Николай Коротеев - Искатель. 1977. Выпуск №5

• Название: Искатель. 1977. Выпуск №5
• Автор: Николай Коротеев
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1977

На I–IV стр. обложки рисунок В. КУЛЬКОВА.

На II стр. обложки рисунок Г. КОМАРОВА.

На III стр. обложки рисунок Г. ФИЛИППОВСКОГО к повести Рудольфе Перес ВАЛЕРО «Не время для церемоний».

---

Мои собаки, пройдя более восьмидесяти километров, еле тащили за собой нарту. Они уже не бежали и не оглядывались назад, а шли неторопливыми шажками, нагнув почти до земли головы. Я положился на чутье собак, перестал управлять ими и, с большим трудом преодолевая усталость и сон, держался на нарте. Веки смыкались.

— Здравствуй, Василий, здравствуй, приятель! — как во сне послышалось мне.

— Здравствуй, друг, здравствуй, — все настойчивее звучал знакомый голос.

Кто-то тормошил мои плечи, руки, а в ушах все звучало: «Здравствуй, здравствуй, здравствуй…»

Охотник Парфен Егорович Ушаков — нештатный участковый в зверосовхозе «Варваринка». Ему чуть больше сорока. Спокоен мужик и сдержан. Говорит мало. А во рту постоянно держит трубку. К нему-то и привезли меня мои собаки.

— Молодой, глупый… — сердился Парфен. — Сколько раз я тебе говорил, запоминай приметы. Потеплело в тундре — жди пурги. Куда бы ты ни спешил, а тундра, паря, шутить не любит.

Ушаков вытащил бутылку спирта, налил себе в пригоршню.

— Руки чувствуешь?

— Да.

— Ну и ладно, — он не выдержал строгого тона, лицо его расплылось в улыбке. — Ко мне ехал?

— К тебе. Дело одно есть, Егорыч.

И вспомнилась первая встреча с Ушаковым. Прикатил я тогда в Варваринку на милицейском «газике», лихо затормозил около огромного оштукатуренного дома местной власти. Строго так приказал, чтобы ко мне привели нештатного участкового Ушакова Парфена Егоровича, который числился в списках моего предшественника. Через полчаса пришел коренастый мужик, молча сунув трубку в рот, посмотрел на меня этак искоса да и спрашивает: «Надолго ли в наши края, лейтенант?» — «Надолго», — строго отвечаю я. «Ну а коли надолго, так учись людей уважать. Я во-он в той избе живу, паря. Приходи. У меня и познакомимся». И пошел. А я почесал затылок, спесь с себя согнал — и за ним. Так и подружились.

С Заготовителем я решил не вилять перед Ушаковым и спросил напрямик:

— Егорыч, из нашего района большая утечка пушнины. Не знаешь, кто бы мог этим заниматься?

Охотник перестал резать хлеб, внимательно посмотрел на меня.

— Та-ак. Двух-трех я тебе сразу могу назвать, но эти по мелочи продают. А вот, чтобы помногу… — Он помолчал. — Слушай, паря. Это не только охотники могут быть. Нам Заготпушнину не обойти. А ты попробуй в оленеводческих бригадах поспрашивать. Ихние ребятки тоже на песца капканы ставят, так что, может, кто и не сдает шкурки государству-то. Поезжай в колхоз «Рассвет». Там есть пастух Гамо. Надежный человек. С ним и поговори. А я среди своих разузнаю.

— А Безносов?

— Иван?.. — Ушаков подул на горячий чай, исходящий паром, обжигаясь, отхлебнул из огромной эмалированной кружки, захрустел сахаром. — Не знаю. Разные мы с ним люди. А за того соболя я бы вообще ему морду набил. Да ты лучше к Лыткину сходи, небось ждет уже тебя.

Депутат поселкового Совета «Варваринка» Федор Лыткин действительно ждал меня. Встав из-за стола, он крепко тряхнул мне руку, улыбнулся немного раскосыми глазами.

— Не женился еще?

— Не любят, — отшутился я.

— Ха! — всплеснул руками Лыткин. — Хочешь, с моей сестрой познакомлю? Это такая девушка, Василий…

Я слушал Лыткина, а сам думал, что, пожалуй, не зря начальник райотдела порекомендовал особый упор в поиске делать на депутатов поселковых Советов. В небольших селениях, где люди знали друг о друге всю подноготную, на эту должность выбирали достойнейших людей, к которым можно было бы прийти в трудную минуту.

— Безносов сейчас в поселке? — перебил я Лыткина.

Федор перестал рассказывать про свою сестру, добродушная улыбка сошла с его лица, спросил:

— Сейчас провести к нему?

— Да, сейчас. — Я кивнул. Вчера вечером, когда я обзванивал всех депутатов поссоветов с просьбой установить лиц, переписывающихся с Киевом, занимающихся незаконной охотой на пушного зверя и склонных к присвоению шкурок, то Лыткин сказал сразу: «Есть у нас один такой. Вернее, был. Теперь работает как все. Хорошо работает».

Лыткин положил мне руку на плечо.

