Илья Дубинский-Мухадзе - Орджоникидзе

• Название: Орджоникидзе
• Автор: Илья Дубинский-Мухадзе
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

Вся жизнь Серго Орджоникидзе, большая, прекрасная и могучая, как песня, - это страницы героической истории партии и социалистической революции.

В глубоком подполье при царизме, в боевых дружинах иранских революционеров и в Шлиссельбургской крепости, в Париже, Праге и в насквозь промерзшей якутской деревушке Покровское, на фронтах гражданской войны, в Рабкрине и БСНХ Серго не знает страха и сомнений. То преследуемый по пятам профессиональный революционер, то могущественный чрезвычайный комиссар огромных территорий, то организатор нового большевистского подполья в тылу у Деникина и в захваченной меньшевиками Грузии, то командарм шестимиллионной армии индустрии, в горе и в радости, всегда он прямой, твердый, смелый Большевик. Из самых близких Ленину.

Книга писателя И. М. Дубинского-Мухадзе, уже известного читателям серии "Жизнь замечательных людей" по книге "Ной Буачидзе", - одна из первых попыток воссоздать образ Серго Орджоникидзе - отважного бойца старой ленинской гвардии.

---

Жена Полетаева сообщила, что Ленин перешел от них на квартиру Аллилуева. Сергея Яковлевича мы знали многие годы. У нас на Кавказе он был одним из первых социал-демократов. Неоднократно руководил политическими забастовками в Главных железнодорожных мастерских в Тифлисе и на Бакинских нефтяных промыслах. Приходилось бывать и на петроградской квартире Аллилуева — на 10-й Рождественской.

Ленин и Крупская там. Не успели мы сесть, как вошли Ногин и В. Яковлева. Пошли разговоры о том, надо ли Владимиру Ильичу явиться и дать себя арестовать. Ногин довольно робко высказался за то, что надо явиться и перед гласным судом дать бой. Ильич заметил, что никакого гласного суда не будет, Сталин добавил: "Юнкера до тюрьмы не доведут, убьют по дороге". Ленин, по всему видно, тоже против, но немного смущает его Ногин.

Как раз в это время заходит Елена Стасова. Она, волнуясь, сообщает, что в Таврическом дворце вновь пущен слух, якобы по документам архива департамента полиции Ильич — провокатор! Эти слова произвели на Ленина невероятно сильное впечатление. Нервная дрожь перекосила его лицо, и он со всей решительностью заявил, что надо ему сесть в тюрьму, Ильич объявил это нам тоном, не допускающим возражений".

Крупская: "Седьмого июля мы вместе с Марией Ильиничной были на квартире Аллилуевых… Это как раз момент колебания у Ильича. Он приводил доводы за необходимость явиться на суд. Мария Ильинична горячо возражала ему. "Мы с Григорием решили явиться, пойди скажи об этом Каменеву", — попросил меня Ильич. Я заторопилась. "Давай попрощаемся, — остановил меня Владимир Ильич, — может, не увидимся уж". Мы обнялись.

Вечером у нас на Широкой был обыск. Обыскивали только нашу комнату. Был какой-то полковник и еще какой-то военный в шинели на белой подкладке. Они взяли из стола несколько записок, какие-то мои документы. Спросили, не знаю ли я, где Ильич, из чего я заключила, что он не объявился",

Орджоникидзе: "Меня и Ногина посылают в Таврический дворец для переговоров с членом президиума ЦИК и Петроградского Совета Анисимовым об условиях содержания Ильича в тюрьме. Мы должны были добиться от него гарантий, что Ленин не будет растерзан озверевшими юнкерами. Надо было добиться, чтобы Ильича посадили в Петропавловку (там гарнизон был наш), или же, если посадят в "Кресты", добиться абсолютной гарантии, что он не будет убит и предстанет перед гласным судом. В случае утвердительного ответа, Анисимов под вечер на автомобиле подъезжает к условному подъезду на 8-й Рождественской, где его встречает Ленин, и оттуда везет Ильича в тюрьму, где, конечно, его прикончили бы, если бы этой величайшей, преступной глупости суждено было совершиться.

Мы с Ногиным явились в Таврический и вызвали Анисимова. Рассказали ему о решении Ильича и потребовали абсолютной гарантии. На Петропавловку он не согласился. Что касается гарантии в "Крестах", заявил, что, конечно, будут приняты все меры. Я решительно потребовал от него абсолютных гарантий (чего никто не мог дать!), пригрозив, что в случае чего-либо перебьем всех их. Анисимов был рабочий Донбасса. Мне показалось, что его самого охватывает ужас от колоссальной ответственности этого дела. Еще несколько минут, и я заявил ему: "Мы вам Ильича не дадим". Ногин тоже согласился с этим. Спешу обратно на квартиру Аллилуева. При выходе встречаю Луначарского, который утром был в большой панике.

Анатолий Васильевич поручил мне передать Ленину, чтобы он ни в коем случае не садился в тюрьму, ибо в данный момент в руках коалиции находится власть только формально, фактически же она у корниловцев, а завтра, может быть, и формально перейдет к ним. Это меня очень обрадовало, так как утром настроение Анатолия было другое.

