна Крестителя. Я почему-то представлял, что его величество воспроизведет ритуал отсечения головы, и с нетерпением ждал начала, но, когда все оказалось совсем не так, почувствовал себя обманутым. Состоялась торжественная святая месса, во время которой все действия производились за большой золоченой ширмой. Ширма была украшена сценами из жизни Христа, изображениями его красивой матери, а также Иоанна Крестителя с ангельскими крыльями. Затем к императору Исааку поднесли святую реликвию, чтобы он ее пощупал — видеть-то он ее не мог, так как был слеп. После этого вся паства выстроилась в длинную очередь, чтобы осмотреть реликвию поближе. Но среди нас был энергичный Мурзуфл, который по праву мелкой сошки в императорской свите покомандовал, и нам тут же выделили местечко в начале очереди. Не прошло и нескольких минут, как мы оказались так близко от святыни, что могли бы ее потрогать.

Своими размерами она превосходила многие другие: не осколок, а целиком макушка черепа. Хранилась она в роскошном реликварии, повторявшем ее форму. Глянув на него, я поразился тонкой работе, несмотря на обычную византийскую вычурность, — золото с вкрапленными в него большими каплями драгоценных камней. Один особенно большой красный камень был помещен в центр в окружении жемчуга и бирюзы, под ним располагались розовый рубин и изумруд. Но самое интересное — золотой фон: там был текст на греческом, начинавшийся у самой макушки. Я не мог остаться равнодушным и поднял глаза на Грегора, собираясь признать, что теперь понимаю притягательную силу святыни. Но слова застыли у меня на языке, когда я взглянул ему в лицо.

Грегор верил, что это был настоящий череп настоящего Иоанна Крестителя. Лично я был готов поверить, что существует такая возможность, но особого благоговения не испытывал. Зато во взгляде Грегора я прочел изумление, хотя лицо сохраняло строгое выражение, чересчур строгое даже для него. Он пребывал в состоянии восторга. Мир вокруг него мог разрушиться, а ему было бы все равно, ведь он лицезрел перед собой это. Я никогда не испытывал подобного чувства, но, увидев его на лице человека, которого хорошо знал и уважал, я уже не сомневался в искренности и глубине того, что он сейчас переживал. Когда мы отошли от святыни, Грегор излучал покой и умиротворенность. Лично я такое испытывал только сразу после близости с обожаемой женщиной. Я даже позавидовал Грегору. Отклонение от первоначального курса паломников, изощренное вероломство Бонифация, трагедия пожара — сейчас его ничто не волновало. Он продолжал излучать умиротворенность до конца мессы. А я ему завидовал, хотя сам не понимал почему.

Патриарх в последний раз благословил паству, церемония завершилась, и нас вынесло из церкви с толпой. На переднем дворе монастыря, у дверей церкви, замешкались несколько особо набожных прихожан. Среди них был один тщедушный бритт, один бровастый рыжий со своим неулыбчивым помощником, один пилигрим-германец исполинского роста и укутанная покрывалом иудейка, изображавшая христианскую вдову.

Когда Ионнис объяснил, что могучий светловолосый незнакомец пришел сюда с нами, Мурзуфл подозрительно взглянул на Грегора и спросил по-гречески, кто он такой.

— Это брат Отто Франкфуртского, — ответил я по-французски.

— Еще один германец? Что он здесь делает?

— Я друг, — сказал Грегор.

— Чей? — поинтересовался Мурзуфл.

— Города, — последовал ответ.

Мурзуфл с минуту пристально рассматривал его, потом в конце концов кивнул, словно примиряясь сам с собой.

— И как тебя зовут?

— Грегор Майнцский.

Глаза Мурзуфла округлились: он слышал это имя, как почти все жители города к этому времени. Но эффект оно произвело на Мурзуфла самый неожиданный.

— А! Так ты тот самый проклятый зятек маркиза!

Он плюнул под ноги Грегору.

Грегор напрягся, но он был слишком дисциплинированным воином, чтобы отреагировать с гневом. Ионнис быстро заговорил по-гречески. Я узнал отдельные слова: «не согласен с… хочет уладить… святыня Девы Марии».