— Только я тебя прошу, будь с Безносовым ну… — Он замялся, — помягче, что ли. Иван — человек хороший, и я не верю, чтобы он опять принялся за старое. Я тебя очень прошу.

Изба Безносовых просторная, чистая. Даже не верится, что она затеряна в необъятных районах Якутии, где до прихода Советской власти местный народ теснился в прокопченных чумах.

Скрипнула дверь, вошла жена охотника, Саргылана. Смущенно опустив жилистые руки, она присела на кончик стула, улыбнулась.

— Может, чаю попьете?

— Спасибо, только что от стола.

Саргылана помолчала и вдруг тревожно заглянула мне в глаза.

— Случилось что? Вы уж сразу скажите, за душу тянуть не надо, — тихо попросила она.

Я еще ничего не успел ответить, как в сенцах хлопнула дверь, на пороге появился среднего роста кряжистый якут, лет тридцати пяти.

— А вот и Иван, — засуетилась Саргылана.

Безносов хмуро посмотрел на мои погоны, начал молча развязывать тесемки на кухлянке. Потом перевел взгляд на притихшую жену, кинул ей коротко:

— Ступай собак накорми. Сегодня на заимку уезжаю.

Когда Саргылана вышла, быстро проговорил, не глядя на меня:

— Неужели за мной всю жизнь этот хвост болтаться будет? Прежний участковый наезжал, теперь вот вы… — Он вскинул на меня щелочки глаз.

— А это от вас зависит: будет хвост или нет. А пока что считайте, что я к вам просто познакомиться пришел.

— Да-да, конечно, — он неуверенно протянул мне жесткую ладонь. — Безносов. Иван Безносов. — Потом как-то сразу сник, махнул рукой. — Зачем мне тогда этот соболь понадобился — ума не приложу!

Я знал, что Безносов был оштрафован и лишен на два сезона лицензии на промысловую охоту за браконьерство, но не знал, за что конкретно, и потому попросил:

— Расскажите, если можно.

— А чего ж тут нельзя. Один черт, вы и без меня узнаете. В нашей тайге соболя много когда-то водилось, ну а потом повыбили. И вот лет пятнадцать назад ученые его опять подселять стали. Ну прижился вроде бы соболь; ловить его категорически запретили. А тут недалеко от моего зимовья и увидел я его след. Да-а. Когда шкурка у меня в руках уже была, я и призадумался: поймать-то поймал, а сбыть-то как? Ну через одного знакомого продал скорняку в Якутске, а за тем уже следили, вот и загребли обоих. Тогда-то мне и воткнули за браконьерство. — Безносов, как гвозди вбивая, постучал кулаком по столу. — На всю жизнь памятку сам себе сделал.

— Совсем завязали или еще тянет? — спросил я.

Безносов вскинул на меня глаза, прищурился. Сказал, едва разжимая губы:

— А ты сам, лейтенант, год не поохоться, если жить без этого не можешь, а я посмотрю.

3

Про старого пастуха Гамо я был наслышан много, а вот встретиться с ним пришлось впервые. Мы сидим в чуме на вытертых оленьих шкурах и курим: я — «Приму», а Гамо затягивается трубкой. Пастух молчит. Я тоже. Постепенно я начинаю вникать в местные обычаи и теперь знаю, что хорошо выкуренная трубка — это уже половина дела. В подарок я привез старику пару больших пачек табака, и теперь он смакует его.

— Хоросий табак. Свежий. Трубка хоросо курилась. — Гамо приподнялся со шкур, посмотрел в булькающий котел, где варилось нарезанное большими кусками мясо.

Я молчу. Знаю, что это все только прелюдия того разговора, с которым я приехал к нему. И ответ на мой вопрос: «Подозревает ли он кого-нибудь в распродаже шкурок?» — я получу гораздо позже.

— Э-э-эх, — загоревал старик. — Однако, помирать совсем старому Гамо надо. Дожил… Вместо того, чтобы со всеми мужчинами бегать сейчас за оленями, бригадир оставил, как какую-то женщину, в лагере. Чтобы Гамо мясо варил.

Я согласно кивнул, участливо поцокал языком.

— А чем я, Гамо, хуже того же бригадира Гришки? Правда, он чуть-чуть быстрей бегает за оленями, но все равно… Нельзя же только из-за этого отправлять на центральную усадьбу.

По чуму разнесся запах свежесваренного мяса. Сразу захотелось есть. Я принюхался, сочувственно кивнул.

— Может, он о вас заботится? Все-таки тяжело вам теперь за оленями бегать.

— Заботится… — передразнил меня пастух. — Чтобы Гамо умер скорей.

Он сердито поднялся, откинул полог чума. Я вышел за ним.

На улице хорошо. Мороз пощипывает лицо. Я вижу, как ледяной корочкой обрастают редкие усы и бороденка старика. Совсем рядом, за кустарником, пасутся олени, и слышно, как боталом позванивают матки. Мне уже говорили, что пастух знает каждого оленя в стаде, а их здесь около тысячи голов.

Из запорошенного инеем кустарника показалась ветвистая голова.

— Мак-мак-мак.

Олень насторожился, застыл в неподвижности, но, увидев хозяина, побрел к пастуху.