Ногин остался, я поспешил к Ленину. Я передал в двух словах наш разговор с Анисимовым и мнение Луначарского и прибавил, что Анисимов не знает, в чьих руках будет завтра он сам. Решили, что никаких разговоров дальше не может быть, Ильич должен уехать из города. Мне было предложено немедленно снять свою шевелюру и следовать с Ильичем. Я поспешил в парикмахерскую, но Ленин, не дождавшись моего возвращения, вместе с Зофом[55] и с одним рабочим из Сестрорецка благополучно вышел из города".

Крупская: "Через день, 9-го, к нам ввалилась с обыском целая орава юнкеров. Они тщательно обыскали всю квартиру. Мужа Анны Ильиничны Марка Тимофеевича Елизарова приняли за Ильича. Допрашивали меня, не Ильич ли это… Нас забрали троих — меня, Марка Тимофеевича и Аннушку — и повезли в генеральный штаб. Рассадили там на расстоянии друг от друга. К каждому приставили по солдату с ружьем. Через некоторое время врывается рассвирепелое офицерье; собираются броситься на нас. Но входит тот полковник, который делал у нас обыск в первый раз, посмотрел на нас и сказал: "Это не те люди, которые нам нужны". Если бы был Ильич, они бы его разорвали на части. Нас отпустили. Марк Тимофеевич стал настаивать, чтобы нам дали автомобиль ехать домой. Полковник пообещал и ушел. Никто никакого автомобиля нам, конечно, не дал. Мы наняли извозчика. Мосты оказались разведены. Мы добрались до дому лишь к утру.

У наших был обыск еще третий раз. Меня не было дома, была у себя в районе. Прихожу домой, вход занят солдатами, улица полна народу. Постояла и пошла назад в район, все равно ничем не поможешь…

Ильич вместе с Зиновьевым скрывались у старого подпольщика рабочего Сестрорецкого завода Емельянова на станции Разлив недалеко от Сестрорецка.

К Емельянову и его семье у Ильича сохранилось до конца очень теплое отношение".

Орджоникидзе: "Мне был дан адрес одного рабочего, жившего недалеко от Сестрорецка (не доезжал одну или две станции), и пароль. С большой осторожностью я взялся поехать к Ленину, боясь, как бы не подцепить шпика и не провалить местопребывания Владимира Ильича.

Прибыл я на станцию ночью. Побродив немного, я нашел нужный мне дом. Самого рабочего не оказалось дома. Приняла меня его жена. Я сказал ей пароль, но тут вышло у нас большое недоразумение. Зоф не сообщил мне ответного пароля — и мы запутались. Жена рабочего, с одной стороны, не сумела скрыть, что она знает, где Ленин, а с другой — решительно отказывалась указать, где именно он. Начал я ее убеждать, что я свой человек, что прислан от ЦК, но она была неумолима.

Я чувствовал себя в высшей степени неловко. Мне надо было видеть Ильича, мне хочется видеть его, как никогда, и в то же время чувствую, что поступаю плохо, уговаривая мою собеседницу нарушить порядок конспирации".

Емельянов: "Как ни хороши удобства чердака, а положение не из совсем приятных: каждую минуту мог кто-нибудь заметить. Пришлось подумывать о более безопасном месте. Время сенокосное, а что, если Владимир Ильич под видом косаря переселится на сенокос… Идея хорошая, Ленин также одобрил, да и чердак-то, по всей вероятности, не особенно нравился ему.

Сенокос расположен за Разливом (небольшое озеро). Водою приблизительно четыре версты, да лесом около полутора верст. Там атмосфера другая, нет той публики, населяющей дачные места. Она за озером редко показывается…

Чердак, стало быть, сменился другим жилищем — шалашом, сделанным из веток и сверху покрытым сеном. Рядом и кухня устроена: на кольях висит котелок, варится чай. Но ночью невыносимо, надоедливые комары совершенно не дают покоя, как от них ни прячься, а они достигнут своего, и нередко приходится быть искусанным, но ничего не поделаешь — не все отлично.

Приезжали к Владимиру Ильичу товарищи, совершали чуть ли не кругосветное путешествие на всех видах транспорта: сперва на допотопной железной дороге, затем на лодке через Разлив, завершая путешествие пешком.

Было устроено так: приезжает какой-либо товарищ, преимущественно ночью, заходит ко мне на квартиру, затем оттуда его провожает Кондратий или кто другой из моих сыновей. Нам с женой Надеждой Кондратьевной грех был жаловаться — семь сыновей растили.

Путь к шалашу весьма оригинальный, многие весьма довольны оставались этим путешествием. Ночь, ни зги не видно. Кругом только тьма. Отчаливаешь от берега, погружаешься в какую-то тьму, напрасно напрягаешь зрение, чтобы увидеть хоть малейшее очертание берегов. И так едешь как бы в бесконечную даль. Проходит три четверти часа, и только в момент причаливания замечаешь берег.

Владимир Ильич ежедневно читал все газеты, какие только выпускали в то время. Помню, газеты частенько были с заметками; описывающими, каким образом Ленин скрылся за границу. То фигурировали подводные лодки, то аэропланы!.. На самом деле верно только одно, что через воду, да не на подводной, а на простой однопарной весельной лодке совершен весь переезд.

Читая заметки о своем бегстве и кутежах с балеринами в Швеции, Владимир Ильич от души смеялся. Называл издателей буржуазных газет "гороховыми шутами". Другой раз сидим все у костра, варим чай или картошку к ужину, Ильич рассказывает, какая будет жизнь после настоящей рабочей революции…